Шилов, Дмитрий Антонович
| Дмитрий Антонович Шилов | |||||
| Дата рождения | |||||
|---|---|---|---|---|---|
| Место рождения |
село Дмитряшевка, ныне Хлевенский район, Липецкая область | ||||
| Дата смерти | |||||
| Принадлежность | |||||
| Звание |
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение | ||||
| Часть |
371-я стрелковая дивизия | ||||
| Награды и премии |
Дмитрий Антонович Шилов (4 октября 1908, с. Дмитряшевка ныне Хлевенского района, Липецкая область — 9 мая 1988) — участник Великой Отечественной войны, сапёр 445-го отдельного саперного батальона (371-я стрелковая дивизия, 5-я армия, 3-й Белорусский фронт), полный кавалер ордена Славы. СодержаниеБиографияРодился 4 октября 1908 года в селе Дмитряшевка ныне Хлевенского района Липецкой области в крестьянской семье. Окончил 4 класса. Работал забойщиком на шахте треста «Товарковуголь» в Тульской области. Период Великой Отечественной войныВ Красной Армии с июня 1941 года, в Отечественной войне — с июля 1941 года. Всю войну красноармеец Шилов был сапёром. Боевое крещение получил под городом Сумы в составе 222-й стрелковой дивизии. Сражался в составе 445-го отдельного сапёрного батальона. 22 апреля 1944 года награждён орденом Славы 3-й степени; 28 июля 1944 года награждён Орденом Славы 2-й степени; 24 марта 1945 г. награждён Орденом Славы 1-й степени. Послевоенный периодПосле долгого лечения в середине 1946 года был демобилизован. Вернувшись на родину, несмотря на инвалидность, самоотверженно трудился. Более двадцати лет работал заведующим мельницей совхоза «Дмитряшевский». Скончался 9 мая 1988 года. Награды
Напишите отзыв о статье "Шилов, Дмитрий Антонович"Примечания
Ссылки
| ||||
Отрывок, характеризующий Шилов, Дмитрий Антонович
Все помолчали.– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.
Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
