Шкарин, Александр Николаевич
Поделись знанием:
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…
Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.
Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.
Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.
О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
(перенаправлено с «Шкарин Александр Николаевич»)
| Александр Николаевич Шкарин | |
 «Детский врач должен любить детей…. Только при таком отношении к своим пациентам детский врач, получив специальные познания, найдет истинное удовлетворение от своей профессии; в ней же найдет он и источник энергии к дальнейшему труду» | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: |
15 августа 1920 (44 года) |
| Место смерти: | |
| Страна: | |
| Научная сфера: | |
| Место работы: | |
| Учёная степень: |
доктор медицины |
| Учёное звание: |
ординарный профессор |
| Альма-матер: | |
| Научный руководитель: |
|
| Известные ученики: |
|
Алекса́ндр Никола́евич Шка́рин, (29 марта (11 апреля) 1876, Санкт-Петербург — 15 августа 1920, Петроград) — один из первых педиатров России, доктор медицины, ординарный профессор и начальник кафедры детских болезней Императорской Военно-медицинской академии, заведующий детской клиникой Михайловской больницы баронета Виллие.
Потомственный почетный гражданин, (личное дворянство с 1901 г.), Статский советник. Председатель Христорождественского Александро-Иосифовского братства[1], гласный Петербургской Городской Думы.
Содержание
Биография
Родился в семье архитектора Николая Павловича Шкарина (1845(46) — 1898) и его жены Веры Александровны (ур. Резцовой). В 1895 г. с серебряной медалью окончил Седьмую Санкт-Петербургскую классическую гимназию[2], после чего поступил в Императорскую Военно-медицинскую академию.
С первых лет учёбы в Академии А. Н. Шкарин увлекся педиатрией. Будучи студентом, под руководством профессора Н. П. Гундобина, на материале клиники детских болезней Военно-медицинской академии и Санкт-Петербургского воспитательного дома написал работу «О бактериологии гнойного плеврита у детей». На конференции Военно-медицинской академии эта работа была удостоена золотой медали.
Окончив с отличием в 1900 г. Академию, А. Н. Шкарин по конкурсу был зачислен в клинику кафедры детских болезней Академии, где в марте 1902 года защитил диссертацию на степень доктора медицины на тему: «О белковом составе мозговой коры в зависимости от возраста и некоторых других физиологических условий». Эту работу, в которой впервые были представлены данные о биохимическом составе коры головного мозга, он выполнил под руководством Н. П. Гундобина и будущего начальника Военно-медицинской академии А. Я. Данилевского.
Вскоре после получения степени доктора медицины с ученой целью А. Н. Шкарин был командирован за границу. В Венском университете ему посчастливилось изучать острозаразные заболевания в клинике знаменитого профессора, активного пропагандиста естественного вскармливания Т. Эшериха, а также педиатрию у профессора К. Пирке. Вслед за этим он продолжил изучать детские болезни сначала в Бреславле под руководством профессора Адальберта Черни[3], затем в Берлине в воспитательном доме у О. Гейбнера[4]. Наконец, в Париже Александр Николаевич изучал физиологию и патологию новорожденных детей в клинике известного акушера Бюдена[5] и одновременно прослушал курс лекций по бактериологии в институте Пастера, знакомился с организацией детских больниц, пунктов «Капля молока»[6], детских консультаций. В 1903 г. в Дрездене А. Н. Шкарин принял участие в работе детской секции 75 съезда германских естествоиспытателей и врачей, а в 1904 г. в Нюрнберге — в работе Первого международного конгресса по школьной гигиене[7].
Вернувшись в Санкт-Петербург, А. Н. Шкарин после прочтения пробных лекций в октябре 1906 г. был избран приват-доцентом. Вслед за этим, он начал чтение лекций сначала студентам IV курса, а с 1907 г. приступил к чтению приват-доцентского курса по диететике детского возраста и стал вести занятия в амбулатории при детской клинике. После смерти Н. П. Гундобина, будучи самым молодым из пяти претендентов, А. Н. Шкарин 7.11.1908 г. был избран экстраординарным профессором по кафедре детских болезней Военно-медицинской академии. К этому времени он был автором 20 работ, три из которых — «О зобной астме у детей», «Устройство и содержание в деревне летнего приюта-яслей», «Краткий очерк деятельности городских больниц города Берлина по отчетам за 1904—1905 гг.» и склонили чашу весов в его пользу.
Свою первую лекцию в качестве начальника кафедры А. Н. Шкарин прочел студентам Академии 23.11.1908 г. В ней он подчеркнул необходимость глубокого знакомства с анатомо-физиологическими и «физиолого-химическими» особенностями детского возраста, важность изучения патогенеза расстройств питания у детей в грудном возрасте, аномалий конституции, детских инфекционных заболеваний, исследование обмена веществ.
Как заведующий детской клиникой в составе кафедры А. Н. Шкарин особое внимание уделил организации лечебного дела. В 1910 г. по его инициативе в клинике были оборудованы палаты для грудных детей и первая в России молочная кухня. Это позволило увеличить прием в клинику детей первого года жизни. Их численность увеличилась с 10 до 20 %. Чуть позже, в 1913 г. при клинике детских болезней Военно-медицинской академии профессором А. Н. Шкариным и приват-доцентом П. С. Медовиковым была открыта консультация для грудных детей.
Инновации А. Н. Шкарина быстро нашли своё место и в программе преподавания детских болезней. Больше внимания в лекциях и на практических занятиях стало уделяться диететике и патологии грудного возраста — прежде всего расстройствам питания детей первого года жизни. В программу его лекций были включены такие важные разделы детской патологии, как болезни новорожденных, диатезы и др.
С 1901 и до конца жизни А. Н. Шкарин был членом Санкт-Петербургского научного общества детских врачей. В 1912—1913 гг. он избирался товарищем председателя правления общества. Александр Николаевич входил в состав организационного комитета I Всероссийского съезда детских врачей. Он возглавлял комиссию по организации осмотра делегатами научных, учебных и лечебных учреждений Петербурга. На этом съезде было решено создать Всероссийское общество детских врачей, членом совета которого, был избран профессор А. Н. Шкарин.
Из 12 лет, когда кафедрой детских болезней Военно-медицинской академии руководил профессор А. Н. Шкарин, более половины времени пришлось на тяжёлые годы Первой Мировой и Гражданской войн. Были сокращены штаты, резко ухудшилось обеспечение. Несмотря на все трудности Александр Николаевич сохранил и даже приумножил лучшие традиции кафедры. Он начал новые перспективные научные исследования, существенно усовершенствовал методику преподавания педиатрии.
В годы разрухи в революционном Петрограде, большевики не посмели тронуть бывшего «старорежимного» профессора. Пережив тяжёлые послереволюционные годы, А. Н. Шкарин в самом расцвете творческих сил, трагически погиб при весьма нелепых обстоятельствах. Как следует из семейных воспоминаний, 1 августа 1920 г. он был вызван к ребёнку большевистского функционера Д. Н. Аврова, который прислал за ним свой мотоцикл с водителем. Возвращаясь поздно вечером, на углу Невского пр. и Надеждинской ул. мотоцикл попал в аварию, столкнувшись с грузовиком. Тяжело раненый Александр Николаевич был доставлен в находившуюся поблизости больницу «В память жертв революции». На короткое время А. Н. Шкарин пришёл в сознание. Через жену Александру Фёдоровну он распорядился передать свою библиотеку академии и детской клинике и просил своим преемником по кафедре сделать М. С. Маслова.
Скончался Александр Николаевич Шкарин в возрасте 44 лет 15 августа 1920 г. и был похоронен на Богословском кладбище (Академическая площадка ВМА). Рукописи трудов А. Н. Шкарина были переданы М. С. Маслову. В 1922 и 1923 гг. во «Врачебной газете» М. С. Маслов напечатал 2 последние неопубликованные работы А. Н. Шкарина: «Вес тела новорожденных в 1919 г. по сравнению с весом новорожденных в 1913 г. (по данным Надеждинского родовспомогательного заведения)» и «О патогенезе отеков у детей при голодании».
Вклад в педиатрическую науку и практику
- Продолжил и развил начатое Н. П. Гундобиным изучение анатомо-физиологических особенностей детского возраста.
- Одним из первых предпринял комплексное изучение физиологии и патологии детей грудного возраста, тем самым заложил основы клинической неонатологии. Особое внимание уделял изучению расстройств питания в раннем возрасте. Впервые в России организовал отделение и консультативные приёмы для детей первых месяцев жизни.
«Грудные дети, как объект клинического изучения, представляют для педиатра исключительный интерес: в грудном возрасте наиболее сказываются особенности детского организма как в условиях физиологической жизни, так и при заболеваниях его; ввиду этого знакомство с патологией и физиологией грудного возраста является основой для изучения современной педиатрии».— Шкарин А. Н. Очерк современных взглядов на патогенез расстройств питания у грудных детей
- Оказался одним из пионеров разработки рациональной диететики и автором первой эмпирической формулы расчета долженствующего объёма молока для грудных детей («формула Шкарина»). Оставаясь последовательным пропогандистом естественного вскармливания, на примере организованной им молочной кухни при клинике кафедры обосновал необходимость широкого распространения молочных кухонь в России, что стало особенно актуальным в годы Первой мировой и Гражданской войн.
- Вооруженный идеями Т. Эшериха и А. Черни, первым в России поставил вопрос о конституции человека и её аномалиях (диатезах) в детском возрасте. Изучая экссудативно-катаральный диатез, впервые в осадке мочи обнаружил избыток эпителиальных клеток (симптом Шкарина или «сыпучесть эпителия»). Особое внимание А. Н. Шкарин уделил общим особенностям, присущим детям с аномалиями конституции, которые позволяют клиницисту учитывать их влияние на течение различных заболевания. В частности, указал на особенность течения инфекций у детей с экссудативно-катаральным диатезом (преобладание экссудативного компонента воспалительных реакций).
- Выдвинул положение о необходимости учитывать при установлении природы заболевания ребёнка не только внешние факторы, но и патогенетическую роль индивидуальных свойств детского организма, предрасполагающих к тем или другим патологическим состояниям.
- Одним из первых увидел перспективы, открывающиеся перед педиатрией при использовании биохимических методик. Он писал: «Наряду с общим прогрессом педиатрии как самостоятельной научной дисциплины по мере того, как патология раннего грудного возраста приобретает первенствующее значение в области исследования патогенеза детских заболеваний вообще, — исследования клинициста у постели больного ребёнка становятся более глубокими и разносторонними, благодаря отчасти применению новых методов научного исследования. В этом отношении особенную роль сыграли в период последних десятилетий методы физиолого-химические. С помощью последних удалось подойти ближе к изучению тех внутриклеточных нарушений, которые у детей раннего возраста так легко наступают и имеют для них исключительное значение в развитии многих заболеваний, связанных с нарушением внутриклеточного питания. Изучение обмена веществ у грудных детей при нарушениях питания в свою очередь способствовало развитию более глубокого взгляда на сущность этих нарушений и выдвинуло ряд фактов, характеризующих влияние тех или других индивидуальных тканевых особенностей организма на химизм интермедиальной жизни его».
— Шкарин А. Н. Конституциональные аномалии у детей к их клиническое значение // Врач. газ.— 1916,— № 42
- Наряду со своим предшественником и учителем, профессором Н. П. Гундобиным занимался вопросами демографии и детской смертности в России, участвовал в разработке программы её снижения. А. Н. Шкарин был одним из учредителей в январе 1904 г. «Союза для борьбы с детской смертностью в России»[8]. Он был членом правления Союза и много лет возглавлял музей этой организации в доме № 5 по 10-й Рождественской ул. Музей был закрыт большевиками в 1918 г.
- В последние годы существования Российской империи в Санкт-Петербурге ушли из жизни такие столпы отечественной педиатрии, как Н. И. Быстров, Н. П. Гундобин, Д. А. Соколов, К. А. Раухфус, В. Н. Рейтц, А. А. Руссов. По существу, А. Н. Шкарин оказался одним из немногих представителей старой Российской школы педиатров, кто на переломе эпох сумел сохранить её лучшие традиции и обеспечить преемственность поколений, заложив при этом основы советской педиатрической науки. Недаром, среди учеников Александра Николаевича оказалось сразу двое будущих академика АМН СССР Михаил Степанович Маслов и Александр Фёдорович Тур.
Семья
- Отец: Николай Павлович Шкарин (1845(46) — 1898) — архитектор, похоронен на на Никольском кладбище Александро-Невской лавры;
- Мать: Вера Александровна (ур. Резцова) — заведующая приютом Христорождественского братства;
- Жена: Александра Фёдоровна (ур. Диевская);
- Сын: Сергей Александрович Шкарин (1902 г.р.) — окончил Ленинградский политехнический институт, к.т. н., участник ВОВ;
- Дочь: Маргарита Александровна Пешехонова — проживала в США;
- Дочь: Татьяна Александровна Авророва — преподавала музыку в Духовной Академии;
- Внук: Владимир Сергеевич Шкарин;
- Внук: Александр Сергеевич Шкарин (19.10.1932, Ленинград — 31.08.1992), капитан дальнего плавания;
- Внук: Сергей Сергеевич Шкарин (1938—1944);
- Внук: Алексей Сергеевич Шкарин;
- Правнук: Сергей Александрович Шкарин (23.12.1953 г.р., Владивосток) — инженер;
Адреса в Петербурге
До 1904 г. А. Н. Шкарин проживал в д. 12 по Захарьевской ул., затем снимал квартиру в доходном доме, принадлежавшем родному дяде жены — В. Ф. Диевскому — по 3-й Рождественской ул., д. 6. После 1917 г. занимал квартиру на Кирочной ул.
Интересные факты, воспоминая современников
- Не будучи лейб-медиком, А. Н. Шкарин в 1908—1909 гг. исполнял обязанности лечащего врача великой княжны Марии Александровны (герцогини Эдинбургской, герцогини Саксен-Кобург-Готской) по её просьбе, когда та наведывалась в Россию.
- Многие годы А. Н. Шкарин был попечителем, а последние годы и председателем Христорождественского братства[1], которое в 1864 г. при Христорождественской церкви Санкт-Петербурга было организовано священником А. В. Гумилевским[9]. При братстве существовал детский приют для 40 девочек и 40 мальчиков, а также детская лечебница. Заведовала приютом мать А. Н. Шкарина — Вера Александровна. Сам же Александр Николаевич был здесь врачом. Должность председателя братства он занял после смерти в 1914 г. брата своей матери — инженера-технолога Николая Александровича Резцова[10], который долгое время исполнял эти обязанности. Братство и приюты были ликвидированы большевиками в 1918 г., а Христорождественская церковь на 6-ой Рождественской позже была разрушена. На её месте до сегодняшнего дня остается безликий сквер.
- В соответствии с семейными хрониками, до Революции 1917 г. в Петербурге А. Н. Шкарину принадлежал дом. Подтвердить это документально не удалось. Возможно, речь идет о доме № 5 по 10-й Рождественской ул., который в 1910 г. с целью организации в этом здании собственного музея был выкуплен на средства «Союза для борьбы с детской смертностью в России»[8]. Возглавлял музей и, вероятно, управлял зданием именно А. Н. Шкарин.
- На протяжении ряда лет А. Н. Шкарин был официальным консультантом первого в России Надеждинского родильного дома, ныне известного как «Родильный дом № 6 им. проф. В. Ф. Снегирева»[11], располагавшегося на Надеждинской улице. Это была та самая улица, на которой в 1920 г. он попал в стоившую ему жизни автомобильную катастрофу. Возможно, после вызова к ребёнку большевика Д. Н. Аврова, Александр Николаевич спешил именно в этот родильный дом.
- Многие годы в Военно-медицинской академии А. Н. Шкарин возглавлял оргаизованный им кружок любителей музыки, который пользовался большой популярностью как среди сотрудников Академии, так и у студентов. Как свидетельствовал академик А. Ф. Тур, для многих будущих детских врачей, в том числе и для него самого, увлечение педиатрией началось с музыкального кружка А. Н. Шкарина.
- Приват-доцент М. Ф. Руднев, работавший с А. Н. Шкариным с 1908 по 1920 г., и знавший его ещё по учёбе в 7-ой гимназии, так охарактеризовал личностные качества Александра Николаевича:
.«Целый ряд высоких нравственных качеств и достоинств его натуры: высокая корректность как консультанта и примерное поведение по отношению к коллегам, кристаллическая честность, бескорыстие, скромность, доброта и отзывчивость к чужой беде, сердечное отношение к детям — все это вызывало любовь к нему с стороны тех, кто знал его близко»— Руднев М. Ф. Журнал по изучению раннего детского возраста. — 1924.— Т. 2, № 1—2. — С. 85
- По воспоминаниям академика А. Ф. Тура, когда студентом V курса Военно-медицинской академии он впервые пришёл на кафедру детских болезней с просьбой заниматься в студенческом научном кружке, А. Н. Шкарин тепло встретил его и предложил тему для самостоятельного исследования. А. Ф. Тур отмечал, что на обходах в клинике и на амбулаторных приемах А. Н. Шкарин особое внимание уделял обучению навыкам обследования ребёнка. Александр Николаевич любил приглашать к себе сотрудников и работавших на кафедре слушателей и за чаем продолжал научные споры и обсуждения.
Избранные научные труды
Всего Александром Николаевичем Шкариным написано 40 научных работ. Дважды (в 1912 и 1913 гг.) под его редакцией издавались сборники научных трудов сотрудников детской клиники Академии[12].
- Шкарин А. Н. О белковом составе мозговой коры в зависимости от возраста и некоторых других физиологических условий // Диссертация на соискание ученой степени доктора медицины //(Из Физиолого-химической лаборатории профессора А. Я. Данилевского), Санкт-Петербург: типография князя В. П. Мещерского, 1902. −127 с.
- Шкарин А. Н. Материалы к изучению организованных белков мозговой коры /Сочинение доктора Александра Шкарина; Из Физиолого-химической лаборатории академика А. Я. Данилевского. -Санкт-Петербург : тип. Академии наук, ценз. 1903. −4с.
- Шкарин А. Н. О зобной астме у детей. Из Детской клиники Военно-медицинской академии профессора Н. П. Гундобина, Санкт-Петербург: типография журнала «Строитель», 1903. −60 с.
- Шкарин А. Н. О пищеводе у детей −1903 г.
- Шкарин А. Н. Краткий очерк деятельности городских больниц города Берлина по отчетам за 1904—1905 гг. / Сост. приват-доцент Военно-медицинской академии А. Н. Шкарин: СПб., городская типография, 1907. −27 с.
- Шкарин А. Н. Устройство и содержание в деревне летнего приюта-яслей: Руководство для желающих устроить в деревне ясли /Сост. А. Н. Шкарин, профессор — Санкт-Петербург : Канцелярия по упр. всеми детскими приютами Ведомства учреждений императрицы Марии, 1910. —27 с.
- Шкарин А. Н. Краткий очерк деятельности городских больниц города Берлина по отчетам за 1904—1905 гг. −1907 г.
- Шкарин А. Н. Конституциональные аномалии у детей и их клиническое значение // Врач. газ.— 1916,— № 42,—С. 3—4.
- Шкарин А. Н. Научное изучение ребёнка как основа современной организации борьбы со смертностью грудных детей // Известия Императорской ВМА.—1913.— Т. XXVI.— С. 4.
- Шкарин А. Н. Записки по детским болезням 4 курса Военно-медицинской академии; Составили и издали студенты П. Онуфриев и Н. Осиновский [Редактор М. Ф. Руднев], Санкт-Петербург : лит. Богданова, [1913]. −137 с.
- Шкарин А. Н. Введение в курс детских болезней // Известия Военно-медицинской академии, —1908 г.
- Шкарин А. Н. О кормлении здорового и больного ребёнка: Лекции по диететике детского возраста Для врачей и студентов /А. Н. Шкарин, приват-доцент Военно-медицинской академии // Санкт-Петербург, «Практ. медицина» (В. С. Эттингер), 1909. —138 с.
- Шкарин А. Н. Очерк современных взглядов на патогенез расстройств питания у грудных детей —1912 г.
- Шкарин А. Н. О кормлении здорового и больного ребёнка: Лекции по диететике детского возраста Для врачей и студентов /А. Н. Шкарин, приват-доцент Военно-медицинской академии //2-е издание, переработанное Санкт-Петербург, «Практ. медицина» (В. С. Эттингер), 1912. —178 с.
- Работы Детской клиники профессора А. Н. Шкарина.: Сборник трудов врачей Детской клиники Императорской Военно-медицинской академии / Военно-медицинская академия, Санкт-Петербург: Б.и., 1913, −150 с.
- Шкарин А. Н. Из практики диетического лечения расстройств питания грудных детей −1911 г.
- Шкарин А. Н. Пятидесятилетие Христорождественского братства : Исторический очерк /Сост. А. Н. Шкарин. // Петроград: типография «Новое время» (А. С. Суворин), 1914. −32 с.
- Шкарин А. Н. Основы современном метода диетического лечения поносов у искусственно вскармливаемых грудных детей : Клинические исследования (к вопросу о диетотерапевтическом значении белкового молока) /А. Н. Шкарин, ординарный профессор Военно-медицинской академии — Петроград : «Практическая медицина» (В. С. Эттингер), 1917. —29 с.
- Шкарин А. Н. Вес тела новорожденных в 1919 г. по сравнению с весом новорожденных в 1913 г. (по данным Надеждинского родовспомогательного заведения) −1922 г.
- Шкарин А. Н. О патогенезе отеков у детей при голодании −1923 г.
См. также
Санкт-Петербургское отделение Союза педиатров России
Напишите отзыв о статье "Шкарин, Александр Николаевич"
Примечания
- ↑ 1 2 [petragrad.spb.ru/site/cherch/rojdestva/graph/11/index.html Христорождественское Александро-Иосифское братство]
- ↑ [monuments.library.karelia.ru/exlibris/vpath1474/ Санкт-Петербургская 7-я гимназия]
- ↑ [bigmeden.ru/article/Черни Адальберт Черни]
- ↑ [medencped.ru/gejbner/ Отто Гейбнер]
- ↑ [bigmeden.ru/article/Бюден Пьер Бюден]
- ↑ [encblago.lfond.spb.ru/showObject.do?object=2811805937 «Капля молока»]
- ↑ [schoolshealth.ru/docs/3-2013/Kuchma_3-2013.pdf История гигиены и охраны здоровья детей в России]
- ↑ 1 2 [www.encspb.ru/object/2853547497?lc=ru Союз для борьбы с детской смертностью в России]
- ↑ [www.rulex.ru/01041119.htm Гумилевский Александр Васильевич]
- ↑ [www.nizrp.narod.ru/reztsov.htm Резцов Николай Александрович]
- ↑ [www.rd6.deti-spb.ru/ Родильный дом № 6 им. проф. В. Ф. Снегирева]
- ↑ [primo.nlr.ru/primo_library/libweb/action/dlSearch.do?institution=07NLR&vid=07NLR_VU1&tab=default_tab&indx=1&bulkSize=10&dym=true&highlight=true&displayField=title&query=any,contains,Шкарин+Александр+Николаевич Российская национальная библиотека]
Литература
- [ab4.ru/library/микиртичан_маслов.pdf Микиртичан Г. Л. М. С. Маслов (1885—1961).- М: Медицина, 1990. −174 с.];
- [www.vmeda-mil.ru/istkkdb.html История кафедры и клиники детских болезней ВМА];
- Семейный архив Сергея Александровича Шкарина.
Отрывок, характеризующий Шкарин, Александр Николаевич
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…
Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.
Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.
Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.
О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
Категории:
- Родившиеся 11 апреля
- Родившиеся в 1876 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Санкт-Петербурге
- Умершие 15 августа
- Умершие в 1920 году
- Умершие в Санкт-Петербурге
- Учёные по алфавиту
- Похороненные на Богословском кладбище
- Выпускники Военно-медицинской академии
- Медики по алфавиту
- Педиатры Российской империи
- Педиатры СССР
- Преподаватели Военно-медицинской академии
- Медики Российской империи
- Медики XIX века
- Медики XX века
