Ши-цза (Санкт-Петербург)

Культурное наследие Российской Федерации, объект № 7810702002

Ши-цза́ (Ши-дза́) — пара гранитных мифологических львов-стражей, установленных при спуске к Неве на Петровской набережной в Санкт-Петербурге. Скульптуры имеют высоту 4,5 м и вес 2,5 т каждая. На обоих постаментах высечена надпись: «Ши-цза из города Гирина в Маньчжурии перевезена в Санкт-Петербург в 1907 году. Дар генерала от инфантерии Н. И. Гродекова».

Мистический смысл

В Китае такие скульптуры устанавливают парами по обе стороны от входа в храм, дворец, на кладбище. Они изображают льва и львицу, охраняющих вход. Лев в лапе держит шар, символизирующий буддийское знание, несущий свет во тьму и могущий исполнять желания. Львица придерживает лапой львёнка.

История

Ши-цза были изготовлены в начале XX века из маньчжурского гранита в городе Гирине специально для кумирни (небольшой храм-молельня) генерала Чана, но после внезапной смерти Чана в 1904 году, вновь назначенный губернатор города подарил их помощнику приамурского генерал-губернатора Н. И. Гродекову. Гродеков решил передать эти скульптуры в дар Петербургу и, оплатив транспортные расходы, перевёз скульптуры по железной дороге до Владивостока, а оттуда на пароходе «Соперник» — в Санкт-Петербург.

Прибывшие в сентябре 1907 года китайские ши-цза было решено установить на недавно реконструированной Петровской набережной, которая только в 1901—1903 годах была облицована гранитом. Изготовление постаментов и установку скульптур курировал архитектор Л. Н. Бенуа.

Литература

• З. Короткова [www.nkj.ru/archive/articles/1571/section.php?IBLOCK_ID=2&SECTION_ID=330 Китайские львы] // Наука и жизнь. — 2004. — № 10.

Отрывок, характеризующий Ши-цза (Санкт-Петербург)

Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.