Широколиственные леса

Широ́коли́ственные леса́ — разновидность лиственных лесов, образованных листопадными (летнезелёными) деревьями с широкими листовыми пластинками.

Широколиственные леса приурочены к влажным и умеренно-влажным районам умеренного климата с ослабленной континентальностью, равномерным распределением осадков в течение года и относительно высокими температурами. Почвы широколиственных лесов — обычно серые, подзолистые, тёмно-серые и бурые лесные, реже чернозёмы. Распространены в Европе, Северной Америке, Восточной Азии, на юге Чили и островах Новая Зеландия.

Климат

Умеренно теплый климат характеризуется теплым, продолжительным летом, мягкой зимой. Годовая сумма осадков, равномерно распределенных в течение года, несколько выше испарения, что существенно снижает уровень заболоченности грунтов.

Растительный мир

Древесные породы в Европе представлены главным образом буком, дубом, реже грабом, липой. Обычны также ясень, вяз, клён. В Северной Америке наиболее широко распространены кленово-буковые, дубово-гикоровые, дубовые, а в прошлом — дубово-каштановые леса. Для подлеска Восточной Европы обычны лещина, полевой и татарский клёны, черёмуха, бересклеты. В травяном покрове господствуют мезофильные эвтрофные или мезотрофные виды, в европейских лесах — пролесник, сныть, зеленчук, копытень, медуница, ясменник, осока волосистая и другие.

Широколиственным лесам свойственны весенние эфемероиды-геофиты: хохлатка, ветреница, зубянка, подснежник, пролеска, гусиный лук, которые успевают пройти цикл развития от распускания листьев до созревания семян весной, до развёртывания листьев деревьев.

Животные

Часть Голарктической зоны.

Млекопитающие

Млекопитающие широколиственных лесов Западной и Восточной Европы: дикий кабан, олени (благородный олень; в лесной зоне вне Европы встречаются такие его подвиды, как марал, вапити, изюбрь), лось, косуля, зубр, лесная белка, бурундук, бобр, рыжая полёвка, желтогорлая мышь, сони (полчок, лесная соня, садовая и орешниковая), заяц-беляк, заяц-русак, обыкновенный ёж, лесная кошка, рысь, лисица, волк, бурый медведь, барсук, горностай, лесная куница, ласка, норка европейская. Крупные животные сохранились лишь в отдельных массивах, не уничтоженных хозяйственной деятельностью человека (например, в Карпатских горах).

Фауна муссонных широколиственных лесов на Дальнем Востоке (амурско-уссурийских, китайских, корейских) особенно богата, так как туда проникают виды с юга. Из млекопитающих характерны уссурийский крот, маньчжурский заяц, пятнистый олень, горал, уссурийский черный медведь (гималайский, или белогрудый медведь), харза, енотовидная собака, амурский тигр, дальневосточный леопард, дальневосточный лесной кот.

Необычное животное широколиственных лесов Америки — скунс. По чёрной шубке скунса от головы к большому пушистому хвосту проходят две широкие белые полосы. Другой лесной обитатель, свойственный Америке, — енот, или енот-полоскун.

Птицы

Ястреб-тетеревятник, иволга, поползень, чиж, рябчик, тетерев-косач, глухарь, дрозд-рябинник, соловей, синица, снегирь, жаворонки, серый журавль, зяблик, кукушка, дубонос, большой пёстрый, зелёный и средний дятлы, осоед, канюк, совы, филины, голуби,аисты, вороны, галки, сороки, грачи, гуси, утки и др.; в Азии: личинкоед, белоглазка, голубая сорока, широкорот, фазан, утка-мандаринка.

Рептилии и амфибии

Рептилии: уж, гадюка, эскулапов полоз, безобидная змея медянка (неправильно считающаяся ядовитой), безногая ящерица веретеница, зелёная и живородящая ящерицы, болотная черепаха. Если рассматривать территорию России, то нельзя не упомянуть кожистую черепаху (уссурийская, или китайская черепаха).

Земноводные: квакша, прудовая, травяная и остромордая лягушки, зелёная жаба, жерлянки, гребенчатый тритон, пятнистая саламандра.

Рыбы

Сом, щука, пескарь, карповые, лососёвые и др.

Ссылки

• Широколиственные леса — статья из Большой советской энциклопедии.

Отрывок, характеризующий Широколиственные леса

– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.