Шипов, Сергей Павлович

Сергей Павлович Шипов<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Казанский губернатор
1841 — 1846
Предшественник:	Степан Степанович Стрекалов
Преемник:	Ираклий Абрамович Баратынский
Рождение:	5 (16) февраля 1790(1790-02-16) с. Бельково, Солигаличский уезд, Костромская губерния
Смерть:	25 июля (6 августа) 1876(1876-08-06) (86 лет) Москва
Род:	Шиповы
Отец:	Павел Антонович Шипов
Мать:	Елизавета Сергеевна Шулепникова
Супруга:	Анна Евграфовна Комаровская
Военная служба
Годы службы:	1806—1846
Принадлежность:	Российская империя
Звание:	генерал от инфантерии
Командовал:	Перновский 3-й гренадерский полк, Семёновский лейб-гвардии полк
Сражения:	Смоленск, Бородино, Тарутино, Вязьма, Красное, Лейпциг, Бауцен, Кульм, Варна, Минск, Калушин, Варшава
Награды:	Иностранные ордена:

Серге́й Па́влович Ши́пов (Шипов 1-й; 5 [16] февраля 1790 года или 5 [16] февраля 1789, с. Бельково, Костромская губерния — 25 июля [6 августа] 1876 года или 13 (25) августа 1876, Москва) — генерал-адъютант (1825), член Военного совета (1838—41), генерал от инфантерии (1843), казанский губернатор (1842—44), сенатор (1846). Член «Союза спасения» и Коренного совета «Союза благоденствия».

Биография

Родился в имении Шиповых, селе Бельково Солигаличского уезда Костромской губернии, в семье уездного предводителя дворянства Павла Антоновича Шипова и его жены Елизаветы Сергеевны, урожд. Шулепниковой. Братья и сёстры:

• Иван Шипов 2-й (1793—1845), генерал-майор;
• Александр (1800—1878) — экономист, публицист, осн.журнала «Вестник промышленности»
• Дмитрий, владелец бумагопрядильной фабрики и механического завода;
• Николай (1806—1887), агроном-новатор, владелец усадьбы Осташёво;
• Мария (1792—1874);
• Надежда (1795—1877);
• Елизавета (1796—1883);
• Домна (1802—1862);

Детство и начало службы

Сергей Павлович Шипов родился в селе Белькове. До 13 лет получал домашнее образование под руководством матери, после чего продолжение образования вверили наставнику, а также дяде по матери, Михаилу Сергеевичу Шулепникову. В дальнейшем, уже во время службы, продолжал самообразование, беря дополнительные уроки у преподавателей.

15 (27) февраля 1805 года в возрасте 16 лет (так в Русском биографическом словаре (РБС); отсюда вариант года рождения 1789) был определён на службу в департамент министерства народного просвещения. Рутинная работа в госучреждении пришлась Сергею Шипову не по душе.

С 1 (14) января 1806 года коллегии-юнкер. По РБС, в 1806 году поступил юнкером (по справочнику «Декабристы»: определён юнкером 4 [16] сентября 1807 года) в лейб-гвардии Егерский полк. С 17 (29) декабря 1807 портупей-юнкер. По просьбе родителей 23 февраля (6 марта) 1808 переведён портупей-прапорщиком в лейб-гвардии Преображенский полк для совместной службы с родственником, капитаном А. И. Бартеневым. С 25 апреля (7 мая) 1809 года прапорщик, с 12 (24) февраля 1810 года подпоручик, с 26 октября (7 ноября) 1811 года поручик.

Боевой путь

Принимал деятельное участие в Отечественной войне 1812 года и заграничных походах русской армии 1813—1814 годов.

Участник битвы 5 и 6 августа под Смоленском, в сражении 26 августа под Бородином и в ночной экспедиции при Тарутине. Проявил отличие в сражении под Малоярославцем 24 октября (6 ноября) 1812 года. Участвовал в сражении под Вязьмой и в сражении под Красным. За деятельное преследование неприятеля получил орден св. Владимира 4-й степени с бантом и серебряную медаль в память 1812 года. 14 (26) апреля 1813 года присвоено звание штабс-капитана.

Перейдя русскую границу с войсками, преследовавшими неприятеля, сражался под Лейпцигом, Бауценом и Теплицем. За сражение под Кульмом (17(29) — 18(30) августа 1813 года) получил от прусского короля Фридриха-Вильгельма III военный орден за заслуги (Pour la mérite) и Кульмский крест (или, как его именовали, знак отличия Железного креста, который отличался от прусского ордена отсутствием даты и королевского вензеля).

Награждён серебряной медалью в память вступления русских войск в Париж в 1814 году. С 1 (13) января 1816 года капитан, с 1 (13) октября 1816 года полковник.

18 (30) октября 1817 года (по Нечкиной 17 [29] октября 1817 года) принял командование Перновским гренадерским полком, «приведённым в полное расстройство прежним командиром» (имеется в виду декабрист полковник М. А. Фонвизин). «За приведение этого полка в образцовое состояние» С. П. Шипов в чине полковника 4 (16) апреля 1821 года назначен командиром лейб-гвардии Семёновского полка (нового состава). Вскоре, — резюмирует словарь Половцова, — любимый полк императора Александра I стал первым в ряду остальных полков Гвардейского корпуса, в связи с чем полковник Шипов неоднократно удостаивается словесной Высочайшей благодарности.

22 июля (3 августа) 1825 года С. П. Шипов произведён в генерал-майоры. По восшествии на престол Николая I 15 (27) декабря 1825 года С. П. Шипов назначен его генерал-адъютантом и исправляющим должность начальника штаба гвардейского корпуса.

В 1828 году принял участие в турецкой кампании. Участник нескольких боевых операций; отличился при штурме и взятии крепости Варны. За турецкий поход награждён орденом св. Анны I степени с короной.

По возвращении из турецкого похода принял участие в усмирении Польши. За отличие в сражении 9 (21) мая 1831 года при деревне Жолтки награждён золотой шпагой с алмазами с надписью «За храбрость». За воинскую доблесть, проявленную в битвах под Минском и Калушиным, а также при штурме Варшавы 25-26 августа (6-7 сентября) 1831 года награждён орденами св. Владимира II степени и медалью «За взятие приступом Варшавы».

10 (22) марта 1832 года назначен генерал-кригскомиссаром Военного министерства (III класс Табели о рангах), и 6 (18) декабря 1833 года произведён в соответствующий этому классу чин генерал-лейтенанта.

На должности генерал-кригскомиссара («главнозаведующий обмундировкой и жалованьем армии», частично соответствует начальнику тыла вооружённых сил, со значительными ревизорскими полномочиями) С. П. Шипов инициировал и осуществил пересмотр ранее действовавших положений, добился пересмотра окладов и довольствия, принял меры к искоренению хищений. Проведённые им меры получили одобрение. В 1835 году награждён орденом св. Георгия 4-й степени и знаком отличия за 25 лет беспорочной службы. При оставлении должности генерал-кригскомиссара в 1837 году С. П. Шипову был пожалован орден Белого орла.

В октябре 1837 года назначен членом Военного Совета.

Служба в Польше

По окончании боевых действий в Польше принял участие в деятельности органов по обеспечению интеграции и мирного развития царства Польского в составе Российской империи. В 1837 году назначен главным директором-председателем правительственной комиссии внутренних и духовных дел и народного просвещения царства Польского. Биограф отмечает, что во время исполнения этой должности С. П. Шипов «неутомимо трудился над распространением в польском обществе верных понятий об истории и взаимных отношениях русского и польского народов», распространением сочинений, правдиво излагающих события русской и польской истории. В дополнение к последним Шипов лично писал и издавал работы, «обстоятельно знакомившие с потребностями и положением западной Руси и Польши».

Одной из любимых идей генерала было «литературное соединение» всех славянских народов. Особое рвение Шипов проявлял в отношении введения в Привислинском крае русского языка. В короткое время Шипов сменил директоров и инспекторов учебных заведений, не владевших русским языком. В канцеляриях учебных заведений и в совете просвещения ввёл делопроизводство на русском языке.

Стараниями Шипова уже к началу 1837/38 учебного года во всех учебных заведениях Польши была произведена учебных пособий. Сверх того, по его настоянию в программах было значительно увеличено число часов на преподавание русского языка, русской и всеобщей истории, географии и статистики. Выпускникам, заканчивавшим курс с отличными успехами по русскому языку, была разработана система поощрений, включая трудоустройство.

Помимо русификации в сфере народного образования в Польше, Шипов «обратил внимание на существующую роль вероисповеданий». В связи с этим он лично разработал и представил Паскевичу «Положение об унитарных училищах для греко-униатов». Проект этот, как отмечает биограф, был «слишком смелый по времени», и успеха не имел — так же, как и поставленный генералом вопрос о необходимости воссоединения холмских униатов с православной церковью.

Сославшись на расстроенное здоровье, 50-летний генерал рапортовал о невозможности продолжать свою плодотворную деятельность в царстве Польском, и в 1840 году возвратился в Россию. За свои просветительские труды в Польше С. П. Шипов был награждён орденом св. Александра Невского.

Губернатор, сенатор

27 декабря 1841 (8 января 1842) года С. П. Шипов получает назначение казанским военным губернатором с управлением гражданской частью. В 1843 году произведён в генералы от инфантерии. Должность губернатора в Казани исправляет до 14 (26) марта 1846 года, после чего в 1846 году по собственному желанию С. П. Шипова переводят в Москву для присутствия в московских департаментах Правительствующего сената. По переселении в Москву, отмечает биограф, на протяжении последующих 30 лет С. П. Шипов покидал первопрестольную «только в редких случаях, и притом на самое короткое время». С 1847 г. состоял вице-президентом Московского общества сельского хозяйства.

22 июля (3 августа) 1875 года С. П. Шипов отметил редкий юбилей — 50-летие в генеральских чинах. Это событие было отмечено новой государевой милостью в виде назначения пожизненной пенсии. Через год и три дня после этой даты, 25 июля (6 августа) 1875 года на 87 году жизни генерал скончался. Похоронен в фамильном склепе Донского монастыря.

Награды

российские:

• Орден Святой Анны 4 ст. с бантом (1813)
• Орден Святой Анны 1 ст. (1826)
• Императорская корона к Ордену Святой Анны 1 ст. (1829)
• Золотая шпага «За храбрость» с алмазами (1831)
• Орден Святого Владимира 2 ст. (1831)
• Знак ордена За военное достоинство 2 ст. (1831)
• Орден Белого Орла (1835)
• Орден Святого Георгия 4 ст. за 25 лет службы (1835)
• Знак отличия за XX лет беспорочной службы (1835)
• Орден Святого Александра Невского (1839)

иностранные:

• Кульмский крест (1813)
• Прусский орден Pour le Mérite (1813)
• Золотая корона к прусскому ордену Pour le Mérite (1865)

Частная жизнь

Жена (с 08.04.1828) — графиня Анна Евграфовна Комаровская (30 марта [11 апреля] 1806—3 (15) марта 1872), фрейлина, дочь генерал-адъютанта графа Е. Ф. Комаровского (1769—1843). Адресат стихотворения Пушкина «Муза», вписанного поэтом в её альбом. Была знакома В. А. Жуковским, М. Н. Загоскиным и Ф. Н. Глинкою. «Строгая и важная» мадам Шипова за заслуги мужа 28 марта 1836 года была пожалована в кавалерственные дамы ордена Св. Екатерины (малого креста). Во время губернаторства мужа в Казани, состояла попечительнице Николаевского детского приюта. Похоронена в фамильном склепе Шиповых в Донском монастыре. Потомства не оставила.

Помимо родового гнезда под Солигаличем С. П. Шипов владел имениями в Тверской и Владимирской губерниях. Отмечая личную приязнь генерала как к нижним чинам на службе, так и к крестьянам, биографы указывают, что во всех своих имениях Сергей Павлович заводил школы, больницы и богадельни, сельские ссудные банки. И если «во время военной службы он был горячо любим нижними чинами вверенных ему частей», то товарищи же, напротив,

не весьма любили его, потому что он мало с ними сходился, редко посещал их шумные компании и большую часть свободного времени проводил за книгами; они редко посещали его, потому что не находили у него ничего привлекательного, то есть ни карт, ни пуншу.

В Москве сенатор Шипов построил доходный дом в Лубянском проезде, описанный Владимиром Гиляровским.   С жильцов не бралась плата за квартиру, разрешалось селиться в любом количестве. Записей жильцов не велось. Дом получил название «Шиповская крепость» и стал рассадником преступности. Впоследствии был преобразован в дом Императорского человеколюбивого общества, фактически функции его остались те же. В 1880-х годах дом был приведён в порядок, снесён в 1966 году.

Библиография

• О трезвости в России. — СПб.: Типография С. Бекенева, 1859. — 44 с.

Литература

• Шипов, Сергей Павлович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Шиповы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Декабристы. Биографический справочник / Под ред. М. В. Нечкиной. — М.: Наука, 1998. — ISBN 5-02-009485-4.

Отрывок, характеризующий Шипов, Сергей Павлович

Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.


Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»
И пити пити пити и ти ти, и пити пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого, что то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о которой он сейчас думал.
«О, как тяжел этот неперестающий бред!» – подумал князь Андрей, стараясь изгнать это лицо из своего воображения. Но лицо это стояло пред ним с силою действительности, и лицо это приближалось. Князь Андрей хотел вернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не мог, и бред втягивал его в свою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет, что то давило, тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои силы, чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазах помутилось, и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда он очнулся, Наташа, та самая живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему, стояла перед ним на коленях. Он понял, что это была живая, настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа, стоя на коленях, испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удерживая рыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепетало что то.
Князь Андрей облегчительно вздохнул, улыбнулся и протянул руку.
– Вы? – сказал он. – Как счастливо!
Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к нему на коленях и, взяв осторожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целовать ее, чуть дотрогиваясь губами.
– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.

С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.


Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.