Шизофреническое слабоумие

Шизофреническое слабоумие

Шизофреническое слабоумие (везаническое, апатическое, атактическое, транзиторное слабоумие) — расстройство интеллекта, типичное для заболеваний шизофренического спектра. По классификации О. В. Кербикова оно принадлежит к слабоумию, при котором нет глубоких органических изменений. По И. Ф. Случевскому, оно принадлежит к транзиторному слабоумию. По этому поводу он писал:

больные шизофренией могут многие годы проявлять глубокое слабоумие, а затем неожиданно для окружающих, в том числе и врачей, обнаружить относительно хорошо сохранившиеся интеллект, память и чувственную сферу. Случевский, Измаил Фёдорович; 1959.

Существовала дискуссия, можно ли слабоумие при шизофрении считать собственно слабоумием. По мнению Г. В. Груле, расстройство интеллекта при шизофрении зависит от особенностей психической деятельности, непосредственно на интеллект не влияющих и являющихся волевыми расстройствами по типу апато-абулии и расстройствами мышления. Поэтому нельзя говорить об изменениях интеллекта при шизофрении как о классическом слабоумии. При шизофреническом слабоумии страдает не интеллект, а умение им пользоваться. Как сказал тот же Г. В. Груле:

машина цела, однако целиком или достаточно не обслуживается. Груле, Ганс Вальтер; 1929.

Другие авторы сравнивают интеллект при шизофрении с книжным шкафом, полным интересных, умных и полезных книг, к которому утерян ключ. По М. И. Вайсфельду (1936) шизофреническое слабоумие обусловлено «отвлечением» (бредом и галлюцинациями), «недостаточной активностью» личности до болезни, «влиянием острых психотических состояний» и «неупражнением». По последнему поводу он приводит слова великого деятеля эпохи Возрождения Леонардо да Винчи, утверждавшего, что бритва через неупотребление покрывается ржавчиной:

то же случается с теми умами, которые, прекратив упражнение, предаются безделью. Таковые, наподобие вышеуказанной бритвы, утрачивают режущую свою тонкость и ржавчина невежества разъедает их облик.

Критикуя представление об исходе душевной болезни в слабоумие, Н. Н. Пуховский отмечает, что явления, относимые к «шизофреническому слабоумию», тесно связаны с токсико-аллергическими осложнениями при неадекватной тактике активной терапии психозов (в том числе нейролептической, ЭСТ, инсулинокоматозной терапии, пиротерапии), с пережитками системы стеснения в психиатрических стационарах и явлениями госпитализма, десоциализации, принуждением, разлукой и изоляцией, бытовым дискомфортом. Он также связывает «шизофреническое слабоумие» с защитным механизмом регрессии и вытеснения (парапраксиса).

Тем не менее, всё же несоответствие интеллектуальных реакций раздражителям свидетельствует о присутствии у больных шизофренией именно деменции, хотя и в своеобразном её варианте.

История

Особое слабоумие у больных шизофренией через 4 года после создания Э. Блейлером самой концепции заболевания описал российский психиатр А. Н. Бернштейн в 1912 в «Клинических лекциях о душевных болезнях».

Классификация

По классификации А. О. Эдельштейна, основанной на степени распада личности выделяют:

1. Синдром «апатического» слабоумия («деменция побуждений»);
2. «Органический» тип слабоумия — по типу органического заболевания, например, как болезнь Альцгеймера;
3. Синдром «руинирования» с наступлением маразма;
4. Синдром «личностной дезинтеграции».

Патогенез

Патогенез шизофренического слабоумия, как и самой шизофрении, до конца не известен. Однако некоторые его аспекты описаны. Австрийский психиатр Йозеф Берце в 1914 считал шизофреническое слабоумие «гипотонией сознания». Примечательно, что в дальнейшем с ним были согласны многие другие учёные: крупные исследователи шизофрении К. Шнайдер, А. С. Кронфельд и О. К. Э. Бумке. Советский физиолог И. П. Павлов также считал шизофрению хроническим гипноидным состоянием. Однако для понимания патогенеза шизофренического слабоумия этого недостаточно. При шизофрении, при сохранности элементов интеллекта, нарушается его структура. В связи с этим проявляется основная клиника состояния. По мнению В. А. Внукова, высказанном ещё в 1934, основа шизофренического слабоумия — расщеплённость интеллекта и восприятий, паралогическое мышление и уплощённый аффект.

Клиническая картина

Расстройства восприятия

Глубокие нарушения восприятия при шизофрении, в первую очередь — символизм, дереализация и деперсонализация на интеллект влияют негативно.

Расстройства мышления

Мышление при шизофреническом слабоумии атактическое, с элементами вычурности, символизма, формальности, манерности, мозаичности. В своё время ещё Э. Крепелин, исследуя «dementia praecox» отметил «разъезжание», «соскальзывание», «растаскивание» мыслей. Возникает так называемое атактическое мышление, внешне проявляющееся расстройствами речи, чаще в виде шизофазии, когда предложения грамматически правильны, но их содержание бессмысленно, происходит соскальзывание с темы, возникают неологизмы, контаминации, происходит символическое понимание, персеверация, эмболофразия, паралогичность, сочетание несочетаемого и разъединение неделимого.

Расстройства памяти

Память при шизофреническом слабоумии, как и при шизофрении в целом, длительное время сохранена. Такие больные хорошо ориентируются в собственной личности, пространстве и времени. По Э. Блейлеру явление, когда больные шизофренией наряду с психотическими имеют сохранные некоторые аспекты интеллекта, образно называется «двойной бухгалтерией».

Прогноз

Так как шизофрения — заболевание хроническое и прогредиентное, прогноз для выздоровления при таком слабоумии, если оно уже возникло, как правило, сомнительный. Однако, так как данное слабоумие является транзиторным, если удалось остановить течение самой болезни, прогноз может быть относительно благоприятным. В других случаях возможен крайне неблагоприятный исход. Наступает либо крайнее нарастание негативных симптомов в виде полнейшей апатии, абулии и аутизма, что проявляется в абсолютном безразличии, неопрятности, распаде социальных связей и отсутствии речи, либо с элементами прежней клинической формы шизофрении: дефектгебефрения, остаточная кататония, рудименты бреда при параноидной форме. Тем не менее, для жизни прогноз благоприятный, а для трудоспособности — сравнительно благоприятный при успешном лечении.

См. также

• Нейролептический дефицитарный синдром
• Когнитивные нарушения

Литература

• О. В. Кербиков, М. В. Коркина, Р. А. Наджаров, А. В. Снежневский. Психиатрия. — 2—е, переработанное. — Москва: Медицина, 1968. — 448 с. — 75 000 экз.;
• О. К. Напрєєнко, І. Й. Влох, О. З. Голубков. Психиатрия = Психіатрія / Под ред. О. К. Напрєєнко. — Київ: Здоров'я, 2001. — С. 325—326. — 584 с. — 5000 экз. — ISBN 5-311-01239-0.;
• Ю. А. Антропов, А. Ю. Антропов, Н. Г. Незнанов. Интеллект и его патология // [fb2.booksgid.com/content/6D/yu-antropov-osnovy-diagnostiki-psihicheskih-rasstroystv-ruk-dlya-vrachey/55.html Основы диагностики психических расстройств]. — 2—е, переработанное. — Москва: ГЭОТАР-Медиа, 2010. — С. 257. — 448 с. — 1500 экз. — ISBN 978-5-9704-1292-3.;
• Н. Н. Пуховский. Терапия ментальных расстройств, или Другая психиатрия: Учебное пособие для студентов высших учебных заведений. — Москва: Академический проект, 2003. — 240 с. — (Gaudeamus). — ISBN 5-8291-0224-2.

Отрывок, характеризующий Шизофреническое слабоумие

Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».