Шкерьянц, Люциян Мария

Люциян Мария Шкерьянц

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Люциян Мария Шкерьянц (словен. Lucijan Marija Škerjanc; 17 декабря 1900, Грац — 27 февраля 1973, Любляна) — словенский композитор, дирижёр и музыкальный педагог.

Жизнеописание

С 1902 г. жил в Любляне, здесь окончил школу. Учился в Пражской консерватории (1920—1921), затем изучал композицию в Венской академии музыки у Йозефа Маркса и парижской Schola cantorum у Венсана д’Энди (1924—1927), в области дирижирования совершенствовался в Базеле под руководством Феликса Вайнгартнера (1930).

Уже в 1922 г. начал преподавательскую деятельность в Любляне, с 1926 г. преподавал в Люблянской консерватории, в 1940—1970 гг. вёл класс композиции, в 1945—1947 гг. директор. Одновременно в 1925—1945 гг. руководил одним из люблянских оркестров. В 1950—1955 гг. директор Словенской филармонии и руководитель её симфонического оркестра. Опубликовал также ряд учебников, книг и статей, в том числе «От Баха до Шостаковича» (1959).

В 1947 г. Шкерьянц стал одним из первых лауреатов новоучреждённой Премии имени Прешерна (за Концерт для скрипки с оркестром), затем был удостоен этой награды ещё трижды: в 1948 (за Четвёртую симфонию), 1950 (за кантату на стихи Прешерна «Венок сонетов») и 1971 (за жизненный вклад в музыкальную композицию). В 1949 г. был избран членом Словенской академии наук и искусств. В 2001 г. в Словении была выпущена почтовая марка с портретом Шкерьянца.

Творческое наследие Шкерьянца включает пять симфоний, 4 увертюры, три оркестровые сюиты, Симфоническую траурную музыку (словен. Simfonična žalna glasba, 1942), два концерта (1940 и 1963, для левой руки) и концертино (1949) для фортепиано с оркестром, скрипичный концерт (1944), концерты для фагота (1953), арфы (1954) и флейты (1962) с оркестром, пять струнных квартетов и другую камерную музыку, а также музыку к спектаклям и кинофильмам.

Отрывок, характеризующий Шкерьянц, Люциян Мария

Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».