Георгиевская лента

Эта статья о ленте к ордену Святого Георгия.

О ленте к советским ордену Славы и медали «За победу над Германией» см. Гвардейская лента.

Об акции см. Георгиевская ленточка

Чёрно-жёлтая Георгиевская лента (по статутам 1769, 1833 и 1892 годов)		Чёрно-оранжевая Георгиевская лента (по статуту 1913 года)

Гео́ргиевская ле́нта — двухцветная лента к ордену Святого Георгия, Георгиевскому кресту, Георгиевской медали.

Также георгиевские ленты на бескозырке носили матросы Гвардейского экипажа русской императорской гвардии и матросы кораблей, награждённых Георгиевским флагом. Использовалась также как элемент Георгиевских знамён (штандарта) и аксессуар знамени и штандарта, данные цвета использовали на наградных петлицах на воротники и обшлага мундиров нижних чинов отличившихся частей. В настоящее время используется как элемент Боевых знамён гвардейских частей в Российской Федерации.

История

Российская империя

В 1730-х годах черный (эмаль орла), желтый (эмаль золотого поля государственного герба), позже оранжевый, и белый цвета (белым передавали серебряную фигуру Святого Георгия в щитке на груди орла) стали считать государственными цветами Российской империи.

Георгиевская лента учреждена при учреждении ордена Святого Георгия Екатериной Второй 26 ноября 1769 года во время русско-турецкой войны 1768—1774 годов для поощрения верности, храбрости и благоразумия во благо Российской империи, проявленные в мужественных поступках или мудрых советах. Название лента получала от имени Георгия Победоносца. Лента дополнялась девизом: «За службу и храбрость», а также белым равносторонним крестом или четырехконечной золотой звездой. Носилась лента в зависимости от класса кавалера: либо в петлице, либо на шее, либо через правое плечо. К ленте полагалось пожизненное жалование. После смерти владельца передавалась по наследству, однако вследствие совершения постыдного проступка могла быть изъята у владельца. Орденский статут 1769 года содержал следующее описание ленты:

«Лента шёлковая о трёх чёрных и двух жёлтых полосах».

Однако, как показывают изображения, на практике уже изначально использовался не столько жёлтый, сколько оранжевый цвет (с геральдической точки зрения и оранжевый, и жёлтый — лишь варианты отображения золотого). Статут 1913 года гласил:

«Лента о трёх чёрных и двух оранжевых полосах, носимая через правое плечо».

Традиционное толкование цветов Георгиевской ленты утверждает, что чёрный цвет означает дым, оранжевый — пламя. Обер-камергер граф Литта в 1833 году писал: «бессмертная законодательница, сей орден учредившая, полагала, что лента его соединяет цвет пороха и цвет огня». Однако видный специалист по русской фалеристике Серж Андоленко указывает, что чёрный и жёлтый цвета, собственно, лишь воспроизводят цвета государственного герба: чёрный двуглавый орёл на золотом фоне.

В некоторых случаях Георгиевская лента использовалась как аналог соответствующей награды — ордена Св. Георгия, Знака отличия Военного ордена и Георгиевского креста. В тех случаях, когда кавалеры Знака отличия Военного ордена не могли получить сам Знак (например, во время обороны Севастополя в 1854—1855 гг.), они носили на форме Георгиевскую ленту. В годы Первой мировой войны Георгиевские кавалеры также носили Георгиевскую ленту в зимнее время поверх борта шинели.

Кроме того, единственный раз Георгиевская лента приобрела статус самостоятельной награды. Это произошло в 1914 году, когда за заслуги в проведении мобилизации генерал-лейтенанту А. С. Лукомскому была пожалована Георгиевская лента к уже имевшемуся у него ордену Св. Владимира 4-й степени (сам орден св. Георгия за мобилизацию невозможно было дать по статусу). Таким образом, он стал обладателем уникальной награды — ордена Св. Владимира на Георгиевской ленте. Награду шуточно называли «Владимир Георгиевич».

Белое движение

После упразднения большевиками старой наградной системы Георгиевская лента продолжала использоваться в наградных системах Белых армий. В частности, она использовалась на почётной награде Добровольческой армии — знаке «За Ледяной поход» и награде Восточного фронта, знаке «За великий Сибирский поход». Георгиевские цвета (георгиевские банты, шевроны, ленты на головных уборах и знамена) использовались в различных белых формированиях, особенно же участниками Ярославского восстания. Атаман Анненков в конце 1918 г. дал «право ношения георгиевской ленты» ветеранам своего отряда «для отличия от вновь поступающих». Во время Второй мировой войны бойцы Русского корпуса, действовавшие против югославских партизан, награждались Георгиевскими крестами.

Лента ордена Святого Георгия использовалась в символике русских эмигрантских организаций, таких как Русский общевоинский союз. Символом созданного в 1944 году в Бобруйске коллаборационистского «Союза борьбы против большевизма» являлось «Георгиевское знамя с вышитым серебром Георгиевским крестом посредине», руководители организации носили на рукавах повязки георгиевских цветов.

СССР

С осени 1941 года частям, соединениям и кораблям, за мужество и героизм их личного состава который они проявили при защите Отечества, присваивалось почётное звание «гвардейская», «гвардейский». Указом Президиума Верховного Совета СССР от 21 мая 1942 года для гвардейцев был учреждён нагрудный знак «Гвардия». Несмотря на то, что знак «Гвардия» был учрежден как единый, в ВМФ ВС СССР решили учредить свой гвардейский знак (народное название — «Морская Гвардия»). Так, начальник организационно-строевого управления НК ВМФ капитан 2-го ранга Б. М. Хомич предложил использовать прямоугольную (применявшуюся в русской армии и на флоте) пластину, обтянутую чёрно-оранжевой лентой, а также использовать последнюю на бескозырках матросов. Нарком ВМФ адмирал Н. Г. Кузнецов своим приказом № 142 от 10 июня 1942 г. утвердил эти знаки отличия. 5 мая 1943 года он же утвердил к изданию «Иллюстрированное описание знаков различия личного состава ВМФ СССР», в котором изображена Гвардейская лента.

Также шёлковая муаровая лента с пятью продольными равными по ширине чередующимися полосками — три чёрного и две оранжевого цвета, с краями окаймленными узенькими оранжевыми полосками прилагалась, к различным Советским наградам: к самой массовой Медали «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.», К Ордену Славы всех степеней.

Элемент

В 1806 году в русской армии были введены наградные Георгиевские знамёна. В навершии знамени помещался Георгиевский крест, под навершием повязывалась чёрно-золотая Георгиевская лента (без надписей) со знамёнными кистями шириной в один вершок (4,44 см). После 1878 г. стала называться узкой георгиевской лентой или просто георгиевской лентой, была элементом Георгиевских знамен (штандартов).

Аксессуар

Широкие Георгиевские ленты с надписями отличий полка — аксессуары знамени и штандарта. В Российской Империи «новое высшее отличие — Георгиевские ленты на знамёна и штандарты с надписями отличий, за которые ленты пожалованы» Установлены указом от 11 апреля и приказом по военному ведомству № 288, от 31 октября 1878 г., для полков, «которые имеют уже все установленные в награду за военные подвиги знаки отличия». При награждении становились неотъемлемой частью знамени (штандарта) и с них ни в коем случае не снимались. «Лента имела ширину два с 2/8 вершка и длину два аршина два вершка, она перегибалась по середине и складывалась под углом 10°; перегиб зажимался в серебряную скобу с кольцом для навешивания на знамя (штандарт). У этой скобы к ленте золотой или серебряной (по прибору) пуговицей гвардейского образца (с изображением государственного герба) пришивался бант. Концы ленты обшивались двойной серебряной канительной бахромой длиной три вершка, внутри которой вшивались кисти из крученых черных и оранжевых шелковых ниток. В нижней части верхнего конца ленты, отступая один вершок от бахромы, прикреплялся знак (крест) ордена Св. Георгия 1-й степени. Над крестом на расстоянии одного с половиной вершка (6,66 см) прикреплялся золотой или серебряный (по прибору) кованная монограмма (вензель) императора, пожаловавшего отличие, по образцу, установленному для юбилейных лент, то есть высотой с короной два вершка (8,88 см) и шириной один с 5/8 вершка (7,21 см). Отступая один вершок от вензеля, вышивалась золотом или серебром надпись отличия, за которое пожалована лента. На втором конце ленты прикреплялись звезда ордена Св. Георгия и вензель на аналогичных расстояниях, а также золотом или серебром вышивалось наименование части. С лицевой стороны банта вышивался год жалования ленты. Лента подвязывалась под навершие знамени (штандарта) непосредственно над георгиевской лентой со знаменными кистями так, чтобы бант приходился на лицевую сторону полотнища. Шнурок для подвязывания ленты имел длину не менее 12 вершков (53,28 см) и изготавливался из плотно скрученных серебряных ниток. Шнурок пропускался не менее трех раз в кольцо скобы и крепко завязывался. Если на знамени (штандарте) имелась юбилейная лента, то она подвязывалась несколько выше Георгиевской так, чтобы её бант приходился с правой стороны от банта последней».

Новое высшее отличие, Георгиевские ленты на знамёна и штандарты с надписями отличий, получили только два полка — Нижегородский и Северский драгунский.

См. также

• Орден Святого Георгия
• Георгиевская ленточка
• Георгиевский флаг
• Гвардейская лента

Литература

• [www.istpravda.ru/artifacts/9053/ «Символ империи» ИСТОРИЧЕСКАЯ ПРАВДА]
• А. В. Висковатов «Описание предметов обмундирования и вооружения российской армии», 1881 г.;
• Г. С. Габаев «Краткий очерк развития образца русских знамен и штандартов в XIX веке», Петербург, 1911 г.;
• В. В. Звегинцов «Знамена и штандарты русской армии», Т.2., Париж, 1969 гг.;
• Т. Н. Шевяков, О. Н. Пархаев «Знамена и штандарты Российской императорской армии конца XIX — начала XX вв»;
• А. Полевой. [george-orden.narod.ru/Stat/stat23.html Широкие Георгиевские ленты на знамена и штандарты].

Отрывок, характеризующий Георгиевская лента

– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.