Шихов, Александр Никитович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Александр Никитович Шихов
Дата рождения

14 августа 1914(1914-08-14)

Место рождения

деревня Песчанка, Вятская губерния, Российская империя; ныне Кировская область

Дата смерти

13 сентября 1995(1995-09-13) (81 год)

Место смерти

Москва, Россия

Принадлежность

СССР СССР

Род войск

НКВД СССР

Годы службы

19361938
19411970

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Сражения/войны

Великая Отечественная война

Награды и премии

Алекса́ндр Ники́тович Ши́хов (14 августа 1914 года — 13 сентября 1995 года) — советский военный деятель, активный деятель советского партизанского движения в годы Великой Отечественной войны, подполковник НКВД СССР, Герой Советского Союза (1944)[1].





Биография

Родился 14 августа 1914 года в деревне Песчанке (ныне Оричевский район, Кировская область) в крестьянской семье. Окончил 10 классов средней школы. Работал в городе Кирове на машиностроительном заводе, затем в облисполкоме[1].

Служил в РККА с 1936 года по 1938 год. В 1941 году продолжил службу, но уже в войсках НКВД.

В июне 1941 года старший лейтенант Шихов был зачислен в специально созданное подразделение НКВД СССРОМСБОН. В эту группу вошли кадровые работники госбезопастности, пограничники и лучшие спортсмены. Засекреченная бригада, о существовании которой знали немногие, использовалась для обеспечения безопасности Иосифа Сталина и других деятелей правительства[1].

В 1942 году перед ОМСБОН были поставлены следующие задачи: нанесение ударов по тылам врага, организация партизанского движения и выполнение разведывательных заданий Верховного Главнокомандования.

Осенью 1943 года Шихов со своей диверсионной группой был заброшен в Белоруссию в район Гомеля. Разведгруппе удалось передать командованию частей регулярной армии много важных сведений о противнике, а также взорвать несколько железнодорожных мостов.

В начале января 1944 года Александр Никитович во главе специально созданного разведывательно-диверсионного партизанского отряда перешёл линию фронта. Отряд должен был провести оперативную разведку вдоль железной дороги «Минск — Барановичи — Лунинец».

Разведчиков стали посещать населённые пункты, расклеивать там специальные листовки и сводки Совинформбюро. Была налажена связь с соседними партизанскими отрядами.

Отряд создал лесной гарнизон близ деревни Чудин, там был введён армейский порядок с караулами, дневальными, утренними осмотрами и вечерней поверкой. Сам Шихов лично ходил в разведывательные походы[1].

На железнодорожных путях были налажены диверсии, отряд Шихова нанёс составам противника огромный вред. Одной из групп отряда на перегоне «Барановичи — Лунинец» удалось, ликвидировав из бесшумной винтовки часовых, заложить взрывчатку перед железнодорожным мостом. В эшелоне противника от детонации начали рваться снаряды и авиационные бомбы. На неделю линия была полностью выведена из строя.

После каждой диверсии диверсантами составлялся специальный акт, в котором указывался день, час взрыва, число пошедших под откос вагонов. Такой акт подписывали местные железнодорожники.

В апреле 1944 года А. Н. Шихов лично возглавил диверсию на железной дороге вблизи станции Люсино, на которую накануне прибыл немецкий бронепоезд. Благодаря умелым и решительным действиям подрывников поезд был уничтожен.

Через подпольщиц Христину Плевако и Анну Сечко командир Александру Николаевичу удалось узнать о расположении важного стратегического немецкого аэродрома, склада боеприпасов и бензохранилища под городом Слуцк. Получив донесение, советская авиация нанесла мощный удар по этим важным объектам[1].

С января по июль 1944 года отряду Шихова удалось уничтожить 42 эшелона с живой силой, техникой и боеприпасами. Десятки раз по его сведениям поднимались на бомбардировку советские самолёты[1].

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 5 ноября 1944 года за образцовое выполнение заданий командования в борьбе против немецко-фашистских захватчиков в тылу противника и проявленные при этом отвагу и геройство Шихову было присвоено звание Героя Советского Союза[1].

После войны Шихов служил в органах госбезопасности, окончил военный институт. В 1970 году ушёл в отставку в звании подполковника. Жил в Москве.

Умер 13 сентября 1995 года. Похоронен в Москве на Троекуровском кладбище[1].

Награды

Напишите отзыв о статье "Шихов, Александр Никитович"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8  [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=3187 Шихов, Александр Никитович]. Сайт «Герои Страны».

Литература

  • Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1988. — Т. 2 /Любов — Ящук/. — 863 с. — 100 000 экз. — ISBN 5-203-00536-2.
  • Коллектив авторов. Всенародная борьба в Белоруссии. — Беларусь, 1984. — Т. 3. — 1770 с. — 25 000 экз.

Отрывок, характеризующий Шихов, Александр Никитович



В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.