Шкляр, Евгений Львович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Евге́ний Льво́вич Шкляр (1894, Друя, Белоруссия—1941, близ Каунаса) — поэт, переводчик, журналист, критик.





Биография

Родился в семье инженера-изобретателя. Гимназию закончил в Екатеринославе. В 1915—1916 учился на юридическом факультете Варшавского университета. В 1916 закончил Чугуевское военное училище и был отправлен на кавказский фронт. Награждён Георгиевским крестом. В годы Гражданской войны находился в армиях Петлюры и в штабе 3-го конного корпуса Деникина. Перенес тиф[1].

Дебютировал в печати в 1911 году в Екатеринославе.

С ноября 1921 года в Каунасе.

Сотрудник газеты «Эхо» под редакцией А. С. Бухова, корреспондент рижской газеты «Сегодня». В 19241925 гг. работал в рижской газете «Народная мысль» и еженедельном журнале «Наш огонёк», сотрудничал в русских газетах Эстонии, в парижской еженедельной газете «Рассвет» под редакцией В. Е. Жаботинского и других периодических изданиях. В 19261927 жил в Париже. С 1928 постоянно жил в Каунасе, по делам выезжая в Ригу и Таллин.

Занимался переводами с литовского на русский язык, начал писать по-литовски, желая стать литовским писателем[2].

Издатель и редактор газет:

  • «Наше эхо» (19291931),
  • «Литовский курьер» (19321933),
  • «Литовский вестник» (19351939),
  • «Восточная Европа» и других периодических изданий, участвовал в литовской печати.

Редактор журнала «Балтийский альманах» (19231924; 19281937, с перерывами).

Погиб в фашистском концлагере под Каунасом.

Сборники стихов

  • «Кипарисы» (Каунас, 1922),
  • «Караван» (Берлин, 1923),
  • «Огни на вершинах» (Берлин, 1925),
  • «Вечерняя степь» (Берлин, 1923),
  • «Посох» (Рига, 1925),
  • «Летува золотое имя» (Париж, 1927),
  • «Poeta in aeternum» (Рига, 1935)
  • «Lietuva vardas auksinis» (Каунас, 1931) на литовском языке в переводах Людаса Гиры, Пятраса Лауринайтиса, Пятраса Вайчюнаса

Переводы

Перевел «Национальную песнь» Винцаса Кудирки, стихотворения Казиса Бинкиса, Пранаса Будвитиса, Пятраса Вайчюнаса, Людаса Гиры, Мотеюса Густайтиса, Майрониса, Витаутаса Сириос-Гиры и многих других литовских поэтов, отдельные прозаические тексты.

Напишите отзыв о статье "Шкляр, Евгений Львович"

Примечания

  1. [Русская эмиграция: Литература. история. Кинолетопись. — Иерусалим, Таллин, 2004. с. 219—233 ]
  2. [Лавринец П. Русская литература Литвы. XIX-первая половина XX века. — Вильнюс, 1999. с. 110—199 ]

Литература

  • Лавринец, Павел. Евгений Шкляр: Жизненный путь скитальца. — Издательство Вильнюсского университета, 2008. — 384 с. — ISBN 978-9955-33-181-0.

Ссылки

  • [www.russianresources.lt/archive/Shkliar/Shkliar_0.html Биография и тексты]


Отрывок, характеризующий Шкляр, Евгений Львович

– Когда же ты получил? Из Ольмюца? – повторяет князь Василий, которому будто нужно это знать для решения спора.
«И можно ли говорить и думать о таких пустяках?» думает Пьер.
– Да, из Ольмюца, – отвечает он со вздохом.
От ужина Пьер повел свою даму за другими в гостиную. Гости стали разъезжаться и некоторые уезжали, не простившись с Элен. Как будто не желая отрывать ее от ее серьезного занятия, некоторые подходили на минуту и скорее отходили, запрещая ей провожать себя. Дипломат грустно молчал, выходя из гостиной. Ему представлялась вся тщета его дипломатической карьеры в сравнении с счастьем Пьера. Старый генерал сердито проворчал на свою жену, когда она спросила его о состоянии его ноги. «Эка, старая дура, – подумал он. – Вот Елена Васильевна так та и в 50 лет красавица будет».
– Кажется, что я могу вас поздравить, – прошептала Анна Павловна княгине и крепко поцеловала ее. – Ежели бы не мигрень, я бы осталась.
Княгиня ничего не отвечала; ее мучила зависть к счастью своей дочери.
Пьер во время проводов гостей долго оставался один с Элен в маленькой гостиной, где они сели. Он часто и прежде, в последние полтора месяца, оставался один с Элен, но никогда не говорил ей о любви. Теперь он чувствовал, что это было необходимо, но он никак не мог решиться на этот последний шаг. Ему было стыдно; ему казалось, что тут, подле Элен, он занимает чье то чужое место. Не для тебя это счастье, – говорил ему какой то внутренний голос. – Это счастье для тех, у кого нет того, что есть у тебя. Но надо было сказать что нибудь, и он заговорил. Он спросил у нее, довольна ли она нынешним вечером? Она, как и всегда, с простотой своей отвечала, что нынешние именины были для нее одними из самых приятных.
Кое кто из ближайших родных еще оставались. Они сидели в большой гостиной. Князь Василий ленивыми шагами подошел к Пьеру. Пьер встал и сказал, что уже поздно. Князь Василий строго вопросительно посмотрел на него, как будто то, что он сказал, было так странно, что нельзя было и расслышать. Но вслед за тем выражение строгости изменилось, и князь Василий дернул Пьера вниз за руку, посадил его и ласково улыбнулся.
– Ну, что, Леля? – обратился он тотчас же к дочери с тем небрежным тоном привычной нежности, который усвоивается родителями, с детства ласкающими своих детей, но который князем Василием был только угадан посредством подражания другим родителям.
И он опять обратился к Пьеру.
– Сергей Кузьмич, со всех сторон , – проговорил он, расстегивая верхнюю пуговицу жилета.
Пьер улыбнулся, но по его улыбке видно было, что он понимал, что не анекдот Сергея Кузьмича интересовал в это время князя Василия; и князь Василий понял, что Пьер понимал это. Князь Василий вдруг пробурлил что то и вышел. Пьеру показалось, что даже князь Василий был смущен. Вид смущенья этого старого светского человека тронул Пьера; он оглянулся на Элен – и она, казалось, была смущена и взглядом говорила: «что ж, вы сами виноваты».
«Надо неизбежно перешагнуть, но не могу, я не могу», думал Пьер, и заговорил опять о постороннем, о Сергее Кузьмиче, спрашивая, в чем состоял этот анекдот, так как он его не расслышал. Элен с улыбкой отвечала, что она тоже не знает.
Когда князь Василий вошел в гостиную, княгиня тихо говорила с пожилой дамой о Пьере.
– Конечно, c'est un parti tres brillant, mais le bonheur, ma chere… – Les Marieiages se font dans les cieux, [Конечно, это очень блестящая партия, но счастье, моя милая… – Браки совершаются на небесах,] – отвечала пожилая дама.