Шклярский, Альфред

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Альфред Шклярский
польск. Alfred Szklarski
Памятник Альфреду Шклярскому на аллее артистов, Катовице, Польша
Род деятельности:

писатель

Награды и премии:

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Альфред Шклярский (польск. Alfred Szklarski, 21 января 1912, Чикаго, США — 9 апреля 1992, Катовице, Польша) — польский писатель, автор приключенческих романов для молодёжи.





Биография

Родился 21 января 1912 года в Чикаго в семье политэмигранта и журналиста Анджея Шклярского и Марии (в девичестве — Маркосик). В 1926 году вместе с отцом переехал из Соединенных Штатов в Польшу. Сначала жил с родителями во Влоцлавке, где в 1931 году и окончил гимназию. С 1932 по 1938 год учился в Варшаве в Академии политических наук при Департаменте консульской и дипломатической службы, которую окончил в 1938 году. Позже вступил в Армию Крайову и в её рядах принимал участие в боевых действиях против немецких оккупантов, в том числе и в Варшавском восстании.

После войны несколько месяцев жил в Кракове и Катовице. Литературную деятельность возобновил в 1946 году, опубликовав под псевдонимом Альфред Броновский романы «Gorący ślad» и «Trzy Siostry». Позднее написал романы о горняках «Błędne ognie», «Nie czekaj na mnie» (оба — 1947) и «Szary cień» (1948). В том же 1948 году под псевдонимом Фред Гарланд он опубликовал свой первый приключенческий роман для детей «Tomek w tarapatach» о маленьком мальчике, по ошибке оказавшегося в Африке, где он пережил массу невероятных приключений. Впоследствии этот мальчик стал прообразом главного героя его знаменитого цикла о Томеке Вильмовском.

В 1949 году был осужден к 8 годам тюремного заключения за то, что в годы немецкой оккупации публиковался в коллаборационистской газете «Курьер варшавский», освободился в 1953 году. С 1954 по 1977 год работал редактором в Катовицком книжном издательстве «Śląsk».

Творчество

Альфред Шклярский принадлежал к числу польских писателей, пишущих для молодежи. Первые произведения развлекательного характера написал и опубликовал в период оккупации в коллаборационистских периодических изданиях под псевдонимом Альфред Муравский: «Kulisy sławy» (1941), «Lot do dżungli. Dzieje tajemniczej ekspedycji» (1941), «Żelazny pazur» (1942), «Krwawe diamenty» (1943), «Tajemnica grobowca» (1944), а под псевдонимом Александр Груда — «Tornado» (1943).

Первая книга о Томеке Вильмовском под названием «Томек в стране кенгуру» появилась в 1957 году. За ней последовали «Томек на чёрном континенте» (1958), «Томек на тропе войны» (1959) и другие. Последняя книга из цикла о Томеке «Томек в стране фараонов» (1994) вышла в свет через 2 года после смерти писателя и была написана на основе набросков и записок Шклярского его близким другом — священником Адамом Зелгой.

Другой значительной работой писателя является написанная им совместно с женой Кристиной Шклярской трилогия «Золото черных гор» (1974—1979), представляющая собой эпическую сагу нескольких поколений североамериканского индейцев племени Санти из Дакотов.

Альфред Шклярский завоевал множество престижных литературных премий и наград, в том числе «Orle Pióro» (1968), «Орден Улыбки» (1971) — единственная награда, присуждаемая детьми, а также премии Премьер-министра за произведения для молодежи (1973, 1987). Был членом Союза польских писателей.

Писатель умер 9 апреля 1992 года в Катовице.

Библиография

Приключения Томека Вильмовского

  1. «Томек в стране кенгуру» (1957)
  2. «Приключения Томека на Черном континенте» (1958)
  3. «Томек на тропе войны» (1959)
  4. «Томек ищет Снежного Человека» (1961)
  5. «Таинственное путешествие Томека» (1963)
  6. «Томек среди охотников за человеческими головами» (1965)
  7. «Томек у истоков Амазонки» (1967)
  8. «Томек в Гран-Чако» (1987)
  9. «Томек в стране фараонов» (1994) (издан посмертно, закончен Адамом Зельгой)

Золото Чёрных Гор

(вместе с женой, Кристиной Шклярской)

  1. «Орлиные перья» (1974) Złoto Gór Czarnych — Orle Pióra / The gold of the Black Hills: Eagle Feathers
  2. «Проклятие золота» (1977) Złoto Gór Czarnych — Przekleństwo złota / The gold of the Black Hills: The curse of gold
  3. «Последняя битва дакотов» (1979) Złoto Gór Czarnych — Ostatnia walka Dakotów / The gold of the Black Hills: The last battle of the Sioux

Другие работы

Под псевдонимом Альфред Броновский (Alfred Bronowski):

  • Gorący ślad. Współczesna powieść sensacyjna (1946)
  • Trzy Siostry. Powieść. (1946) Three Sisters. A novel.
  • Błędne ognie. Opowieść współczesna z życia górników (1947)
  • Nie czekaj na mnie. Powieść współczesna (1947) Don’t wait for me. Contemporary novel.


Напишите отзыв о статье "Шклярский, Альфред"

Отрывок, характеризующий Шклярский, Альфред

Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?