Широкоэкранный формат фильма

«Широкий экран», Широкоэкранный формат фильма — советская широкоэкранная кинематографическая система с анаморфированием, известная за рубежом, как SovScope. Советский широкоэкранный формат предусматривал использование стандартной 35-мм киноплёнки и стандартной частоты съёмки и проекции 24 кадра в секунду, применявшихся также для фильмов с «классическим» соотношением сторон кадра. Все фильмокопии, изготовленные на 35-мм плёнке делились на «широкоэкранные», «кашетированные» и «обычного формата», о чём делалась соответствующая надпись на коробках с копией и на зарядных ракордах. Широкоэкранный формат мог быть как производственным, так и прокатным. то есть с негатива такого формата возможна контактная печать совмещённых фильмокопий.

История широкоэкранной системы

Широкоэкранный кинематограф появился во времена «широкоэкранного бума» 1950-х годов в результате конкуренции с телевидением, оттянувшим большую часть аудитории зарубежных кинотеатров. Широкий экран и многоканальный звук обеспечивали эффект присутствия и приближали поле зрения кинокадра к панорамным киносистемам, получившим коммерческий успех. Первой массовой широкоэкранной системой стал «Синемаскоп» (англ. CinemaScope), изначально имевший соотношение сторон кадра 2,55:1, против 1,37:1 в кинофильмах обычного формата. Появившиеся вслед за этой системой другие, использовавшие анаморфирование изображения и стандартную киноплёнку, обеспечивали соотношение сторон до 2,66:1 и отличались от «Синемаскоп» лишь незначительно, а зачастую были просто его клонами.

В СССР в 1955 году создана система широкоэкранного кино с четырёхканальной магнитной или одноканальной оптической фонограммой, разработанная в НИКФИ на основе стандарта «Синемаскоп». В отличие от иностранного прототипа, отечественный формат предусматривал одинаковые размеры кадра и соотношение его сторон 2,35:1 для любого типа фонограммы. Размер кадрового окна киносъёмочного аппарата для широкоэкранной съёмки, составлял 21,95×18,6 мм по ГОСТ 24229—80, а размер полезного проецируемого на экран кадра на киноплёнке 21,3×18,1 мм. 29 июля 1955 года в первом широкоэкранном кинотеатре «Художественный» состоялась премьера документальных фильмов «Под солнцем юга», «Москва праздничная» и «В чудесном городе», снятых на ЦСДФ в отечественном формате «Широкий экран». Первым полнометражным фильмом, снятым по этой системе, стал «Илья Муромец», премьера которого состоялась 16 ноября 1956 года. В 1960 году на экраны вышел широкоэкранный мультфильм «Мурзилка на спутнике». Размеры кадра и расположение звуковых дорожек советского стандарта совпадали с иностранными аналогами, в том числе с системами «Панавижн» и большинством других разновидностей «Синемаскоп», что позволяло производить международный обмен фильмами без оптической трансформации и обрезки изображения.

В отличие от прототипа, предполагавшего изготовление только цветных фильмов, «Широкий экран» никак не регламентировал этот параметр, допуская цветную и чёрно-белую съёмку. Фильмокопии с магнитной совмещённой фонограммой печатались на киноплёнке с перфорацией специальной формы «CS» (CinemaScope), более узкой, чем стандартная. Однако, большинство кинопроекторов, рассчитанных на стандартную киноплёнку, позволяли демонстрировать фильмокопии с «квадратной» перфорацией за счет конструкции зубчатых барабанов, не рассчитанных на заполнение зубом всей ширины стандартной перфорации. Из-за сложностей производства такие фильмокопии, называвшиеся в обиходе «стереофоническими», в середине 1960-х уступили место более дешёвым копиям с оптической дорожкой, расположенной как у фильмов классического формата. Для копий с обычной фонограммой использовалась киноплёнка со стандартной «позитивной» перфорацией.

В 1960—1980-х годах по системе «Широкий экран» снималась большая часть выпускаемых в прокат кинокартин («Гиперболоид инженера Гарина», «Мёртвый сезон», «Бриллиантовая рука», «Достояние республики», «Самая обаятельная и привлекательная» и многие другие «блокбастеры» советского кинематографа). После распада СССР производство собственной киносъёмочной аппаратуры и оптики было свёрнуто, и вместо системы «Широкий экран» стали использоваться её иностранные аналоги, главным образом, «Panavision». После этого советскими анаморфотными объективами производства ЛОМО были сняты всего несколько картин, в том числе «Взбунтуйте город, граф!», «Пчёлка», «Последний поезд» и некоторые другие. В различных кинематографических системах с анаморфированием, совместимых с отечественным стандартом, после 1991 года создано всего несколько российских картин: «Сибирский цирюльник» (1999), «Мама» (1999), «Изгнание» (2007), «Джентльмены, удачи!» (2012) и некоторые другие.

Достоинства и недостатки

Широкоэкранные фильмы значительно превосходили по резкости и вертикальной устойчивости кашетированные, но обладали недостаточной для большого экрана разрешающей способностью по горизонтали, вследствие большого увеличения в этой плоскости. Этого недостатка были лишены широкоформатные кинофильмы, использовавшие киноплёнку большей, чем обычная, ширины — 70-мм и сферическую (аксиально-симметричную) оптику для съёмки и проекции. При этом увеличение изображения кадрика широкоформатной фильмокопии на экране, в отличие от широкоэкранного кино, было одинаковым по вертикали и горизонтали, что обеспечивало бо́льшую разрешающую способность и детализацию изображения. Большая площадь кадра давала возможность увеличить световой поток кинопроекторов и размеры экрана, ещё больше повышая качество проекции.

Однако, широкоформатные фильмы требовали специального оборудования для демонстрации и съёмки, тогда как для широкоэкранных фильмокопий пригоден обычный кинопроектор с несложной анаморфотной насадкой на объектив. Большинство киносъёмочных аппаратов, рассчитанных на 35-мм киноплёнку, могли снимать как в обычном формате, так и в широкоэкранном после простой замены кадровой рамки фильмового канала и установки анаморфотной насадки на съёмочный объектив. Возросшие качество и разрешающая способность негативных киноплёнок привели к тому, что широкоэкранная система с анаморфированием пережила широкоформатную, от которой большинство киностудий отказались уже в конце 1970-х годов. Более того, большинство широкоформатных фильмов последних лет снимались на анаморфированный или даже кашетированный 35-мм негатив с последующим оптическим увеличением.

Перевод в другие форматы

Первое десятилетие существования формата «Широкий экран» все цветные фильмы этого стандарта одновременно снимались и в обычном формате, поскольку подавляющее большинство отечественных кинотеатров поддерживали только «классические» фильмокопии. Отсутствие цветных контратипных киноплёнок надлежащего качества не позволяло переводить цветные широкоэкранные фильмы в другие форматы при оптической печати. Поэтому, во время съёмок первых цветных кинокартин нового формата часть дублей снималась широкоэкранным аппаратом, а после этого происходила дополнительная съёмка обычной камерой. Таким образом снимались фильмы «Три плюс два», «Алые паруса», «Дон Кихот» и другие. Всего известно 25 фильмов, отснятых одновременно в двух форматах. Появление высококачественных цветных киноплёнок, а также создание кинокопировальных аппаратов с возможностью выкопировки части широкоэкранного кадра, позволили осуществлять перевод формата во время печати. Первым цветным широкоэкранным фильмом, снятым в расчёте на такую технологию в единственном варианте, в 1964 году стал «Русский лес». Чёрно-белые широкоэкранные фильмы переводились в другие форматы при печати контратипа уже с 1958 года.

При этом печать фильмокопий классического формата происходила с потерей боковых частей изображения. Для сохранения сюжетно-важных объектов специальные кинокопировальные аппараты (например, 23ТТО—1) позволяют перемещать область выкопировки вдоль длинной стороны кадра в технике пансканирования. Аналогичным образом печатаются узкоплёночные фильмокопии на 16-мм и 8-мм киноплёнке с классическим соотношением сторон кадра. Широкоэкранные фильмокопии могут печататься как контактным способом с такого же негатива, так и с других форматов путём оптической печати. С появлением широкоформатного кинематографа появилась возможность печати широкоэкранных фильмокопий с 70-мм негатива. Такие копии предназначаются для кинотеатров, не оснащенных широкоформатными кинопроекторами. В СССР для изготовления широкоэкранных фильмокопий с широкоформатного негатива выпускался специальный кинокопировальный аппарат оптической печати 23ЛТО—1.

Кроме того, широкоэкранные фильмокопии печатаются с негатива, снятого в форматах «Технископ» с шагом в 2 перфорации и «Супер-35», с кашетированием до соотношения 2,35:1. Советский универсальный формат кадра «УФК» также позволял изготавливать с рабочего негатива широкоэкранные фильмокопии с незначительной потерей части изображения сверху и снизу. Производство негатива фильма в таких форматах снижает бюджет, затрачиваемый на съёмку, позволяя получать широкоэкранный фильм с качеством, лишь незначительно более низким, чем снятый с анаморфированием. К тому же, применение при съемке сферических объективов позволяет избежать некоторых искажений и артефактов изображения, свойственных только анаморфотной оптике. Многие широкоформатные фильмы, выпущенные в прокат на кинопленке 70-мм снимались по технологии широкоэкранного кино с последующим увеличением при печати (англ. Blow-Up). Это позволяло оптимизировать бюджет и использовать более легкую и удобную киносъёмочную аппаратуру, рассчитанную на киноплёнку 35-мм.

В настоящее время отечественная широкоэкранная система уступила место иностранным аналогам, главным образом, «Панавижн», имеющим сходные характеристики. В современном кинематографе анаморфированные форматы используются главным образом, в качестве формата фильмокопий, поскольку для широкоэкранной съёмки применяется более универсальный формат «Супер-35», рассчитанный на сферическую оптику. Возросшее фотографическое качество негативных киноплёнок сделало форматы с большим кадром мало востребованными.

См. также

• Широкоэкранный кинематограф
• Формат кинематографа
• Широкоформатное кино

Литература

• Б. Н. Коноплёв. Глава II. Классификация кинофильмов // Основы фильмопроизводства / В. С. Богатова. — 2-е изд. — М.: Искусство, 1975. — С. 28. — 448 с.

• И. Б. Гордийчук, В. Г. Пелль. Раздел I. Системы кинематографа // Справочник кинооператора / Н. Н. Жердецкая. — М.,: «Искусство», 1979. — С. 12-14.

• Е. М. Голдовский. Глава II // Кинопроекция в вопросах и ответах. — 1-е изд. — М.,: "Искусство", 1971. — С. 39. — 220 с.

• Николай Майоров [ttk.625-net.ru/files/605/531/h_69ffbffaaae86a6e32b3f7de417eeb85 Хроника советского широкого экрана] (рус.) // «Техника и технологии кино» : журнал. — 2009. — № 3. — С. 30—36.

Ссылки

• [dic.academic.ru/dic.nsf/bse/151719/%D0%A8%D0%B8%D1%80%D0%BE%D0%BA%D0%BE%D1%8D%D0%BA%D1%80%D0%B0%D0%BD%D0%BD%D0%BE%D0%B5 Широкоэкранное кино]

Отрывок, характеризующий Широкоэкранный формат фильма

– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.


В 8 часов Кутузов выехал верхом к Працу, впереди 4 й Милорадовичевской колонны, той, которая должна была занять места колонн Пржебышевского и Ланжерона, спустившихся уже вниз. Он поздоровался с людьми переднего полка и отдал приказание к движению, показывая тем, что он сам намерен был вести эту колонну. Выехав к деревне Прац, он остановился. Князь Андрей, в числе огромного количества лиц, составлявших свиту главнокомандующего, стоял позади его. Князь Андрей чувствовал себя взволнованным, раздраженным и вместе с тем сдержанно спокойным, каким бывает человек при наступлении давно желанной минуты. Он твердо был уверен, что нынче был день его Тулона или его Аркольского моста. Как это случится, он не знал, но он твердо был уверен, что это будет. Местность и положение наших войск были ему известны, насколько они могли быть известны кому нибудь из нашей армии. Его собственный стратегический план, который, очевидно, теперь и думать нечего было привести в исполнение, был им забыт. Теперь, уже входя в план Вейротера, князь Андрей обдумывал могущие произойти случайности и делал новые соображения, такие, в которых могли бы потребоваться его быстрота соображения и решительность.
Налево внизу, в тумане, слышалась перестрелка между невидными войсками. Там, казалось князю Андрею, сосредоточится сражение, там встретится препятствие, и «туда то я буду послан, – думал он, – с бригадой или дивизией, и там то с знаменем в руке я пойду вперед и сломлю всё, что будет предо мной».
Князь Андрей не мог равнодушно смотреть на знамена проходивших батальонов. Глядя на знамя, ему всё думалось: может быть, это то самое знамя, с которым мне придется итти впереди войск.
Ночной туман к утру оставил на высотах только иней, переходивший в росу, в лощинах же туман расстилался еще молочно белым морем. Ничего не было видно в той лощине налево, куда спустились наши войска и откуда долетали звуки стрельбы. Над высотами было темное, ясное небо, и направо огромный шар солнца. Впереди, далеко, на том берегу туманного моря, виднелись выступающие лесистые холмы, на которых должна была быть неприятельская армия, и виднелось что то. Вправо вступала в область тумана гвардия, звучавшая топотом и колесами и изредка блестевшая штыками; налево, за деревней, такие же массы кавалерии подходили и скрывались в море тумана. Спереди и сзади двигалась пехота. Главнокомандующий стоял на выезде деревни, пропуская мимо себя войска. Кутузов в это утро казался изнуренным и раздражительным. Шедшая мимо его пехота остановилась без приказания, очевидно, потому, что впереди что нибудь задержало ее.
– Да скажите же, наконец, чтобы строились в батальонные колонны и шли в обход деревни, – сердито сказал Кутузов подъехавшему генералу. – Как же вы не поймете, ваше превосходительство, милостивый государь, что растянуться по этому дефилею улицы деревни нельзя, когда мы идем против неприятеля.
– Я предполагал построиться за деревней, ваше высокопревосходительство, – отвечал генерал.
Кутузов желчно засмеялся.
– Хороши вы будете, развертывая фронт в виду неприятеля, очень хороши.
– Неприятель еще далеко, ваше высокопревосходительство. По диспозиции…
– Диспозиция! – желчно вскрикнул Кутузов, – а это вам кто сказал?… Извольте делать, что вам приказывают.
– Слушаю с.
– Mon cher, – сказал шопотом князю Андрею Несвицкий, – le vieux est d'une humeur de chien. [Мой милый, наш старик сильно не в духе.]
К Кутузову подскакал австрийский офицер с зеленым плюмажем на шляпе, в белом мундире, и спросил от имени императора: выступила ли в дело четвертая колонна?
Кутузов, не отвечая ему, отвернулся, и взгляд его нечаянно попал на князя Андрея, стоявшего подле него. Увидав Болконского, Кутузов смягчил злое и едкое выражение взгляда, как бы сознавая, что его адъютант не был виноват в том, что делалось. И, не отвечая австрийскому адъютанту, он обратился к Болконскому:
– Allez voir, mon cher, si la troisieme division a depasse le village. Dites lui de s'arreter et d'attendre mes ordres. [Ступайте, мой милый, посмотрите, прошла ли через деревню третья дивизия. Велите ей остановиться и ждать моего приказа.]
Только что князь Андрей отъехал, он остановил его.
– Et demandez lui, si les tirailleurs sont postes, – прибавил он. – Ce qu'ils font, ce qu'ils font! [И спросите, размещены ли стрелки. – Что они делают, что они делают!] – проговорил он про себя, все не отвечая австрийцу.
Князь Андрей поскакал исполнять поручение.
Обогнав всё шедшие впереди батальоны, он остановил 3 ю дивизию и убедился, что, действительно, впереди наших колонн не было стрелковой цепи. Полковой командир бывшего впереди полка был очень удивлен переданным ему от главнокомандующего приказанием рассыпать стрелков. Полковой командир стоял тут в полной уверенности, что впереди его есть еще войска, и что неприятель не может быть ближе 10 ти верст. Действительно, впереди ничего не было видно, кроме пустынной местности, склоняющейся вперед и застланной густым туманом. Приказав от имени главнокомандующего исполнить упущенное, князь Андрей поскакал назад. Кутузов стоял всё на том же месте и, старчески опустившись на седле своим тучным телом, тяжело зевал, закрывши глаза. Войска уже не двигались, а стояли ружья к ноге.
– Хорошо, хорошо, – сказал он князю Андрею и обратился к генералу, который с часами в руках говорил, что пора бы двигаться, так как все колонны с левого фланга уже спустились.
– Еще успеем, ваше превосходительство, – сквозь зевоту проговорил Кутузов. – Успеем! – повторил он.
В это время позади Кутузова послышались вдали звуки здоровающихся полков, и голоса эти стали быстро приближаться по всему протяжению растянувшейся линии наступавших русских колонн. Видно было, что тот, с кем здоровались, ехал скоро. Когда закричали солдаты того полка, перед которым стоял Кутузов, он отъехал несколько в сторону и сморщившись оглянулся. По дороге из Працена скакал как бы эскадрон разноцветных всадников. Два из них крупным галопом скакали рядом впереди остальных. Один был в черном мундире с белым султаном на рыжей энглизированной лошади, другой в белом мундире на вороной лошади. Это были два императора со свитой. Кутузов, с аффектацией служаки, находящегося во фронте, скомандовал «смирно» стоявшим войскам и, салютуя, подъехал к императору. Вся его фигура и манера вдруг изменились. Он принял вид подначальственного, нерассуждающего человека. Он с аффектацией почтительности, которая, очевидно, неприятно поразила императора Александра, подъехал и салютовал ему.
Неприятное впечатление, только как остатки тумана на ясном небе, пробежало по молодому и счастливому лицу императора и исчезло. Он был, после нездоровья, несколько худее в этот день, чем на ольмюцком поле, где его в первый раз за границей видел Болконский; но то же обворожительное соединение величавости и кротости было в его прекрасных, серых глазах, и на тонких губах та же возможность разнообразных выражений и преобладающее выражение благодушной, невинной молодости.
На ольмюцком смотру он был величавее, здесь он был веселее и энергичнее. Он несколько разрумянился, прогалопировав эти три версты, и, остановив лошадь, отдохновенно вздохнул и оглянулся на такие же молодые, такие же оживленные, как и его, лица своей свиты. Чарторижский и Новосильцев, и князь Болконский, и Строганов, и другие, все богато одетые, веселые, молодые люди, на прекрасных, выхоленных, свежих, только что слегка вспотевших лошадях, переговариваясь и улыбаясь, остановились позади государя. Император Франц, румяный длиннолицый молодой человек, чрезвычайно прямо сидел на красивом вороном жеребце и озабоченно и неторопливо оглядывался вокруг себя. Он подозвал одного из своих белых адъютантов и спросил что то. «Верно, в котором часу они выехали», подумал князь Андрей, наблюдая своего старого знакомого, с улыбкой, которую он не мог удержать, вспоминая свою аудиенцию. В свите императоров были отобранные молодцы ординарцы, русские и австрийские, гвардейских и армейских полков. Между ними велись берейторами в расшитых попонах красивые запасные царские лошади.
Как будто через растворенное окно вдруг пахнуло свежим полевым воздухом в душную комнату, так пахнуло на невеселый Кутузовский штаб молодостью, энергией и уверенностью в успехе от этой прискакавшей блестящей молодежи.
– Что ж вы не начинаете, Михаил Ларионович? – поспешно обратился император Александр к Кутузову, в то же время учтиво взглянув на императора Франца.
– Я поджидаю, ваше величество, – отвечал Кутузов, почтительно наклоняясь вперед.
Император пригнул ухо, слегка нахмурясь и показывая, что он не расслышал.
– Поджидаю, ваше величество, – повторил Кутузов (князь Андрей заметил, что у Кутузова неестественно дрогнула верхняя губа, в то время как он говорил это поджидаю ). – Не все колонны еще собрались, ваше величество.
Государь расслышал, но ответ этот, видимо, не понравился ему; он пожал сутуловатыми плечами, взглянул на Новосильцева, стоявшего подле, как будто взглядом этим жалуясь на Кутузова.