Шехеразада (балет)

Шехеразада
Scheherazade
Михаил Фокин и Вера Фокина, 1914
Композитор	Римский-Корсаков
Источник сюжета	«Сказки 1001 ночи»
Хореограф	Михаил Фокин
Сценография	А.Бенуа, Л.Бакст
Первая постановка	4 июня 1910
Место первой постановки	Гранд Опера

	Op. 35
	Рассказ царевича Календера (Le récit du prince Kalender)
Помощь по воспроизведению

Шехераза́да (Шахереза́да) — балет на сюжет сказки из «Тысяча и одной ночи» «О царе Шахрияре и его брате», повествующей о красноречии царевны Шахерезады, освободившей от смерти молодых жён Шахрияра.

Балет поставил Михаил Фокин на музыку симфонической сюиты Николая Андреевича Римского-Корсакова «Шехеразада»

Премьера состоялась 4 июня 1910 года в Гранд Опера, и создан спектакль был в «Русских сезонах» Сергея Дягилева («Les Ballets Russes de Serge de Diaghilev», Théâtre de l´Opéra).

Декорации и костюмы были исполнены художником Львом Бакстом , занавес был выполнен в мастерских по эскизам художника В. А. Серова, художник-исполнитель Б. И. Анисфельд. Дирижёр Н. Н. Черепнин. Первой исполнительницей Зобеиды стала — Ида Рубинштейн, раба Зобеиды исполнял Вацлав Нижинский, в партии Шахрияра — А. Д. Булгаков.

Эскизы сценических костюмов для «Шехеразады» создавал также французский художник Жорж Барбье

Мелодичные и певучие восточные темы Римского-Корсакова проходят через весь балет. В музыке слышится шум морского прибоя, весёлый праздник в Багдаде и кантиленная, слово сам рассказ Шехеразады, мелодия. Сама му́зыка рассказывает восточную сказку и имеет рондообразную форму.

14 июня 1911 года в Нью-Йорке балетмейстер Ф. М. Козлов перенёс балет Фокина на артистов Русского имперского балета «Уинтер Гарден», но уже с другими декорациями, выполненными художниками Г. И. Головым, В. В. Дьячковым, И. Науйокайтис, О. Лебедевой, и костюмами М. де Мёлль.

Эскиз костюма Синей султанши к балету «Шехеразада», Леон Бакст, 1910

Возобновление в России

5 января 1993 года Изабель Фокина и Андрис Лиепа возобновили спектакль Фокина с декорациями Бакста, восстановленными по его эскизам художниками Анотолием и Анной Нежными. Дирижёр А. Н. Чистяков. В роли Зобеиды — Илзе Лиепа, Негр — В. Яременко, Шахрияр — Михаил Лавровский

Эта постановка произошла благодаря поддержке нового фонда «Дягилевъ центръ»

C 26 мая 1994 года «Шехеразада» официально вошла в репертуар Мариинского театра.

«Шехеразада» была экранизирована и многократно показывалась в телевизионных эфирах в фильме «Возвращение Жар-птицы», включающим ещё два балета Фокина — «Жар Птица» и «Петрушка».

Балет «Шехеразада» был показан на сцене Михайловского театра с участием Ирмы Ниорадзе (Мариинский театр) и Николая Цискаридзе (Большой театр).

В 1906 году Дягилев вывез во Францию „Выставку Русского портрета“, 1907 год — стал музыкальным сезоном, когда впервые выехали Скрябин, Римский-Корсаков и Фёдор Шаляпин. А в сезоне 1908/1909 появился балет, покоривший всю европейскую публику, и с этого началось торжественное шествие русской культуры по Западной Европе. Я считаю, „Русские сезоны. XXI век“ — это продолжение того триумфального шествия русского искусства, начатого когда-то Сергеем Дягилевым. Влияние, которое дягилевские сезоны оказали на развитие европейского искусства в целом, переоценить просто невозможно». — А. М. Лиепа

С 2001 года одноактный балет «Шехеразада» на музыку Римского-Корсакова в репертуаре Национальной оперы Украины им. Т.Шевченко. На сцене киевского театра балет был поставлен впервые, либретто и хореография Михаила Фокина, постановка Виктора Ярёменко, оформление Марии Левитской. Первые исполнители: Зобеида — Е.Филипьева, Т.Билецкая, Золотой раб — М.Чепик, Е.Кайгородов, Шахрияр — Д.Клявин, Шахземан — В.Чуприн, Евнух — Е.Карцов.

В октябре 2008 года Андрис Лиепа представил на сцене Кремлевского дворца балет «Шехеразада» к столетию дягилевских «Русских сезонов». В феврале 2011 года балет «Шехеразада» привезли в Ростов-на-Дону. А в марте 2011 года балет увидел искушённый парижский зритель.

9 ноября 2011 года Андрис Лиепа перенёс фокинский балет на сцену театра оперы и балет республики Беларусь.

Другая Шехеразада

Одноактный балет «Шехеразада» в четырёх картинах на музыку Н. А. Римского-Корсакова ставился и другими балетмейстерами, среди постановок:

16 декабря 1923 года балетмейстер Л. А. Жуков поставил балет в Большом театре с М. Р. Рейзен в главной партии. Оформил спектакль художник М. М. Сапегин, дирижировал Н. С. Голованов. Партию Шаха исполнял Булгаков, Князя — Жуков

Также балет поставили на сцене театра имени Станиславского и Немировича-Данченко в новогодний военный вечер — 31 декабря 1944 года по либретто Н. Д. Волкова. Балетмейстер — В. П. Бурмейстер, художник Б. И. Волков, дирижёр С. А. Самосуд. В роли Синдбада — А. А. Клейн, Гюльнары — М. С. Сорокина, Визиря — А. Р. Томский, Военачальника — А. С. Тольский (Холфин). В 1959 году спектакль возобновили на сцене театра.

17 июня 1950 года балет по сценарию А. Г. Хандамирова был поставлен в ленинградском Малом театре балетмейстером Н. А. Анисимовой. Художник — Симон Багратович Вирсаладзе, дирижёр — Э. П. Грикуров. В главной партии Шехеразады — Т. Н. Успенская, Шахрияра — В. А. Поплавокий, Фстны — Н. Р. Мириманова, Фариза — Н. Л. Морозов. В 1969 году спектакль был возобновлён.

С 17 сентября 2004 года спектакль на музыку Римского-Корсакова есть в репертуаре Ростовского музыкального театра

Отрывок, характеризующий Шехеразада (балет)

– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.

Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
– Ну, – отвечал старик.
– Тит, ступай молотить, – говорил шутник.
– Тьфу, ну те к чорту, – раздавался голос, покрываемый хохотом денщиков и слуг.
«И все таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»


Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
«Где я? Да, в цепи: лозунг и пароль – дышло, Ольмюц. Экая досада, что эскадрон наш завтра будет в резервах… – подумал он. – Попрошусь в дело. Это, может быть, единственный случай увидеть государя. Да, теперь недолго до смены. Объеду еще раз и, как вернусь, пойду к генералу и попрошу его». Он поправился на седле и тронул лошадь, чтобы еще раз объехать своих гусар. Ему показалось, что было светлей. В левой стороне виднелся пологий освещенный скат и противоположный, черный бугор, казавшийся крутым, как стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что то. «Должно быть, снег – это пятно; пятно – une tache», думал Ростов. «Вот тебе и не таш…»
«Наташа, сестра, черные глаза. На… ташка (Вот удивится, когда я ей скажу, как я увидал государя!) Наташку… ташку возьми…» – «Поправей то, ваше благородие, а то тут кусты», сказал голос гусара, мимо которого, засыпая, проезжал Ростов. Ростов поднял голову, которая опустилась уже до гривы лошади, и остановился подле гусара. Молодой детский сон непреодолимо клонил его. «Да, бишь, что я думал? – не забыть. Как с государем говорить буду? Нет, не то – это завтра. Да, да! На ташку, наступить… тупить нас – кого? Гусаров. А гусары в усы… По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал о нем, против самого Гурьева дома… Старик Гурьев… Эх, славный малый Денисов! Да, всё это пустяки. Главное теперь – государь тут. Как он на меня смотрел, и хотелось ему что то сказать, да он не смел… Нет, это я не смел. Да это пустяки, а главное – не забывать, что я нужное то думал, да. На – ташку, нас – тупить, да, да, да. Это хорошо». – И он опять упал головой на шею лошади. Вдруг ему показалось, что в него стреляют. «Что? Что? Что!… Руби! Что?…» заговорил, очнувшись, Ростов. В то мгновение, как он открыл глаза, Ростов услыхал перед собою там, где был неприятель, протяжные крики тысячи голосов. Лошади его и гусара, стоявшего подле него, насторожили уши на эти крики. На том месте, с которого слышались крики, зажегся и потух один огонек, потом другой, и по всей линии французских войск на горе зажглись огни, и крики всё более и более усиливались. Ростов слышал звуки французских слов, но не мог их разобрать. Слишком много гудело голосов. Только слышно было: аааа! и рррр!
– Что это? Ты как думаешь? – обратился Ростов к гусару, стоявшему подле него. – Ведь это у неприятеля?
Гусар ничего не ответил.
– Что ж, ты разве не слышишь? – довольно долго подождав ответа, опять спросил Ростов.
– А кто ё знает, ваше благородие, – неохотно отвечал гусар.
– По месту должно быть неприятель? – опять повторил Ростов.
– Може он, а може, и так, – проговорил гусар, – дело ночное. Ну! шали! – крикнул он на свою лошадь, шевелившуюся под ним.
Лошадь Ростова тоже торопилась, била ногой по мерзлой земле, прислушиваясь к звукам и приглядываясь к огням. Крики голосов всё усиливались и усиливались и слились в общий гул, который могла произвести только несколько тысячная армия. Огни больше и больше распространялись, вероятно, по линии французского лагеря. Ростову уже не хотелось спать. Веселые, торжествующие крики в неприятельской армии возбудительно действовали на него: Vive l'empereur, l'empereur! [Да здравствует император, император!] уже ясно слышалось теперь Ростову.
– А недалеко, – должно быть, за ручьем? – сказал он стоявшему подле него гусару.
Гусар только вздохнул, ничего не отвечая, и прокашлялся сердито. По линии гусар послышался топот ехавшего рысью конного, и из ночного тумана вдруг выросла, представляясь громадным слоном, фигура гусарского унтер офицера.