Широкоэкранный кинематограф

Не следует путать с Широкоформатное кино

Широкоэкра́нный кинемато́граф — разновидность кинематографических систем, основанных на использовании одной киноплёнки стандартной ширины 35-мм и обеспечивающих на экране изображение с размером по горизонтали, значительно превышающим размер по вертикали, то есть, с существенно большим соотношением сторон, чем классическое — 1,37:1. Широкоэкранные форматы получили развитие во времена «широкоэкранного бума» 1950-х годов. Бурное распространение телевидения существенно снизило доходы от кинопроката и потребовало новых технических решений. Широкоэкранный кинематограф обеспечивал гораздо больший «эффект присутствия» для кинозрителей, чем фильмы классического формата за счет большого угла обзора по горизонтали, но был значительно дешевле и удобнее, чем громоздкие панорамные киносистемы, использующие несколько киноплёнок для получения изображения на широких и сильно изогнутых экранах.

Классификация форматов с широким экраном

Для увеличения соотношения сторон экрана при использовании стандартной киноплёнки существуют три основных способа: уменьшение высоты кадра с применением специальной затеняющей маски (каше) в киносъёмочном аппарате, или применение анаморфирования изображения специальными киносъёмочными объективами. Также существуют широкоэкранные форматы с размером кадра, превосходящим размер «академического» кадрика и использующие всю ширину киноплёнки между перфорациями.

Первый способ применяется в кашетированных форматах, в которых при съёмке и проекции используется уменьшенная высота кадра. Такой способ наиболее дёшев и удобен, поскольку не требует специальной киносъёмочной аппаратуры, а фильмокопии кашетированных форматов могут демонстрироваться в обычных кинотеатрах, давая широкоэкранное изображение. Вместе с тем, уменьшение площади кадрика неизбежно ухудшает качество экранного изображения, вследствие необходимости большого увеличения.

Второй способ с анаморфированием обеспечивает более высокое качество изображения, поскольку площадь кадра в таких форматах даже больше, чем у «классического» за счёт более полного использования шага кадра и уменьшенного межкадрового промежутка. Однако, применение громоздкой анаморфотной оптики с небольшой светосилой, удорожает эти форматы по сравнению с кашетированными.

Дальнейшим развитием широкоэкранного кино стало появление форматов с размерами кадра, превосходящими размеры «классического». К их числу можно отнести форматы с продольным расположением кадра на стандартной киноплёнке, что давало большое преимущество в информационной ёмкости, но необходимость применения специальных дорогих кинопроекторов и развитие широкоформатного кино на более широких плёнках привели к вытеснению систем «Виста Вижн» и «Технирама», большая часть фильмокопий которых не печаталась в оригинальном формате. Напротив, форматы, использующие традиционное расположение кадра поперёк плёнки и всю её ширину между перфорациями, получили развитие, как производственные благодаря росту популярности систем со скрытым кашетированием. В настоящее время наибольшее распространение получили производственные форматы, полностью вытеснившие из кинопроизводства классический. Улучшение фотографического качества негативных киноплёнок за последние десятилетия привело к отказу от использования дорогих форматов с большой площадью кадра.

Широкий экран в цифровом кино

В современном цифровом кинематографе, предусматривающем съёмку, производство и распространение фильмов цифровым способом, различие между широкоэкранными форматами потеряло свой первоначальный смысл и все фильмы с большим соотношением сторон кадра называются просто «широкоэкранными». В настоящее время существуют две главных разновидности широкоэкранного цифрового кино: Flat, соответствующая кашетированным плёночным форматам с соотношением сторон 1,85:1, и Scope, соответствующая большинству киноформатов с анаморфированием, обладающая соотношением сторон 2,39:1.

Широкий экран в телевидении

Современный кинематограф, кроме использования цифровых технологий кинопоказа в цифровых кинотеатрах, неотделим от своего распространения на оптических видеодисках, а также по телевидению. Поэтому современные телевизионные стандарты специально приспособлены для передачи широкоэкранных фильмов, и предусматривают соотношение сторон экрана 16:9. Это касается и стандартов телевидения высокой чёткости HDTV, и специально разработанных технологий цифрового анаморфирования для DVD, использующих стандарты телевидения стандартной чёткости. Кроме того, широкий телевизионный экран, при его больших размерах, так же, как и широкий киноэкран, увеличивает эффект присутствия и зрелищность.

См. также

• Соотношение сторон экрана
• Пансканирование
• Экранное каше

Литература

• Б. Н. Коноплёв. Глава II. Классификация кинофильмов // Основы фильмопроизводства. — 2-е изд. — М.: Искусство, 1975. — С. 25. — 448 с.

• И. Б. Гордийчук, В. Г. Пелль. Раздел I. Системы кинематографа // Справочник кинооператора / Н. Н. Жердецкая. — М.,: «Искусство», 1979. — С. 12-25.

Ссылки

• [kinofototeh.ucoz.ru/index/formaty_kinoplenok/0-310 Форматы киноплёнок] (рус.). Сайт кино- и видеотехники XX века. Проверено 14 сентября 2012. [www.webcitation.org/6Bi3NSyt1 Архивировано из первоисточника 26 октября 2012].

Отрывок, характеризующий Широкоэкранный кинематограф

– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.