Шильонский замок

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Координаты: 46°24′51″ с. ш. 6°55′39″ в. д. / 46.41417° с. ш. 6.92750° в. д. / 46.41417; 6.92750 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=46.41417&mlon=6.92750&zoom=14 (O)] (Я) Замок Шийон (фр. Château de Chillon), известный в русскоязычной литературе как Шильо́нский за́мок, расположен на Швейцарской Ривьере, у кромки Женевского озера, в 3 км от города Монтрё. Замок представляет собой комплекс из 25 элементов разного времени постройки.





Расположение

Шильонский замок стоит на скале, незначительно возвышающейся над поверхностью озера, и соединён с берегом мостом. Сочетание природных условий и особенностей постройки позволяли замку контролировать стратегически важную дорогу, пролегавшую между озером и горами. Долгое время эта дорога к Сен-Бернарскому перевалу служила единственным транспортным путём из Северной Европы в Южную. Она не утратила своего значения до сих пор, и всего в 200 м от замка можно видеть построенное на пятидесятиметровых пилонах и как бы парящее над замком шоссе Е27, соединяющее Швейцарию и Италию.

Сторона, которой замок обращён к дороге, представляет собой каменную стену, укрепленную тремя башнями. На противоположной стороне расположена жилая часть замка. Глубина озера делала внезапное нападение с этой стороны маловероятным.

История

Первое летописное упоминание замка как резиденции графов Савойских относится к 1160 году, хотя, по некоторым сведениям, замок мог быть заложен ещё раньше, в IX веке. Во время раскопок в 1896 году были найдены следы пребывания на этом месте римлян — в частности, римские монеты.

В период правления Петра Савойского замок был укреплён и расширен придворным архитектором Менье. Активная перестройка замка продолжалась вплоть до XV века. Именно в этот период были возведены основные сооружения, определившие его исторический облик.

Традиционно замок служил также тюрьмой. Людовик Благочестивый держал здесь в заключении аббата Валу из Корвея. В середине XIV века, во время эпидемии чумы, в замке содержались и подвергались пыткам евреи, которых обвиняли в отравлениях источников воды.

По мере того, как Сен-Бернарский перевал стал уступать по значимости находящемуся восточнее Шильона перевалу Сен-Готард, значение замка как оборонительного сооружения постепенно падало, и он всё чаще использовался лишь как место заключения.

В Шильонском замке происходит действие поэмы Джорджа Байрона «Шильонский узник» (1816). Исторической основой для поэмы послужило заключение в замке по приказу Карла III Савойского Франсуа Бонивара в 15301536 годах. 29 мая 1536 года после двухдневной осады замок был взят бернцами, а Бонивар был освобождён. Благодаря поэме Байрона заключение Бонивара стало одним из наиболее известных эпизодов в истории замка. Многое для романтизации образа замка сделали также Жан-Жак Руссо, Перси Шелли, Виктор Гюго и Александр Дюма.

В 15361798 годах замок находился в руках бернцев, а в 1803 году, с объявлением независимости кантона Во, перешёл в его распоряжение. С начала XIX века и по настоящее время в замке расположен музей.

Напишите отзыв о статье "Шильонский замок"

Литература

Ссылки

  • [www.chillon.ch/ Официальный сайт]
  • [lib.ru/POEZIQ/BAJRON/byron3_5.txt Байрон Д. Г., «Шильонский узник»]
  • [www.allcastles.ru/switzerland/chillon_2.html Архитектура Шильонского замка]

Отрывок, характеризующий Шильонский замок

Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.