Шилов, Фёдор Григорьевич

Фёдор Григорьевич Шилов (1879, д. Мишутино Даниловского уезда, Ярославской губернии — 1962, Ленинград) — библиофил, книговед, библиограф.

Биография

Первоначально обучался у деревенского грамотея. Двенадцатилетним мальчиком отец привез его в Петербург и устроил в обучение к земляку и дальнему родственнику, книготорговцу Максиму Павловичу Мельникову, где Фёдор проработал 8 лет: «четыре года мальчиком и четыре — продавцом, в ученичестве». В 1899 году он стал работать у антиквара-книжника Евдокима Акимовича Иванова. Как он вспоминал позднее: «Если восемь лет работы у Мельникова были для меня средней школой, то четыре года службы у Иванова были университетом».

В 1904 году Ф. Г. Шилов открыл собственный букинистический магазин. В это же время он начал поиск, покупку, а затем и продажу крупным книгохранилищам ценных архивных документов. С 1905 года он выпускал каталоги антикварных книг, имевшихся у него в магазине; до 1917 года вышел 31 номер.

В 1914 году Шилов начал издательскую деятельность. Им были выпущены «Альбом лубочных картин на войну с немцами», альбом «Наши недруги в карикатуре», «Заметки о русских иллюстрированных изданиях. Игры детские» Н. Обольянинова (1916), «Похвала книге» И. А. Шляпкина (1917) (в 1916—1917 годах он, будучи мобилизованным, служил писарем в отделе печати Генерального Штаба).

с 30 сентября 1918 года работал в созданном Центральном комитете государственных библиотек (ЦКГБ): занимался оценкой книжных коллекций П. В. Губара, В. Я. Адарюкова и др. В мае 1919 года по приглашению Максима Горького перешёл в экспертную комиссию при Наркомвнешторге, занимаясь разбором библиотек вел. кн. Ксении Александровны, адмирала Н. М. Чихачева, князя Голицына, Вяземского, министра юстиции И. Г. Щегловитова, а также множества мелких книжных собраний и библиотек.

В 1926 году П. В. Губар, владелец магазина «Антиквариат», пригласил Шилова заведовать этим магазином, в следующем году магазин перешёл в собственность Шилова. После закрытия «Антиквариата» в конце 1929 года он сменил несколько мест службы. С 1934 года Шилов подрабатывал в Литературном музее; ему удалось разыскать и передать музею документы, рукописные материалы и письма известных писателей, учёных и общественных деятелей: И. С. Тургенева, Н. С. Лескова, Л. Н. Толстого, Мазепы, Кочубея. В течение десяти лет Ф. Г. Шилов работал товароведом в «Книжной лавке писателей».

Всю блокаду Шилов провел в Ленинграде. В январе 1942 года сгорел дом, в котором он жил; половина книг его библиотеки погибла, спасти удалось немного. Часть уцелевшего была продана книжной лавке писателей, а часть (отдел библиографии) — Публичной библиотеке. «Во время блокады я вынужден был расстаться с самыми ценными для меня вещами — книгами… Одно утешение, что всё моё собрание поступило в Публичную библиотеку им. М. Е. Салтыкова-Щедрина».

На протяжении многих лет Шилов принимал активное участие в деятельности Ленинградского общества библиофилов. На заседаниях общества им были прочитаны доклады: «Библиофилы из народа» (1927), «Из личных воспоминаний: Об А. Д. Торопове» (1928), «Что должно интересовать библиофила» (1928), «Библиотека Всемирной литературы» (1929), «Запрещенная литература в собрании ленинградских библиофилов» (1930, напечатано в «Альманахе библиофила».).

К концу жизни Ф. Г. Шилов потерял зрение и иронически говорил: «Проел свои глаза на книгах. Ведь сколько я перечитал на своем веку всяческой мелкописи, да и рукописей перечитал порядком».

Цитата

Что значит книголюб ? — спросил он. — Это человек, для которого ничего нет на свете, кроме этой любви. Ни жены, ни детей, ни друзей. Книга для него — вся жизнь. А жены у него, между прочим, даже не может быть, потому что женщина книгу не любит.

— Вечные спутники. Советские писатели о книгах, чтении, библиофильстве. — М., 1983. — С. 71—72.

Литература

• [www.nlr.ru/nlr_history/persons/info.php?id=1254 Сотрудники РНБ]

Ссылки

• Шилов Ф. Г. [даниловский-край.ярославль.рф/files/item_100-shilov.pdf Записки старого книжника]

Отрывок, характеризующий Шилов, Фёдор Григорьевич

– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.


Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
«Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
В девять часов утра, в назначенный день, князь Андрей явился в приемную к графу Аракчееву.
Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.