Шинкель, Карл Фридрих

Карл Фридрих Шинкель
Karl Friedrich Schinkel
1836
Основные сведения
Страна	Пруссия Пруссия
Работы и достижения
Работал в городах	Берлин, Кёльн, Кёнигсберг, Санкт-Петербург
Архитектурный стиль	Классицизм, неоготика
Важнейшие постройки	Берлинский драматический театр, Старый музей, дворец Шарлоттенхоф, Альтштадтская кирха
Нереализованные проекты	дворец в Ореанде

Карл Фри́дрих Ши́нкель (нем. Karl Friedrich Schinkel; 13 марта 1781, Нойруппин — 9 октября 1841, Берлин) — немецкий архитектор, художник. Считается лидером «романтического историзма» в немецком зодчестве.

Биография

Карл Фридрих Шинкель родился в семье архидиакона (нем. Archidiakon) лютеранской церкви. В 1795 году после кончины отца переехал в Берлин, где учился архитектуре под руководством братьев Гилли в только что основанной ими Академии архитектуры (с 1798 по 1800), одновременно с этим работая художником на фарфоровой фабрике. В 1803—1805 годах посетил Италию и Францию, позднее в 1826 году побывал в Англии.

Изначально Шинкель занимался живописью: писал пейзажи, исторические сцены, создал немало ландшафтных диорам и панорам. В 1811 стал первым немецким литографом: листы Вечер и Утро. Под влиянием Каспара Фридриха принципы классицизма со временем все активнее сочетались в его станковых работах с романтическими веяниями; историко-античная тема перемежалась национально-средневековыми мотивами. Среди типических картин Шинкеля — «Собор над городом» (1813, Баварские государственные собрания, Мюнхен), «Взгляд на Грецию цветущей поры» (1825, Национальный музей, Берлин). Внес яркий вклад в сценографию немецкого романтизма, создавая в 1815—1832 эскизы задников для спектаклей берлинских королевских театров (гуаши к постановке «Волшебной флейты» В. А. Моцарта, 1815, Графическое собрание Государственных музеев, Берлин; и др.). Оформлял торжественные церемонии (юбилейный Дюреровский праздник в Певческой академии, 1828; придворный «Праздник Белой Розы» в Потсдаме, 1829).

Деятельно занялся зодчеством с той поры, как его в 1810 году по предложению Вильгельма фон Гумбольдта назначили асессором Прусской строительной депутации. Последовательно продвигаясь по служебной лестнице, Шинкель сосредоточил в своих руках контроль над важнейшими строительными работами в королевстве. Реформировал поздний, ампирный классицизм, археологически уточнив его античные формы, а с другой стороны — придав им ещё более свободную, гибкую вариативность. К числу наиболее значительных его сооружений, выполненных в «греческом стиле», относятся:

• Новая гауптвахта (1816—1818);
• Драматический театр (1818—1821);
• Дворцовый мост (со скульптурами по эскизам самого Шинкеля) 1819—1823);
• Обелиск на месте смерти фельдмаршала Барклая де Толли в пос. Нагорное (бывш. Штилитцен) Восточной Пруссии — 1821;
• Старый музей (1822—1830) в Берлине;
• Дворец Шарлоттенхоф (с 1826) и ряд парковых павильонов в Потсдаме.
• Храм Николаикирхе (1830—1837) в Потсдаме.

Изначально испытывая острый интерес и к готике, под воздействием своих английских впечатлений начал строить в неоготическом вкусе:

• чугунный памятник королеве Луизе в Гранзее близ Берлина, 1811;
• Вердерская церковь в Берлине, 1825—1828;
• проект Готической капеллы (церковь во имя св. Александра Невского) в Петергофском парке «Александрия» (проект 1829; построена архитекторами А.Менеласом и И. И. Шарлеманем в 1831—1834);
• дворец Бабельсберг близ Потсдама, 1831—1833;
• Альтштадтская кирха в Кёнигсберге, строительство закончено в 1845.

Под руководством Шинкеля (по планам 1817 и 1833) была значительно модернизирована планировка Берлина (устройство новых улиц и бульваров в центре города; расширение его общей территории за счет присоединения ряда прилегающих районов). Шинкель внес большой вклад в развитие местной художественной промышленности, создавая эскизы мебели и светильников, стимулируя производство декоративного литья и керамики, а также витражей. Активно занимаясь реставрационными работами (в том числе надзором за достройкой Кёльнского собора), поставил дело охраны архитектурных памятников на широкую государственную основу: по его инициативе (с 1815) соответствующие службы были учреждены по всей Пруссии. Среди собственных произведений Шинкеля особое место занимают некоторые замыслы 1830-х годов (проекты магазина и библиотеки), а также здание Строительной академии (1831—1835; в настоящее время восстанавливается), где он отказался от каких бы то ни было исторических стилизаций, создав новаторские образцы протофункционализма.

Карл Фридрих Шинкель оказал огромное влияние на развитие архитектуры в России в XIX веке. Николай I заказал ему проект дворца в крымской Ореанде. Проект поражал своим великолепием: на одной из скал Шинкель предполагал возвести величественное здание, внешне напоминающие дворцы древней Эллады. Внутренние помещения должны были быть отделаны в стиле помпейских вилл. Богатейшая роспись стен, скульптура из различных видов мрамора в атриуме и галереях, фонтаны, тропическая зелень двориков по замыслу зодчего должны были подчеркивать необычность и роскошь императорской резиденции. Однако проект оказался слишком дорогим и был отклонен.

Оставил свой след великий архитектор и в Санкт-Петербурге. Решетки Аничкова моста в городе на Неве являются копией перил Дворцового моста в Берлине, построенного Шинкелем в 1824 году.

В 1806 году для безопасности плавания на горе Швальбенберг (ныне — гора Прохладная) у города-порта Пиллау (ныне Балтийск) по проекту Шинкеля был установлен специальный знак, служивший более века навигационным ориентиром. Силуэт из красного камня в виде раскрытой книги был виден далеко в море. Автором проекта маяка в Пиллау, построенного в 1816 году, некоторые также считают Шинкеля.

Шинкель окончательно оформил предложенный королём Фридрихом Вильгельмом III вариант военной награды за храбрость — Железного креста, которым были награждены, в частности, члены немецко-русского легиона, принимавшего участие в Освободительной войне в Германии

Умер Шинкель в Берлине в 1841 году.

Литература

• Шинкель, Карл-Фридрих // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Шинкель, Карл Фридрих // Европейское искусство: Живопись. Скульптура. Графика: Энциклопедия: В 3 т. — М.: Белый город, 2006.

Ссылки

• [www.tonnel.ru/?l=gzl&uid=985 Биография]
• [artclassic.edu.ru/catalog.asp?ob_no=21632&cat_ob_no=21620 Шинкель на образовательном портале]

Отрывок, характеризующий Шинкель, Карл Фридрих

Благотворительность и та не принесла желаемых результатов. Фальшивые ассигнации и нефальшивые наполняли Москву и не имели цены. Для французов, собиравших добычу, нужно было только золото. Не только фальшивые ассигнации, которые Наполеон так милостиво раздавал несчастным, не имели цены, но серебро отдавалось ниже своей стоимости за золото.
Но самое поразительное явление недействительности высших распоряжений в то время было старание Наполеона остановить грабежи и восстановить дисциплину.
Вот что доносили чины армии.
«Грабежи продолжаются в городе, несмотря на повеление прекратить их. Порядок еще не восстановлен, и нет ни одного купца, отправляющего торговлю законным образом. Только маркитанты позволяют себе продавать, да и то награбленные вещи».
«La partie de mon arrondissement continue a etre en proie au pillage des soldats du 3 corps, qui, non contents d'arracher aux malheureux refugies dans des souterrains le peu qui leur reste, ont meme la ferocite de les blesser a coups de sabre, comme j'en ai vu plusieurs exemples».
«Rien de nouveau outre que les soldats se permettent de voler et de piller. Le 9 octobre».
«Le vol et le pillage continuent. Il y a une bande de voleurs dans notre district qu'il faudra faire arreter par de fortes gardes. Le 11 octobre».
[«Часть моего округа продолжает подвергаться грабежу солдат 3 го корпуса, которые не довольствуются тем, что отнимают скудное достояние несчастных жителей, попрятавшихся в подвалы, но еще и с жестокостию наносят им раны саблями, как я сам много раз видел».
«Ничего нового, только что солдаты позволяют себе грабить и воровать. 9 октября».
«Воровство и грабеж продолжаются. Существует шайка воров в нашем участке, которую надо будет остановить сильными мерами. 11 октября».]
«Император чрезвычайно недоволен, что, несмотря на строгие повеления остановить грабеж, только и видны отряды гвардейских мародеров, возвращающиеся в Кремль. В старой гвардии беспорядки и грабеж сильнее, нежели когда либо, возобновились вчера, в последнюю ночь и сегодня. С соболезнованием видит император, что отборные солдаты, назначенные охранять его особу, долженствующие подавать пример подчиненности, до такой степени простирают ослушание, что разбивают погреба и магазины, заготовленные для армии. Другие унизились до того, что не слушали часовых и караульных офицеров, ругали их и били».
«Le grand marechal du palais se plaint vivement, – писал губернатор, – que malgre les defenses reiterees, les soldats continuent a faire leurs besoins dans toutes les cours et meme jusque sous les fenetres de l'Empereur».
[«Обер церемониймейстер дворца сильно жалуется на то, что, несмотря на все запрещения, солдаты продолжают ходить на час во всех дворах и даже под окнами императора».]
Войско это, как распущенное стадо, топча под ногами тот корм, который мог бы спасти его от голодной смерти, распадалось и гибло с каждым днем лишнего пребывания в Москве.
Но оно не двигалось.
Оно побежало только тогда, когда его вдруг охватил панический страх, произведенный перехватами обозов по Смоленской дороге и Тарутинским сражением. Это же самое известие о Тарутинском сражении, неожиданно на смотру полученное Наполеоном, вызвало в нем желание наказать русских, как говорит Тьер, и он отдал приказание о выступлении, которого требовало все войско.
Убегая из Москвы, люди этого войска захватили с собой все, что было награблено. Наполеон тоже увозил с собой свой собственный tresor [сокровище]. Увидав обоз, загромождавший армию. Наполеон ужаснулся (как говорит Тьер). Но он, с своей опытностью войны, не велел сжечь всо лишние повозки, как он это сделал с повозками маршала, подходя к Москве, но он посмотрел на эти коляски и кареты, в которых ехали солдаты, и сказал, что это очень хорошо, что экипажи эти употребятся для провианта, больных и раненых.
Положение всего войска было подобно положению раненого животного, чувствующего свою погибель и не знающего, что оно делает. Изучать искусные маневры Наполеона и его войска и его цели со времени вступления в Москву и до уничтожения этого войска – все равно, что изучать значение предсмертных прыжков и судорог смертельно раненного животного. Очень часто раненое животное, заслышав шорох, бросается на выстрел на охотника, бежит вперед, назад и само ускоряет свой конец. То же самое делал Наполеон под давлением всего его войска. Шорох Тарутинского сражения спугнул зверя, и он бросился вперед на выстрел, добежал до охотника, вернулся назад, опять вперед, опять назад и, наконец, как всякий зверь, побежал назад, по самому невыгодному, опасному пути, но по знакомому, старому следу.
Наполеон, представляющийся нам руководителем всего этого движения (как диким представлялась фигура, вырезанная на носу корабля, силою, руководящею корабль), Наполеон во все это время своей деятельности был подобен ребенку, который, держась за тесемочки, привязанные внутри кареты, воображает, что он правит.


6 го октября, рано утром, Пьер вышел из балагана и, вернувшись назад, остановился у двери, играя с длинной, на коротких кривых ножках, лиловой собачонкой, вертевшейся около него. Собачонка эта жила у них в балагане, ночуя с Каратаевым, но иногда ходила куда то в город и опять возвращалась. Она, вероятно, никогда никому не принадлежала, и теперь она была ничья и не имела никакого названия. Французы звали ее Азор, солдат сказочник звал ее Фемгалкой, Каратаев и другие звали ее Серый, иногда Вислый. Непринадлежание ее никому и отсутствие имени и даже породы, даже определенного цвета, казалось, нисколько не затрудняло лиловую собачонку. Пушной хвост панашем твердо и кругло стоял кверху, кривые ноги служили ей так хорошо, что часто она, как бы пренебрегая употреблением всех четырех ног, поднимала грациозно одну заднюю и очень ловко и скоро бежала на трех лапах. Все для нее было предметом удовольствия. То, взвизгивая от радости, она валялась на спине, то грелась на солнце с задумчивым и значительным видом, то резвилась, играя с щепкой или соломинкой.
Одеяние Пьера теперь состояло из грязной продранной рубашки, единственном остатке его прежнего платья, солдатских порток, завязанных для тепла веревочками на щиколках по совету Каратаева, из кафтана и мужицкой шапки. Пьер очень изменился физически в это время. Он не казался уже толст, хотя и имел все тот же вид крупности и силы, наследственной в их породе. Борода и усы обросли нижнюю часть лица; отросшие, спутанные волосы на голове, наполненные вшами, курчавились теперь шапкою. Выражение глаз было твердое, спокойное и оживленно готовое, такое, какого никогда не имел прежде взгляд Пьера. Прежняя его распущенность, выражавшаяся и во взгляде, заменилась теперь энергической, готовой на деятельность и отпор – подобранностью. Ноги его были босые.
Пьер смотрел то вниз по полю, по которому в нынешнее утро разъездились повозки и верховые, то вдаль за реку, то на собачонку, притворявшуюся, что она не на шутку хочет укусить его, то на свои босые ноги, которые он с удовольствием переставлял в различные положения, пошевеливая грязными, толстыми, большими пальцами. И всякий раз, как он взглядывал на свои босые ноги, на лице его пробегала улыбка оживления и самодовольства. Вид этих босых ног напоминал ему все то, что он пережил и понял за это время, и воспоминание это было ему приятно.
Погода уже несколько дней стояла тихая, ясная, с легкими заморозками по утрам – так называемое бабье лето.
В воздухе, на солнце, было тепло, и тепло это с крепительной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе, было особенно приятно.
На всем, и на дальних и на ближних предметах, лежал тот волшебно хрустальный блеск, который бывает только в эту пору осени. Вдалеке виднелись Воробьевы горы, с деревнею, церковью и большим белым домом. И оголенные деревья, и песок, и камни, и крыши домов, и зеленый шпиль церкви, и углы дальнего белого дома – все это неестественно отчетливо, тончайшими линиями вырезалось в прозрачном воздухе. Вблизи виднелись знакомые развалины полуобгорелого барского дома, занимаемого французами, с темно зелеными еще кустами сирени, росшими по ограде. И даже этот разваленный и загаженный дом, отталкивающий своим безобразием в пасмурную погоду, теперь, в ярком, неподвижном блеске, казался чем то успокоительно прекрасным.