Шио Мгвимский

Шио Мгвимский
груз. შიო მღვიმელი
Святой Шио, фреска из монастыря Шио Мгвиме
Рождение	в конце V века Антиохия, Сирия (совр. Антакья, Турция)
Смерть	около 559 года Монастырь Шио Мгвиме; Мцхетский район,Грузия
Почитается	в Грузинской православной церкви и Русской православной церкви
В лике	преподобных
День памяти	25 февраля (9 марта) в високосный год или 25 февраля (10 марта) в невисокосные годы, 7 (20) мая, 9 (22) мая
Покровитель	Грузии
Труды	160 наставлений
Подвижничество	анахорет и пустынник
Категория на Викискладе

Шио Мгвимский (груз. შიო მღვიმელი; род. Антиохия, Сирия (совр. Антакья, Турция) — ум. Монастырь Шио Мгвиме; Грузия) — анахорет, пустынник, основатель монастыря Шио Мгвиме, живший в VI веке, один из наиболее почитаемых святых Грузинской церкви, основатель монашества в Грузии . Почитается как чудотворец в христианстве. По удалении родителей в монастырь, Шио раздал всё своё имение и отправился к преподобному Иоанну, жившему возле Антиохии, в пустыне, и подвизался в течение 20 лет. Он был среди тех двенадцати, которых Иоанн взял с собой в Иверию для утверждения верующих, обращённых святой Ниной. Шио поселился в пещере, в пустыне близ Мцхета. Вокруг него вскоре собралось до 25 пустынножителей. Царь Парсман VI, навестивший в пустыне ушедшего к Шио бывшего своего любимца Эвагре, подарил землю под монастырь и выделил значительные средства для построения храмов. Число братии новой обители возросло до 2000 человек. Но стремление к полному уединению преобладало в душе Шио. Покинув основанную им обитель, Шио оставил для братии 160 письменных поучений, а сам обрек себя на отшельническую жизнь в тёмной глубокой пещере. Скончался святой в VI веке. До установления советской власти, мощи святого Шио хранились в монастыре, однако позже бóльшая часть мощей была сожжена.

Биография

Принятие монашества

Шио Мгвимский родился в конце V века в Антиохии в Сирии (ныне турецкий город Антакья) в семье благочестивых и богатых родителей, чьи имена неизвестны. Родители сами занимались образованием сына и много времени уделяли его религиозному воспитанию. В шестнадцать лет Шио прекрасно изучил Библию и священные тексты. Родители, опасаясь, что сильное умственное напряжение может вызвать плохие последствия для здоровья ребёнка, часто просили сына дать себе отдых. Однажды они даже решились отобрать у него книги, что сильно опечалило Шио. После долгих уговоров родители вернули сыну книги, и с тех пор не стесняли свободы своего сына. Когда Шио было двадцать лет, в Антиохию пришёл просветитель антиохийцев святой Иоанн. По совету Иоанна, Шио решает принять монашество, однако опасается реакции своих родителей. Во время литургии Шио склоняет своих родителей также принять монашество.

После того, как родители Шио постриглись в монахи, юноша раздал всё имение, оставшееся от его родителей: часть раздал нищим, часть пожертвовал монастырям и освободил рабов.

Отшельничество

По церковному преданию, спустя двадцать лет, после вступления святого Шио в иночество, святой Иоанн получил откровение свыше избрать из числа своих учеников двенадцать человек и с ними отправиться в страну Иверскую (Грузинскую), чтобы утвердить там в вере обращенных равноапостольной Ниной в христианство грузин. Об этом видении святой Иоанн рассказал всем своим ученикам. После продолжительных молений он избрал двенадцать иноков, в числе которых был и Шио. Когда Иоанн со своими учениками достигли Мцхеты, они были радушно приняты тогдашним католикосом Эвлавием (533—544). Иоанн с учениками провели в Мцхете 3 года, а затем взошли на гору Зедазени. По преданию, после их двухлетнего пребывания на горе, святому Иоанну явилась Богородица Мария с равноапостольной Ниной и повелела ему, чтобы он разослал своих учеников по разным местам страны для проповеди.

Проснувшись, святой Иоанн собрал учеников, объявив им приказание Богородицы и святой Нины, и затем повелел приготовиться исполнить повеление: отправиться туда, куда каждому из них укажет сам Святой Дух. Прежде всего святой Иоанн представил своих учеников католикосу, попросив у него благословения на предлежащие им дела.. Католикос, благословив их и прочиитав о них молитву, повелел каждому взять себе в помощь по одному иноку. Только один святой Шио, любивший пустыню и уединённую жизнь, поппросил своего учителя благословить его на отшельничество. Св. Иоанн позволил ему это, сказав:

Чадо мое! Ступай, куда поведет тебя Сам Господь. Мне явил Владыка наш Господь Иисус Христос, что ты должен вести уединенную жизнь, а между тем будешь аввой великой лавры. Но прежде явись католикосу, получи его благословение, и да будет Господь с тобой всегда. Он нигде не оставлял меня, смиренного, в борьбе с духом лукавым, Он будет твоим Покровителем и Утешителем и разрушит за тебя всякое коварство и ухищрение дьявольское.

Святой Шио, получив благословение от своего учителя, затем от католикоса Эвлавия на пустынножительство, отправился на запад от города Мцхета в непроходимые из-за дремучих лесов места. Он вошёл в глубокое, безотрадное, глухое, безводное ущелье, полное диких зверей и ядовитых змей. Когда святой Шио осмотрелся кругом, ему понравилась эта совершенно уединённая пустыня, как бы нарочно защищённая отвесными и необыкновенно крутыми стенами песчаной горы от людских взоров и от мирского мятежа. На северной стороне, над отвесной скалой крутого берега реки Куры св. Шио нашёл тесную пещеру, достаточную, чтобы укрыться. Там он поселился, не беспокоясь ни о пище, ни о питье, ни о каком либо утешении человеческом. По преданию, он провёл там сорок дней в посте и молитве, не вкушая ни куска хлеба, ел только некоторые травы и пил немного воды.

Однажды царедворец и начальник крепости Насдаки по имени Эвагри, рождённый от христиан и воспитанный в благочестии, вышел на охоту со своими детьми и рабами. Перейдя реку Кура, он направился в сторону, где жил святой Шио. Приближаясь к месту пребывания святого, он остановился, а спутников своих послал выгонять дичь. Следя за тем, что делали охотники, он заметил голубя, несущего пищу во рту и влетающего в пещеру, Эвагри запомнил это место и, вдоволь поохотившись, возвратился домой. На другой день он снова пошёл на охоту с теми же людьми и по той же дороге и стал опять на замеченном месте. Наблюдая за охотниками, он снова увидел того же самого голубя, несущего во рту пищу, который влетел в пещеру. Удивившись этому Эвагри захотел узнать, что бы это значило. Приблизившись к пещере, он увидел человека, молящегося на коленях с воздетыми к небу руками.

После беседы с Шио, Эвагри раздал имение своё бедным и отошёл от мира и от родных. Потом святой Шио надел на него схиму и начал учить и наставлять, как нужно отречься от себя и последовать Иисусу. Затем преподобный учил Эвагрия, когда нужно молиться, когда стоять, когда трудиться и когда отдыхать. После долгих наставлений Шио указал Эвагрию особую пещеру близ своей, и повелел ему поселиться там и начать свой подвиг борьбы с дьяволом. С этого времени имя святого Шио стало известным во всей окрестности. Многие приходили к нему и вступали в его обитель, принимая постриг. Всякий, принимавший монашество, высекал себе особую, отдельную от других пещеру близ пещеры преподобного Эвагрия. Святой Шио выходил из своей пещеры к братиям только по воскресеньям, и то для наставления их, всё же прочее время проводил в уединении в пещере.

Постройка храма

По преданию, однажды святой Шио увидел одного монаха, который нёс воду в кувшине и, упав на землю, разбил кувшин, пролив воду. Этот инцидент сильно опечалил монаха: ноша стоила ему больших трудов, так как он нёс воду издалека. Глубоко огорченный, он стоял над разбитым сосудом и горько плакал. Святой Шио не мог не сочувствовать скорби брата и, к утешению своему, увидел Ангела, стоящего у скалы и копьем как будто копающего землю для извлечения из скалы воды, которая и потекла тотчас. Святой Шио, обратившись к печальному брату, сказал:

Бог за твои слезы и благочестие на этом месте через Ангела источил воду. Её достаточно будет для всей братии.

Количество иноков к моменту этого случая было двадцать пять, и теперь они уже без труда могли доставать себе воду. С течением времени братия все более и более умножалась, а между тем иноки не имели церкви для общественного богослужения. Однажды все братья собрались к святому Шио и просили у него позволения построить у себя церковь. Шио, услышав просьбу всей братии, встал со своего места, вышел из пещеры и отправился с ними на восток, и взошёл на вершину близлежащей горы. По преданию, здесь он встал на колени со всеми своими учениками и со слезами молился Богу, прося указать место для постройки храма для славословия святого Его имени.

Долго стоял святой на молитве, по окончании которой наконец встал и попросил горячих углей. Угли были принесены. Тогда святой Шио положил их на ладонь левой руки, ознаменовал угли крестным знамением, потом велел всем стоящим инокам поднять к небу руки и петь: «Кириэ элейсон» (греч: Господи помилуй). Пение это продолжалось около часа. Дым от курящегося ладана поднялся высоко вверх. Потом столп дыма переменил своё направление и пошёл с востока на запад, к ущелью, где были пещеры иноков, а затем опять поднялся в вышину. Видя это, святой Шио поспешил с братией на то место, над которым дым курящегося фимиама поднялся в высоту. Сам Шио шёл впереди и нёс в левой руке горячие угли с ладаном, а за ним следовала вся братия. Когда пришли на то место, где дым стоял в воздухе, то они поняли, что место это избрал Сам Господь для построения храма во славу имени Своего. У святого Шио два часа курился ладан на руке, затем, покадив братию, он сложил с руки горячие угли. Потом святой Шио взял кирку и три раза ударил по земле под самым столпом фимиама и повелел построить на том месте церковь.

Когда было окончено построение храмов, Эвагри уведомил царя и просил освятить их. Царь Парсман VI (542—557) сообщил об этом католикосу Макарию (553—569) и просил его с епископами в день Пятидесятницы собраться в обители святого Шио и преподобного Эвагрия, чтобы освятить новые храмы. В ожидаемый день царь Парсман VI отправился с вельможами в обитель. Помимо него также пришли святой Иоанн Зедазенский и другие святые отцы. Католикос с епископами в течение недели освятил возведенные храмы. Затем царь и все собрание просили святого Шио, чтобы он принял на себя сан пресвитера (а дьяконом святой Шио был ещё в Антиохийской пустыне). Однако Шио решительно отклонил эту просьбу. Окончив всё, пришедшие разошлись по своим домам.

Последние дни

Однажды святой Иоанн Зедазенский решил посетить своих учеников, чтобы самому узнать, какой степени духовного совершенства достиг каждый из них. Взяв с собою своего ученика преподобного дьякона Илию, он пошёл с ним в обитель святого Шио. Братия, узнав о приближении их учителя, вышли ему навстречу и, приняв от него благословение, ввели его в храм Пресвятой Богородицы. Святой Иоанн, пробыв у них три дня и удостоверившись в высокой степени их духовного совершенства, возвратился на свою гору Зедазени. Шио, взойдя также на гору, припал к ногам святого старца и умолял своего учителя позволить ему в прежней его обители довершить начатый подвиг безмолвия затворничеством в пещере. Святой Иоанн благословил его на такой подвиг, сказав:

Чадо, да исполнит Господь прошение твое и да даст тебе терпение в подвиге твоем. Вместо этой бедной жизни найдешь в будущей нескончаемый покой, пребывая с праведными и вечно радуясь с ними. Иди и объясни желание твое католикосу, и, если он благословит тебя на это, значит выбор твой угоден Богу. Иначе не приступай к этому делу, ибо апостол Павел учит: "Повинуйтесь наставникам вашим, и будете покорны, ибо они неусыпно пекутся о душах ваших".

Получив наставление, святой Шио поцеловал ноги Иоанна Зедазенского, простился с братией и попросил поминать его в их молитвах. Опять подойдя к святому Иоанну и взяв последнее благословение на затворническую жизнь, он ушёл. Святой Шио, придя в Мцхету, вошёл в патриарший храм. В слезной молитве испросив здесь у Господа благословения на предстоящий тяжкий подвиг, преподобный вошёл к патриарху, который с радостью принял его. Святой немедленно объяснил ему о своём желании, прибавив, что он, по совету святого Иоанна, просит его согласия и благословения. Патриарх вздохнул из глубины сердца и прослезился, видя готовность святого Шио принести жертву по любви к своему Господу. Ученики долго умоляли святого не сходить в пещеру и не оставлять их сиротами. Однако в конце концов, написав сто шестьдесят поучений, Шио отправился в пещеру.

По преданию, затворничеством Святой Шио достиг совершенства великих подвижников. Его тело изнурялось от пощений, трудов, бдений, и от страшной пещерной сырости, лицо его совершенно почернело, и от всего тела остались только кожа да кости. Святой Шио считается красой Православной Церкви. По мнению М.Сабинина именно этим было обусловлено большое число паломников, которые принимали иночество. Между тем блаженный Шио оканчивал путь земной жизни, сохранив веру и душу свою, очистившись потоками слёз, имея перед глазами всегда смерть. Забыв совершенно о немощах природы человеческой, он взирал к небу и мысленно уже стоял у престола славы Иисуса Христа.

Наконец Богу угодно было призвать подвижника в вечный покой. Согласно Арсену Сепариели, Господь возвестил преподобному через Ангела о времени освобождения его от тела. Преподобный Шио, узнав о дне смерти, попросил к себе иерея со Святыми Дарами, которого спустили в яму на веревке. Святой Иоанн узнав о приближении к смерти своего любимого ученика Шио, поспешил прийти к нему, чтобы провести с ним последние минуты. Преподобный Шио завещал, чтобы тело его было оставлено в той же пещере, где он окончил последние дни своей жизни. Он хотел, чтобы после его смерти эта пещера сделалась местом упокоения и гробом его останков. Братья, исполняя волю святого, опустили в яму нескольких благоговейных старцев, во главе которых находились святой Иоанн и святой Эвагри — ученики святого Шио. Они одели Шио в его же одежды и со слезами и молитвами похоронили преподобного Шио. Остальные братья, собравшиеся со всех дальних и ближних пещер на погребение великого своего наставника и учителя, окружали отверстие ямы, вознося молитвы к Богу о упокоении души его. Как рассказывает Сабинин,

Они проливали горячие слезы, плача о том, что лишились такого великого учителя и наставника, но в то же время до слез радовались тому, что приобрели себе у престола славы теплого заступника и молитвенника.

Сама история жизни святого Шио дошла до нас в пересказе одного из константинопольских учеников святого Иоана Арсена Сепариели.

Шио-Мгвимский Монастырь

После смерти Шио монастырь быстро стал стал оживлённым центром культурной и религиозной деятельности и находился под личным патронажем Католикосов Грузии. Давид IV Строитель (1089—1125) сделал Шио-Мгвимскую обитель царским доменом и продиктовал правила (типикон) для монастыря (1123). Падение единого грузинского царства и непрекращающееся чужеземные вторжения привели монастырь в упадок. Период относительного оживления наступил когда грузинский царь Георгий VIII (1446—1465) предоставляет Шио-Мгвимский монастырь и его земли благородному семейству Зевдгинидзе-Амилахвари, которые до 1810-х годов использовали его в качестве семейной усыпальницы.

Монастырь был опустошён вторжением (1614—1616) персидских войск шаха Аббаса I. Князь Гиви Амилахвари восстановил обитель в 1678 году, но в 1720 османская оккупация Грузии привела к ещё одному разрушению Шио-Мгвимского монастыря. Монастырь, восстановленный Амилахвари в 1733 году, был снова разрушен персами менее двух лет спустя. Впоследствии Шио-Мгвимский монастырь был восстановлен, интерьер его обновили в XIX веке, но обитель так и не смогла возвратить своё прошлое значение в духовной жизни Грузии. Во время советской власти монастырь был закрыт, часть мощей святого Шио хранившаяся в монастыре была сожжены, но одна кость сохранилась. Несмотря на то, что в советское время монастырь был закрыт, монахи всё равно продолжали тайно совершать богослужения. В настоящее время монастырь является действующим и привлекает большое число паломников и туристов.

Литература

• Шио Мгвимский // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Сабинин М. П. [www.krotov.info/lib_sec/18_s/sab/inin_00.htm Полные жизнеописания святых грузинской церкви]. — СПб, 1871.

Отрывок, характеризующий Шио Мгвимский

– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Звук треска и гула заваливающихся стен и потолков, свиста и шипенья пламени и оживленных криков народа, вид колеблющихся, то насупливающихся густых черных, то взмывающих светлеющих облаков дыма с блестками искр и где сплошного, сноповидного, красного, где чешуйчато золотого, перебирающегося по стенам пламени, ощущение жара и дыма и быстроты движения произвели на Пьера свое обычное возбуждающее действие пожаров. Действие это было в особенности сильно на Пьера, потому что Пьер вдруг при виде этого пожара почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным. Он обежал флигелек со стороны дома и хотел уже бежать в ту часть его, которая еще стояла, когда над самой головой его послышался крик нескольких голосов и вслед за тем треск и звон чего то тяжелого, упавшего подле него.
Пьер оглянулся и увидал в окнах дома французов, выкинувших ящик комода, наполненный какими то металлическими вещами. Другие французские солдаты, стоявшие внизу, подошли к ящику.
– Eh bien, qu'est ce qu'il veut celui la, [Этому что еще надо,] – крикнул один из французов на Пьера.
– Un enfant dans cette maison. N'avez vous pas vu un enfant? [Ребенка в этом доме. Не видали ли вы ребенка?] – сказал Пьер.
– Tiens, qu'est ce qu'il chante celui la? Va te promener, [Этот что еще толкует? Убирайся к черту,] – послышались голоса, и один из солдат, видимо, боясь, чтобы Пьер не вздумал отнимать у них серебро и бронзы, которые были в ящике, угрожающе надвинулся на него.
– Un enfant? – закричал сверху француз. – J'ai entendu piailler quelque chose au jardin. Peut etre c'est sou moutard au bonhomme. Faut etre humain, voyez vous… [Ребенок? Я слышал, что то пищало в саду. Может быть, это его ребенок. Что ж, надо по человечеству. Мы все люди…]
– Ou est il? Ou est il? [Где он? Где он?] – спрашивал Пьер.
– Par ici! Par ici! [Сюда, сюда!] – кричал ему француз из окна, показывая на сад, бывший за домом. – Attendez, je vais descendre. [Погодите, я сейчас сойду.]
И действительно, через минуту француз, черноглазый малый с каким то пятном на щеке, в одной рубашке выскочил из окна нижнего этажа и, хлопнув Пьера по плечу, побежал с ним в сад.
– Depechez vous, vous autres, – крикнул он своим товарищам, – commence a faire chaud. [Эй, вы, живее, припекать начинает.]
Выбежав за дом на усыпанную песком дорожку, француз дернул за руку Пьера и указал ему на круг. Под скамейкой лежала трехлетняя девочка в розовом платьице.
– Voila votre moutard. Ah, une petite, tant mieux, – сказал француз. – Au revoir, mon gros. Faut etre humain. Nous sommes tous mortels, voyez vous, [Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До свидания, толстяк. Что ж, надо по человечеству. Все люди,] – и француз с пятном на щеке побежал назад к своим товарищам.
Пьер, задыхаясь от радости, подбежал к девочке и хотел взять ее на руки. Но, увидав чужого человека, золотушно болезненная, похожая на мать, неприятная на вид девочка закричала и бросилась бежать. Пьер, однако, схватил ее и поднял на руки; она завизжала отчаянно злобным голосом и своими маленькими ручонками стала отрывать от себя руки Пьера и сопливым ртом кусать их. Пьера охватило чувство ужаса и гадливости, подобное тому, которое он испытывал при прикосновении к какому нибудь маленькому животному. Но он сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка, и побежал с ним назад к большому дому. Но пройти уже нельзя было назад той же дорогой; девки Аниски уже не было, и Пьер с чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.


Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого то. Пьеру казалось, что ему что то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что то трогательно невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.
На прежнем месте ни чиновника, ни его жены уже не было. Пьер быстрыми шагами ходил между народом, оглядывая разные лица, попадавшиеся ему. Невольно он заметил грузинское или армянское семейство, состоявшее из красивого, с восточным типом лица, очень старого человека, одетого в новый крытый тулуп и новые сапоги, старухи такого же типа и молодой женщины. Очень молодая женщина эта показалась Пьеру совершенством восточной красоты, с ее резкими, дугами очерченными черными бровями и длинным, необыкновенно нежно румяным и красивым лицом без всякого выражения. Среди раскиданных пожитков, в толпе на площади, она, в своем богатом атласном салопе и ярко лиловом платке, накрывавшем ее голову, напоминала нежное тепличное растение, выброшенное на снег. Она сидела на узлах несколько позади старухи и неподвижно большими черными продолговатыми, с длинными ресницами, глазами смотрела в землю. Видимо, она знала свою красоту и боялась за нее. Лицо это поразило Пьера, и он, в своей поспешности, проходя вдоль забора, несколько раз оглянулся на нее. Дойдя до забора и все таки не найдя тех, кого ему было нужно, Пьер остановился, оглядываясь.
Фигура Пьера с ребенком на руках теперь была еще более замечательна, чем прежде, и около него собралось несколько человек русских мужчин и женщин.
– Или потерял кого, милый человек? Сами вы из благородных, что ли? Чей ребенок то? – спрашивали у него.
Пьер отвечал, что ребенок принадлежал женщине и черном салопе, которая сидела с детьми на этом месте, и спрашивал, не знает ли кто ее и куда она перешла.
– Ведь это Анферовы должны быть, – сказал старый дьякон, обращаясь к рябой бабе. – Господи помилуй, господи помилуй, – прибавил он привычным басом.
– Где Анферовы! – сказала баба. – Анферовы еще с утра уехали. А это либо Марьи Николавны, либо Ивановы.
– Он говорит – женщина, а Марья Николавна – барыня, – сказал дворовый человек.
– Да вы знаете ее, зубы длинные, худая, – говорил Пьер.
– И есть Марья Николавна. Они ушли в сад, как тут волки то эти налетели, – сказала баба, указывая на французских солдат.
– О, господи помилуй, – прибавил опять дьякон.
– Вы пройдите вот туда то, они там. Она и есть. Все убивалась, плакала, – сказала опять баба. – Она и есть. Вот сюда то.
Но Пьер не слушал бабу. Он уже несколько секунд, не спуская глаз, смотрел на то, что делалось в нескольких шагах от него. Он смотрел на армянское семейство и двух французских солдат, подошедших к армянам. Один из этих солдат, маленький вертлявый человечек, был одет в синюю шинель, подпоясанную веревкой. На голове его был колпак, и ноги были босые. Другой, который особенно поразил Пьера, был длинный, сутуловатый, белокурый, худой человек с медлительными движениями и идиотическим выражением лица. Этот был одет в фризовый капот, в синие штаны и большие рваные ботфорты. Маленький француз, без сапог, в синей шипели, подойдя к армянам, тотчас же, сказав что то, взялся за ноги старика, и старик тотчас же поспешно стал снимать сапоги. Другой, в капоте, остановился против красавицы армянки и молча, неподвижно, держа руки в карманах, смотрел на нее.
– Возьми, возьми ребенка, – проговорил Пьер, подавая девочку и повелительно и поспешно обращаясь к бабе. – Ты отдай им, отдай! – закричал он почти на бабу, сажая закричавшую девочку на землю, и опять оглянулся на французов и на армянское семейство. Старик уже сидел босой. Маленький француз снял с него последний сапог и похлопывал сапогами один о другой. Старик, всхлипывая, говорил что то, но Пьер только мельком видел это; все внимание его было обращено на француза в капоте, который в это время, медлительно раскачиваясь, подвинулся к молодой женщине и, вынув руки из карманов, взялся за ее шею.
Красавица армянка продолжала сидеть в том же неподвижном положении, с опущенными длинными ресницами, и как будто не видала и не чувствовала того, что делал с нею солдат.
Пока Пьер пробежал те несколько шагов, которые отделяли его от французов, длинный мародер в капоте уж рвал с шеи армянки ожерелье, которое было на ней, и молодая женщина, хватаясь руками за шею, кричала пронзительным голосом.
– Laissez cette femme! [Оставьте эту женщину!] – бешеным голосом прохрипел Пьер, схватывая длинного, сутоловатого солдата за плечи и отбрасывая его. Солдат упал, приподнялся и побежал прочь. Но товарищ его, бросив сапоги, вынул тесак и грозно надвинулся на Пьера.
– Voyons, pas de betises! [Ну, ну! Не дури!] – крикнул он.
Пьер был в том восторге бешенства, в котором он ничего не помнил и в котором силы его удесятерялись. Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками. Послышался одобрительный крик окружавшей толпы, в то же время из за угла показался конный разъезд французских уланов. Уланы рысью подъехали к Пьеру и французу и окружили их. Пьер ничего не помнил из того, что было дальше. Он помнил, что он бил кого то, его били и что под конец он почувствовал, что руки его связаны, что толпа французских солдат стоит вокруг него и обыскивает его платье.
– Il a un poignard, lieutenant, [Поручик, у него кинжал,] – были первые слова, которые понял Пьер.
– Ah, une arme! [А, оружие!] – сказал офицер и обратился к босому солдату, который был взят с Пьером.
– C'est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre, [Хорошо, хорошо, на суде все расскажешь,] – сказал офицер. И вслед за тем повернулся к Пьеру: – Parlez vous francais vous? [Говоришь ли по французски?]
Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.
– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l'interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n'a pas l'air d'un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m'a bien l'air d'un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu'il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.