Шишков, Матвей Андреевич
Поделись знанием:
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.
В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
 |
Эту статью следует викифицировать. Пожалуйста, оформите её согласно правилам оформления статей.
|
Матвей Андреевич Шишков (1831 или 1832, Москва — 5(17).6.1897, Санкт-Петербург) — русский театральный художник. Академик петербургской Академии художеств (1869). Профессор декорационной живописи (1884).
Содержание
Биография
Учился в Московском Строгановском училище и одновременно у декоратора московских императорских театров Фридриха Xристиана Шеньяна; с 1849 года работал его помощником. В 1852 переехал в Петербург, где работал под руководством декоратора А. А. Роллера. С 1857 получил должность декоратора при Дирекции петербургских императорских театров. Академик декорационной живописи Академии Художеств (1869). Выдающийся педагог, он руководил работой молодых декораторов в театре. В 1878 организовал в Академии художеств класс театрально-декорационной живописи, который был закрыт в связи с реформой Академии в 1892 году, в котором учились многие русские художники-декораторы. В 1884 году получил звание профессора Академии.
Творчество
С творчеством Шишкова и его коллеги М. И. Бочарова связано развитие историко-бытового направления в декорационном искусстве, отказ от господствующей условно-романтической манеры. Художники нового поколения всерьёз изучали памятники архитектуры и труды историков. Шишков был мастером архитектурно-перспективной декорации. Он придавал декорациям к русским пьесам и операм историческую и бытовую достоверность, национальный колорит. Испытывая влияние живописи передвижников он стремился создавать декорации, правдиво изображающие крестьянский быт.
В Мариинском театре исполнял декорации по эскизам Роллера, Альберта Бредова, долгое время оставаясь в тени этих мастеров, принимал участие в поактном оформлении спектаклей (преимущественно М. И. Петипа). В словаре Брокгауза и Ефрона по этому поводу сказано: «Первые произведения Шишкова, обратившие на него общее внимание, были декорации к драме графа А. Толстого „Смерть Иоанна Грозного“ при постановке её на Александринской сцене в 1866 г. Они поразили публику своей живописностью и свидетельствовали о том, что художник превосходно знает законы перспективы, обладает силой красок, умеет извлекать из них ласкающие взор эффекты и — что всего важнее — основательно изучил древнюю русскую архитектуру и вообще отечественную старину, которой остается верен во всех подробностях своих композиций.»
Критика однако отмечает «суховатость исполнения и некоторую пестроту колорита». К наибольшим его удачам относится "Эспланада Версальского дворца" для 3-го действия и апофеоза первой постановки «Спящей красавицы» в Мариинском театре.
Работал в основном в театрах Петербурга, в первую очередь в Мариинском, а также в Александрийском. Несколько работ повторены в московском Большом театре. Ниже приведены сведения в основном о балетных и оперных спектаклях, но Шишков много работал и для драматической сцены, оформив, в частности, спектакли: «Борис Годунов» А. С. Пушкина, «Гроза» и «Василиса Мелентьева» А. Н. Островского, «Матери-соперницы» И. И. Лажечникова, «Посадник» А. К. Толстого, «Злоба дня» Н. А. Потехина, «Фрол Скобеев» Д. В. Аверкиева
Декорации к спектаклям
- 1867 драма А. К. Толстого «Смерть Иоанна Грозного», Александринский театр, Декорации совместно с В. Г. Шварцем и Г. Г. Гагариным, Шишкову впервые удалось с исторической конкретностью и точностью показать на сцене быт допетровской Руси.
- 1870 — Трагедия А. С. Пушкина «Борис Годунов», Александринский театр на сцене Мариинского театра, Декорации совместно с М. И. Бочаровым
- 19 апреля 1871 — опера А. Н. Серова «Вражья сила» по пьесе А. Н. Островского «Не так живи, как хочется», либретто композитора, А. Островского, П. Калашникова и А. Жохова, Мариинский театр, дирижёр Э. Ф. Направник, декорации по рисункам Шишкова написаны И. П. Андреевым, Егоровым и М. И. Бочаровым.
- 1874 — балет Л. Ф. Минкуса «Бабочка» балетмейстер М. И. Петипа Декорации совместно с Г. Г. Вагнером
- 27 января 1874 — опера М. П. Мусоргского «Борис Годунов» по трагедии А. С. Пушкина, либретто композитора, дирижер Э. Ф. Направник. Декорации совместно с М. И. Бочаровым.
- 13 января 1875 — опера А. Г. Рубинштейна «Демон», либретто П. Висковатова по поэме М. Ю. Лермонтова. Мариинский театр, дирижёр Э. Ф. Направник. Декорации совместно с М. И. Бочаровым и Лагорио.
- 1876 — балет Л. Ф. Минкуса, «Приключения Пелея», балетмейстер М. И. Петипа
- 23 января 1877 — балет Л. Ф. Минкуса «Баядерка» либретто С. H. Худекова, Мариинский театр, балетмейстер М. И. Петипа. Декорации совместно с М. И. Бочаровым, Г. Г. Вагнером,И. П. Андреев, А. А. Роллером, П. Б. Ламбиным.
- 1877 — опера П. И. Чайковского «Кузнец Вакула» Мариинский театр. Декорации совместно с М. И. Бочаровым
- 1878 — балет Л. Ф. Минкуса «Роксана, краса Черногории», Большой театр (Москва), балетмейстер М. И. Петипа Декорации совместно с Г. Г. Вагнером
- 1879 — балет Л. Ф. Минкуса «Дочь снегов», балетмейстер М. И. Петипа
- 2 декабря 1879 — балет Л. Ф. Минкуса «Млада» в 4 актах 9 картинах, сценарий С. А. Гедеонова, Мариинский театр, балетмейстер М. И. Петипа. Декорации совместно с М. И. Бочаровым, Г. Г. Вагнером, Е. Егоровым, А. Р. Лупановым. Костюмы — В. Прохоров, И. Панов.
- 1880-89 — опера А. Г. Рубинштейна «Купец Калашников», Мариинский театр.
- 30 ноября 1880 — балет А.Адана «Корсар», в 4 актах, 5 картинах сценарий Ж. А. Сен-Жорж, Ж. Мазилье по одноимённой поэме Дж. Байрона, Мариинский театр. Декорации совместно с Г.Г Вагнером, А. А. Роллером, М. И. Бочаровым.
- 1881 — балет Л. Ф. Минкуса «Зорайя, мавританка в Испании», Мариинский театр, балетмейстер М. И. Петипа. Декорации совместно с Г.Г Вагнером . 1883 — повторение в Большом театре
- 29 января 1882 — опера Н. А. Римского-Корсакова «Снегурочка», либретто композитора по одноимённой пьесе А. Н. Островского. Мариинский театр, дирижёр Э. Ф. Направник, режиссёр Г. П. Кондратьев. Декорации совместно с М. И. Бочаровым
- 11 декабря 1883 — балет Ю. И. Трубецкого «Кипрская статуя, или Пигмалион», балет в 4 актах, 6 картинах, сценарий композитора, Мариинский театр, балетмейстер М. И. Петипа, Декорации совместно с М. И. Бочаровым, Г. Г. Вагнером Костюмы П. И. Григорьева. Повторение в Большом театре 1888.
- 3 февраля 1884 — опера П. И. Чайковского «Мазепа», либретто В. П. Буренина по поэме А. С. Пушкина «Полтава», Большой театр, дирижёр И. К. Альтани, режиссёр А. И. Барцал. Декорации совместно с М. И. Бочаровым
- 1886 — балет Л. Ф. Минкуса «Волшебные пилюли», Мариинский театр, балетмейстер М. И. Петипа. Декорации совместно с Г. Г. Вагнером
- 15 декабря1886 — опера А. Бойто (Boito) «Мефистофель», либретто композитора по трагедии Гёте «Фауст». дирижёр Э. Ф. Направник. Декорации совместно с М. И. Бочаровым, И. П. Андреевым, Г. Левотом
- 1888 — балет А. Адана «Сварливая жена, или Со всем прибором сатана» в 3 актах, сценарий А. де Лёвен, балетмейстер А. Н. Богданов. Декорации совместно с М. И. Бочаровым
- 25 января 1889 — фантастический балет Р. Е. Дриго «Талисман» в 4 актах 7 картинах с прологом и эпилогом по сценарию К. А. Тарновского и балетмейстера М. И. Петипа. Декорации совместно с — Г. Левотом, И. П. Андреевым, М. И. Бочаровым. Костюмы -Е. П. Пономарёв
- 3 января 1890 — балет П. И. Чайковского «Спящая красавица», в 3 актах 5 картинах с прологом и апофеозом либретто И. А. Всеволожского по сказкам Ш. Перро; балетмейстер М. И. Петипа. Декорации совместно с Г. Левотом, И. П. Андреевым, К. M. Ивановым, M. И. Бочаровым, костюмы — Всеволожский.
- 23 января 1891 — опера Ш. Гуно «Ромео и Джульетта», либретто П. Ж. Барбье и М. Карре. Декорации совместно с Яновым, Г. Левотом, М. И. Бочаровым, И. П. Андреевым, и К. М. Ивановым.
- 27 ноября 1892 опера М. И. Глинки «Руслан и Людмила» -, либретто В. Ф. Ширкова при участии Н. А. Маркевича, Н. В. Кукольника и М. А. Гедеонова по одноим. поэме А. С. Пушкина, с сохранением стихов подлинника. поставленные в Мариинском театре в 50-летнюю годовщину первой поставленные с восстановлением некоторых купюр (дирижёр Направник, художники Андреев, Шишков и Каменский, балетмейстер Петипа).
- 5 декабря 1893 — фантастический балет в 3 актах. Б. А. Фитингоф-Шель «Золушка», сценарий Л. А. Пашкова на сюжет сказки Ш. Перро, балетмейстеры М. И. Петипа, Л. И. Иванов, Э. Чеккетти, Декорации совместно с М. И. Бочаровым, Г. Левотом. Повторение- 1898 для Большого театра.
- 17 октября 1895 — оперная трилогия С. И. Танеева «Орестея» («Агамемнон», «Хоэфоры», «Эвмениды»), либретто А. А. Венкстерна по одноимённой трилогии Эсхила, Мариинский театр, режиссёр И. И. Палечек. Декорации совместно с И. П. Андреевым, К. М. Ивановым, М. И. Бочаровым
- 18 октября 1895 — драма в 5 действиях Л. Н. Толстого «Власть тьмы» — в Александрийском театре, декорации по эскизам Шишкова
- 19 ноября 1896 — опера К. Сен-Санса «Самсон и Далила», либретто Ф. Лемера по библейской легенде, дирижёр Э. Ф. Направник. Декорации совместно с Перминовым, Г. Левотом.
- 1897 — опера П. И. Чайковского «Опричник» либретто композитора по одноименной пьесе И. И. Лажечникова. дирижёр Направник, режиссёр Кондратьев, Декорации совместно с Яковлевым
Посмертное использование декораций
- 1904 — опера А. С. Даргомыжского «Русалка», либретто композитора по одноимённой поэме А. С. Пушкина, Мариинский театр, постановка Палечека. Декорации Бочарова и Шишкова
- 27 января 1923 — опера Р. Вагнера «Лоэнгрин», дирижёр Похитонов, режиссёр Тартаков. Декорации Шишкова и Брюкнера
- 1 марта 1925 — балет Ц.Пуни «Кандавл», балетмейстер Л. С. Леонтьев. Художники Иванов, Левот и Шишков.
- 23 апреля 1929 опера А. С. Даргомыжского «Русалка», режиссёр Дворищин, декорации Бочарова и Шишкова
Ученики
Напишите отзыв о статье "Шишков, Матвей Андреевич"
Литература
- Шишков, Матвей Андреевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- Русский балет: Энциклопедия. — М.: Большая Российская энциклопедия; Согласие, 1997. — 632 с. — 10 000 экз. — ISBN 5-85370-099-1
- Театральная энциклопедия в 6 т. Советская энциклопедия.
При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).
Отрывок, характеризующий Шишков, Матвей Андреевич
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.
В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
