Шизоидное расстройство личности

Эта статья — о расстройстве личности. О выраженном психотическом расстройстве см. шизофрения; о невыраженном психотическом расстройстве см. шизотипическое расстройство.

Шизоидное расстройство личности
МКБ-10	F60.1
МКБ-9	301.2
MeSH	D012557

Шизо́идное расстро́йство ли́чности (от др.-греч. σχίζω — «раскалываю» + -оидное, от др.-греч. εἶδος — «подобие») (устаревшие названия — расстро́йство ли́чности шизо́идного типа, шизо́идная психопати́я) — расстройство личности, характеризующееся склонностью избегать эмоционально насыщенных взаимоотношений путём излишнего теоретизирования, замыкания в себе, ухода в фантазии. Кроме того, шизоидные личности часто склонны не придавать значения превалирующим социальным нормам. Включено в МКБ-10 и DSM-5.

Диагноз

МКБ-10

См. также: Расстройство личности#Диагноз по МКБ-10

Согласно МКБ-10, данное психическое расстройство диагностируется при наличии общих диагностических критериев расстройства личности, и плюс к ним трёх и более из нижеследующих признаков:

• мало что доставляет удовольствие или вообще ничего;
• эмоциональная холодность, отчуждённая или уплощённая аффективность;
• неспособность проявлять тёплые, нежные чувства по отношению к другим людям, равно как и гнев;
• слабая ответная реакция как на похвалу, так и на критику;
• незначительный интерес к сексуальным контактам с другим лицом (принимая во внимание возраст);
• повышенная озабоченность фантазиями и интроспекцией;
• почти неизменное предпочтение уединенной деятельности;
• заметная нечуткость к превалирующим социальным нормам и условиям;
• отсутствие близких друзей или доверительных связей (или существование лишь одной) и отсутствие желания иметь такие связи.

Включаются:

• аутистическая личность с преобладанием сенситивных черт («мимозоподобность» со сверхчувствительной внутренней организацией и подверженностью психогениям с астено-депрессивным типом реакций);
• стеничный шизоид с высокой работоспособностью в узких сферах деятельности, сочетающейся с формальным (сухим) прагматизмом и отдельными чертами деспотизма, характеризующими межличностные отношения.

Исключаются:

• шизофрения (F20.);
• шизотипическое расстройство (F21.);
• синдром Аспергера (F84.5);
• шизоидное расстройство детского возраста (F84.5);
• бредовое расстройство (F22.0).

DSM-IV и DSM-5

Согласно DSM-IV и DSM-5, шизоидное расстройство личности относится к кластеру A (необычные или эксцентричные расстройства). Человек с таким расстройством характеризуется общей отстранённостью от социальных отношений и ограниченностью способов выражения эмоций в ситуациях межличностного взаимодействия. Для постановки диагноза необходимо, чтобы четыре или более из ниже перечисленных характеристик начали проявляться с ранней зрелости (от восемнадцати лет и старше) в самых разных обстоятельствах, а также чтобы расстройство удовлетворяло общим критериям расстройства личности.

1. Не хочет иметь и не получает удовольствия от близких отношений, в том числе семейных.
2. Почти всегда предпочитает уединённую деятельность.
3. Слабо заинтересован, если вообще заинтересован, в сексуальных отношениях.
4. Получает удовольствие лишь от небольшого числа видов деятельности или вообще ни от какой деятельности удовольствия не получает.
5. Не имеет близких друзей или товарищей, кроме ближайших родственников.
6. Предстаёт равнодушным к похвале или критике.
7. Проявляет эмоциональную холодность, отрешённость или уплощённую аффективность.

Для постановки диагноза эти проявления не должны регистрироваться исключительно в течение шизофрении, биполярного расстройства или депрессивного расстройства с психотическими симптомами, другого психотического расстройства или расстройства аутистического спектра, и не должны быть прямым следствием каких-то других болезней или общего физического состояния.

Дифференциальный диагноз

Шизотипическое расстройство личности отличается от шизоидного наличием когнитивных или перцептивных искажений в дополнение к социальной изоляции. При шизотипическом расстройстве (F21) наблюдаются более выраженные мыслительные и сенсорные нарушения, более низкая социальная присособленность, а также эпизоды субпсихотического уровня.

Параноидное расстройство личности отличается подозрительностью и параноидным мышлением. К тому же, пациенты с параноидным расстройством личности способны вовлекаться в эмоционально насыщенные и устойчивые отношения с окружающими, и чаще используют проекцию.

Эмоционально неустойчивое расстройство личности и тревожное (уклоняющееся, избегающее) расстройство личности характеризуется более богатой социальной и эмоциональной жизнью, пациенты с этими расстройствами личности более заинтересованы в установлении контактов, болезнено воспринимают своё одиночество, и менее склонны к аутистическому фантазированию. Если пациенты в беседе с врачом высказывают фантазии о воображаемых близких отношениях, которые сопровождаются страхом зависимости от окружающих, то диагноз уклоняющегося расстройства личности более вероятен.

Интерпретации

Психоаналитическая

В психоанализе шизоидное расстройство личности понимается как состояние человека с шизоидным типом личности, находящимся на пограничном уровне развития организации личности. Психоаналитики полагают, что человек с таким типом личности может находиться также на невротическом (что соответствует акцентуациям в отечественной психологии) и психотическом уровне, но характерные для данного типа личностные особенности при этом будут сохраняться.

Считается, что для шизоидной организации личности характерна опора на защитное фантазирование — уход во внутренний мир, фантазии. Кроме того, одной из наиболее характерных защит для шизоида является интеллектуализация, которая позволяет снижать эмоциональное значение происходящего, не теряя с ним связь. Кроме того, шизоидные личности часто опираются на сублимацию, которая может опираться на плоды богатой фантазии шизоида.

Предполагается, что первичный конфликт, формирующий шизоидную личность, лежит в области отношений и касается проблем сближения/отдаления. Шизоид постоянно выдерживает значительную дистанцию с людьми, из-за чего вечно жаждет близости. Вместе с тем, близость ассоциируется у него с нарушением границ и поглощением, что заставляет шизоида сохранять дистанцию, для обеспечения собственной безопасности. Для шизоидных личностей часто характерна эксцентричность, игнорирование социальных норм. Одно из объяснений этой особенности заключается в том, что шизоиды понимают «похожесть» на других как состояние «поглощённости». Шизоид может прикладывать значительные усилия для того, чтобы не вписываться ни в какие рамки.

Значительную популярность имеет гипотеза о влиянии противоречивых двойных посланий на формирование в ребёнке шизоидного типа личности.

Терапия

Психоаналитическая

Терапия шизоидных личностей, в целом, проходит относительно комфортно для психоаналитически ориентированных терапевтов. Одной из возможных трудностей, которых стоит ожидать, является переход диалога с клиентом на абстрактно-теоретический уровень, слишком оторванный от реальности. К этому склонны сами шизоиды, и терапевт также может увлечься такой манерой общения. Между тем настойчиво требовать от шизоидного клиента, чтобы он «изъяснялся нормально» — недопустимо, так как терапевт, не способный принять неординарный способ мышления клиента, воспринимается шизоидом как не эмпатичный, не заинтересованный в нём.

Общие проблемы, возникающие при работе с шизоидным клиентом, касаются, что предсказуемо, вопросов дистанции между клиентом и терапевтом.

Несмотря на относительную эмоциональную комфортность, психоаналитическая терапия шизоидных личностей занимает продолжительное время и вызывает много трудностей.

Литература

• Мак-Вильямс, Нэнси. Психоаналитическая диагностика: Понимание структуры личности в клиническом процессе = Psychoanalytic diagnosis: Understanding personality structure in the clinical process. — Москва: Класс, 1998. — 480 с. — ISBN 5-86375-098-7.
• А. Н. Бунеев. [psychoambulanz.ru/article/2015/a-n-buneev-o-schisoidnych-nevrotikah-m-ptg-1923-god О шизоидных невротиках]. Журнал психологии, неврологии и психиатрии.№ 2. М-Птг. 1923 г.

Отрывок, характеризующий Шизоидное расстройство личности

Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.