Ширяев, Александр Викторович

Александр Ширяев
фотопортрет А. В. Ширяева (1904 год)
Имя при рождении:	Александр Викторович Ширяев
Дата рождения:	10 сентября 1867(1867-09-10)
Место рождения:	Санкт-Петербург, Российская империя
Дата смерти:	25 апреля 1941(1941-04-25) (73 года)
Место смерти:	Ленинград, СССР
Профессия:	артист балета, балетмейстер, балетный педагог
Гражданство:	Российская империя Российская империя→СССР СССР
Театр:	Мариинский театр
Награды:

Алекса́ндр Ви́кторович Ширя́ев (10 сентября 1867, Санкт-Петербург — 25 апреля 1941, Ленинград) — русский и советский танцовщик, балетмейстер, преподаватель, сочинитель хара́ктерного танца, один из первых режиссёров кино- и мультипликационных фильмов. Заслуженный артист Республики (1921).

Биография

Александр Ширяев родился 10 сентября 1867 года в Санкт-Петербурге. Дед А. Ширяева — известный балетный композитор Цезарь Пуни, мать — артистка балета Мариинского театра Е. К. Ширяева. Александр начал выступать на сцене ещё ребенком, играя в спектаклях Александринского драматического театра.

В 1885 году А. Ширяев окончил Санкт-Петербургское Императорское театральное училище, где его преподавателями были М. И. Петипа, П. А. Гердт, П. К. Карсавин, Л. И. Иванов. В 1886 году он был принят в Мариинский театр, где стал не только ведущим танцовщиком, но и репетитором при Мариусе Петипа. В 1900 году Александр Викторович стал помощником балетмейстера, а в 1903 году — вторым балетмейстером театра. С 1902 года Ширяев путешествовал по Европе и России изучая и записывая народные танцы.

12 мая 1905 года Александр Ширяев оставил службу в Мариинском театре. С 1909 по 1917 год он работал как танцовщик и балетмейстер в Берлине, Париже, Мюнхене, Монте-Карло, Риге, Варшаве. Также Ширяев работал в качестве репетитора в школе, которую он открыл в Лондоне. Почти все выпускники этой школы впоследствии составили труппу Анны Павловой. В Россию Ширяев вернулся в 1918 году.

Умер Александр Викторович Ширяев 25 апреля 1941 года в Ленинграде.

Театральная деятельность

Репертуар Александра Ширяева-танцовщика включал в себя характерные и гротесковые партии в 32 балетах, среди которых «Приказ короля» (Милон), «Спящая красавица» (фея Карабос), «Конёк-горбунок» (Иван-Дурак), «Эсмеральда» (Квазимодо), «Арлекинада» (Арлекин, Кассандр), «Коппелия» (Коппелиус), «Корсар» (Сеид-паша), «Раймонда» (Абдерахман), «Тщетная предосторожность» (Марцелина), «Млада» (Шут) и другие. Был первым исполнителем танца Буффона в балете «Щелкунчик», русской пляски в опере «Дубровский», пляски шутов и скоморохов в «Купце Калашникове» и других танцев, поставленных Львом Ивановым в операх.

Работая в Мариинском театре в качестве балетмейстера, Александр Ширяев, совместно с Мариусом Петипа, возобновил такие балеты как: «Наяда и рыбак», «Гарлемский тюльпан», «Коппелия», «Дочь фараона», «Царь Кандавл», «Конёк-Горбунок». Одной из последних постановок Ширяева стало возобновление «Жизели», а последней его работой в Мариинском театре было возобновление «Пахиты».

Для своих новых постановок Александр Ширяев применял разработанный им метод домашней подготовки балетов. Он изготавливал куклы из папье-маше высотой в 20—25 см, все части «тела» которых держались на мягкой проволоке. Это позволяло балетмейстеру придавать им нужное положение. Куклы одевались в соответствующие костюмы из бумаги и ткани. Поместив в ряд несколько кукол, Ширяев придавал каждой из них позу, как бы продолжавшую позу предыдущей куклы. Таким образом, весь ряд представлял сочиняемый танец. Затем, выбирая сценки, наиболее его удовлетворявшие, он зарисовывал схему танца на бумажной ленте и нумеровал все па. Получались своего рода раскадровки. На одной из таких раскадровок Ширяев запечатлел танец Буффона с обручем, который он сочинил для себя и исполнял в балете «Щелкунчик» в постановке Л. И. Иванова. Этот номер Буффона в последующих редакциях «Щелкунчика» в России не сохранился.

Кинематограф

Будучи в одной из своих заграничных поездок в Лондоне, Александр Ширяев приобрёл 17,5-мм кинокамеру «Biokam». Первые опыты киносъёмок он предпринял летом на Украине, куда ездил с семьей. В начале сезона 1904/1905 годов Александр Ширяев обратился в Дирекцию императорских театров с просьбой разрешить ему безвозмездно снимать балерин театра. Однако ему не только отказали, но даже запретили заниматься подобной съёмкой.

Среди кинематографических экспериментов Ширяева есть документальные фильмы, танцы и миниатюрные пьесы, трюковая комическая съёмка, съёмка методом пиксиляции. С 1906 по 1909 год Александр Викторович занимался мультипликацией, применяя кукольную, рисованную, а также совмещённую техники. Он устроил в комнате съёмочный павильон и на минисцене специального ящика, имитировавшего театральные кулисы в несколько ярусов с электрическим освещением изнутри, создавал мультипликационные фильмы-балеты. Его целью было не создание нового искусства, а попытка воспроизведения человеческого движения, воссоздание хореографии. Чтобы снять балет «Пьеро и Коломбина», Ширяев сделал более семи с половиной тысяч рисунков. В мультипликационном кукольном балете «Шутка Арлекина» вариации и адажио сняты настолько точно, что по фильму можно восстановить вариации прошлых балетов.

В 1923 году Ширяев снялся в роли танцмейстера Скрипочкина в фильме «Комедиантка»

Преподавательская деятельность

С 1891 по 1909 год Александр Викторович был профессором Санкт-Петербургского Императорского театрального училища, где под его руководством был впервые открыт характерный класс. С 1918 по 1941 год Ширяев — профессор Ленинградского хореографического училища (ЛХУ). Он стоял у истоков национального отделения ЛХУ, в частности, воспитал основные кадры башкирского балета.

А. В. Ширяев первым в мире создал систему обучения танцовщиков характерному танцу. У него учились балетные артисты многих поколений, в том числе: Андрей Лопухов, Нина Анисимова, Александр Бочаров, Михаил Фокин, Фёдор Лопухов, Александр Монахов, Александр Чекрыгин, Пётр Гусев, Галина Уланова, Галина Исаева, Юрий Григорович и другие.

В 1939 году Александр Викторович, совместно с А. И. Бочаровым и А. В. Лопуховым, написал учебник «Основы характерного танца». Он также является автором книги «Петербургский балет. Из воспоминаний артиста Мариинского театра», которая была подготовлена к изданию в Ленинградском отделении ВТО весной 1941 года, но так и не вышла в свет. Фотокопия книги хранится в Национальной библиотеке Санкт-Петербурга.

Признание и награды

• Орден Трудового Красного Знамени
• Заслуженный артист РСФСР
• Именем Ширяева назван школьный театр Академии русского балета имени А. Я. Вагановой, балетной школы, где он учился и преподавал.

Архив А. В. Ширяева

Сведения о фильмах Ширяева встречаются в книгах Фёдора Лопухова, однако его архив считался утерянным. В 1995 году балетный фотограф Даниил Александрович Савельев передал киноисследователю Виктору Бочарову хранившийся у него архив Александра Ширяева, включающий в себя киноплёнки (35-мм и 17,5-мм) и бумажные ленты с раскадровкой танцев. Архив попал к Савельеву в 1960-х годах от последней жены сына Ширяева.

В 2003 году из части материалов Александра Ширяева В. Бочаров сделал часовой фильм «Запоздавшая премьера», который был впервые показан в 2004 году на Фестивале архивного кино в Белых Столбах. Некоторые критики считают фильм В. Бочарова мистификацией.

Некоторые мультипликационные фильмы А. Ширяева

• «Пьеро и Коломбина»
• «Шутка Арлекина» (1909)
• «Пьеро — художники»

Литература

• Аловерт Н. [www.russian-bazaar.com/article.aspx?articleid=6316 Запоздавшая премьера ожившие страницы прошлого] // Русский Базар. — № 4. — 20—26 января 2005  (Проверено 29 марта 2009)
• Бочаров В. [www.kinozapiski.ru/article/34/ «Забава была впечатляющей»] // Киноведческие записки. — № 67. — 29 декабря 2004  (Проверено 29 марта 2009)
• Изволов Н. [www.kinozapiski.ru/article/31/ Заметки на полях кинопленки] // Киноведческие записки. — № 67. — 29 декабря 2004  (Проверено 29 марта 2009)
• Лопухов Ф. Шестьдесят лет в балете: Воспоминания и записки балетмейстера. — М.: Искусство, 1966. — 424 с.
• Лопухов Ф. Хореографические откровенности. — М.: Искусство, 1972. — 216 с.
• Малюкова Л. [www.novayagazeta.ru/data/2009/005/32.html Незнакомый гений] // Новая газета. — 21 января 2009  (Проверено 29 марта 2009)
• Носова В. В. Балерины. — М.: Мол. Гвардия, 1983. — 286 с. (Жизнь замечательных людей)  (Проверено 29 марта 2009)

Ссылки

• [www.kinodance.com/russia/films_russian_selection.html Zapazdavshaya Premiera] // Фестиваль танцевальных фильмов в Санкт-Петербурге «КиноТанец» (англ.)  (Проверено 29 марта 2009)
• [bioscopic.wordpress.com/2008/10/22/ Pordenone diary 2008 — day seven] (англ.)  (Проверено 29 марта 2009)
• [www.encounters-festival.org.uk/Festival-Programme/Special-Events/Peter-Lord-presents-Alexander-Shiryaev-A-Belated-Premier.html Peter Lord Presents Alexander Shiryaev] (англ.)  (Проверено 29 марта 2009)

Отрывок, характеризующий Ширяев, Александр Викторович

Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.