Школьников, Семён Семёнович

Семён Семёнович Школьников
Semjon Školnikov
Профессия:	кинорежиссёр, кинооператор, сценарист
Карьера:	1935—…
Награды:	Ника — 2005 Народный артист Эстонской ССР (1978)

Семён Семёнович Шко́льников (1 (14) января 1918 — 27 июля 2015, Таллин) — советский кинорежиссёр, кинооператор, кинодокументалист, сценарист. Народный артист ЭССР (1978). почётный гражданин города Таллина. Лауреат трёх Сталинских премий (1943, 1947, 1951. Лауреат премии гильдии кинооператоров «Белый квадрат» (2005) и национальной премии «Ника» (2005). Член ВКП(б) с 1945 года. С

Биография

Родился 14 января 1918 года в Москве. Был четвёртым ребёнком в семье. Отца своего не запомнил: тот прошёл Гражданскую войну и умер через год после его рождения. Мать всю жизнь была актрисой, имела хороший голос и ездила по России с небольшим театром. Однажды она выступила и побывала в гостях у писателя Л. Н. Толстого в Ясной Поляне. Впоследствии оказалась в Москве, где после смерти мужа вышла замуж за его ближайшего друга, тоже участвовавшего в Гражданской войне. В последнее время отчим работал сапожником в модельном цехе.

В шестилетнем возрасте Семён впервые попал в кино, снявшись вместе с матерью в массовке документального фильма на Сретенке. Мальчику пришлось громко кричать при выносе носилок с телом. Позднее этот эпизод вспомнил один из старейших операторов Григорий Гибер, просматривавший картину.

Школьников с детства увлекался кинематографом. Живя неподалеку от кинотеатра «Уран», смотрел все советские документальные фильмы. С интересом, сам того не понимая, слушал выступления представителей такой организации, как Общество друзей советского кино (ОДСК), особенно был поражён документальным фильмом «Большой Токио», снятый известным кинорежиссёром (позднее он стал его другом) Марком Трояновским. Посещая кинотеатр, Семён учился в школе, потом закончил школу ФЗУ и работал слесарем-механиком на заводе «Серп и Молот».

Начало карьеры

В 1934 году Школьников оказался на Московской студии кинохроники. В то время там срочно потребовался помощник оператора. Человеком, взявшим себе ассистента, оказался знаменитый кинорежиссёр, автор того самого «Большого Токио», М. А. Трояновский. Одновременно с работой на студии, с 1935 года, Семён учился в Институте повышения квалификации творческих работников при ВГИКе. Институт окончил в 1939 году.

Ещё в 1935 году Школьников снял свой первый самостоятельный сюжет для ежемесячного киножурнала «Пионерия», который показывался в кинотеатрах перед демонстрацией фильмов. Объектом съёмок стал детский трамвай, который был заполнен игрушками и разрисован фрагментами из мультфильмов. Текст к сюжету 17-летнего оператора писал Аркадий Левитан.

Со своим киноаппаратом Школьников много путешествовал, снимал моменты строительства канала Москва-Волга, побывал на отправке первого рейса советского ледокола в Арктику, был в Средней Азии и на Новой Земле.

В 1939 году, став после окончания института ассистентом первой категории (категория означала высший уровень подготовки кинооператоров), Школьников был отобран в группу операторов для выполнения специального задания. Вместе со своими коллегами-операторами, переодетый в военную форму, он попал на Зимнюю войну. Это были первые съёмки, где жизнь оператора подвергалась опасности.

Отснятую плёнку Школьников доставил в Москву и передал в архив Московской фабрики «Союз кинохроники». Позднее, смонтировав весь отснятый на Зимней войне материал, сделал полнометражный документальный фильм «Линия Маннергейма» (1940).

Служба в РККА

В 1940 году Школьников был призван в РККА. Срочную службу проходил в составе ОдВО. Учился в полковой школе, после её окончания был направлен в Бессарабию. На границе с Румынией Школьникова застало начало Великой Отечественной войны, где незадолго до этого проходили военные учения и стрельбы.

Школьников был тяжело ранен 13 июля 1941 года. Лечился в госпитале в городе Пугачёве Саратовской области. После выздоровления был отправлен в запасной полк переучиваться на минометчика. Через некоторое время был назначен командиром взвода разведки и отправлен снова на фронт. Осенью 1942 года, участвуя в освобождении Калинина и Ржева (Ржевская битва), был вторично ранен и отправлен в госпиталь, который находился в городе Иваново-Вознесенске.

Фронтовой оператор

Осенью 1942 года прямо из госпиталя Школьников был направлен в распоряжение Московской студии кинохроники. Там ему присвоили звание инженера-капитана и направили уже в качестве оператора снова на Калининский фронт. Но в это время фронт бездействовал. Оператор попросил командующего фронтом перебросить его на боевую линию. Вскоре вместе с другими операторами Школьников был заброшен к партизанам в Калининскую область. Там он участвовал в съёмках документального фильма «Народные мстители».

Школьников был единственным военным оператором, который трижды забрасывался в партизанские отряды. В первый раз это было в Калининской области, потом в Белоруссии (снял фильм «Освобождение Советской Белоруссии») и в конце войны в Югославии (снял фильм «Встреча в Копенгагене»). Под «носом» у немцев снимал взрывы железнодорожных составов, мостов и вражеских гарнизонов. За находчивость и героизм, которые были проявлены во время выполнения спецзадания в партизанских отрядах, инженер-капитан Школьников был награждён орденом Красного Знамени и медалью «Партизану Отечественной войны» 1-й степени, потом прибавились и другие награды.

В Белоруссии, куда Школьников был заброшен по спецзаданию, погибла его коллега-оператор М. И. Сухова. Партизанские отряды, в которых он находился, у немцев подлежали полному уничтожению. Противник имел полное превосходство в технике.

Раненная в живот, его коллега Сухова (с изменением обстановки она, как и все операторы, стала временным бойцом партизанского отряда) успела перед смертью сообщить командованию место, где была спрятана отснятая киноплёнка. О её смерти он узнал в 1968 году, встречаясь с ветеранами партизанского движения в Белоруссии после войны. Позднее, в 1992 году, на основании этих материалов кинорежиссёр-документалист создаст фильм «Мария», посвящённый памяти погибшей коллеги.

Снимая, оператор не был сторонним наблюдателем. Так, например, переброшенный с одним оператором в авиационную часть под Полтаву, Школьников снимал линию фронта с самолёта Ил-2. На этой машине он мог сидеть только в кабине стрелка-радиста, прикрытый плексигласом. Когда фашистский самолёт подходил к хвосту, приходилось стрелять из пулемёта.

Перебрасывался оператор на Курскую дугу и 1-й Украинский фронт.

Всего в годы войны было более 258 фронтовых операторов, многие из которых погибли в войну. После смерти Школьникова единственным живым фронтовым оператором остался Б. А. Соколов (Москва).

Послевоенная биография

После окончания войны Школьников некоторое время работал оператором и режиссёром Центральной киностудии документальных фильмов. В 1946 году он переехал к супруге в Таллин, где с 1948 года работал на киностудии «Таллинфильм», там же снимал документальные фильмы о республике. Уже в первые месяцы пребывания в Эстонии Школьников участвовал в работе над фильмом о республиках СССР (1946). За годы работы на Таллинской киностудии им было снято множество документальных кинофильмов. Наиболее известные среди его режиссёрских работ об Эстонии — «Бой часов» и «Сайа кяйк» (оба датированы 1977 годом), «Мы — пийресааресцы» (1987 год).

По признанию самого Школьникова, особенно тяжело досталась ему съёмка фильма о Э. Хэмингуэе на Кубе, где вместе с писателем К. М. Симоновым он создавал сценарий. Картина была названа «Там, где жил Хемингуэй».

В качестве кинооператора снял Школьников и несколько художественных кинофильмов, а один из них — «Украли Старого Тоомаса» — даже как режиссёр-постановщик. Фильм стал для эстонцев культовым.

В 2005 году Школьников баллотировался кандидатом на выборах в Таллинское городское собрание от Центристской партии Эстонии, но не набрал достаточного количества голосов. В 2007 году в возрасте 89 лет стал депутатом Таллинского горсобрания в результате сложения с себя депутатских полномочий его однопартийцем. В выборах 2009 года не участвовал.

Похоронен на кладбище Пярнамяэ.

Литературная деятельность

В 1979 году вышла книга воспоминаний Школьникова «В объективе — война». В 2008 году поступила в издательства вторая книга кинооператора: «Сквозь огонь и стужу» с подзаголовком «Фронтовой кинооператор: повесть незабываемых дней». В последней книге от лица Алексея Камчатова Школьников ведёт рассказ о работе своих коллег — фронтовых кинооператорах.

Награды

• Сталинская премия второй степени (1943) — за съёмки фронтовой кинохроники
• Сталинская премия первой степени (1947) — за кинокартину «Советская Эстония» (1946)
• Сталинская премия второй степени (1951) — за цветную кинокартину «Советская Эстония» (1950)
• орден Красного Знамени (16.11.1943)
• орден Отечественной войны I степени (6.11.1985)
• орден Отечественной войны II степени (2.12.1944; был представлен к ордену Красного Знамени)
• орден «Знак Почёта»
• орден Дружбы народов
• орден «За заслуги перед народом» (Югославия)
• медаль «Партизану Отечественной войны» I степени
• медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.»
• народный артист ЭССР (1978)
• Почётный гражданин города Таллина
• знак «За заслуги перед Таллином» (Эстония)
• Национальная премия «Ника» (2005)
• премия гильдии кинооператоров «Белый квадрат» (2005)

Фильмография

Художественные фильмы

• 1957 — Июньские дни — оператор
• 1960 — Случайная встреча — оператор
• 1971 — Украли Старого Тоомаса — режиссёр-постановщик, оператор

Документальные фильмы

• 1940 — [air-studia.com/production/1077289037/1192908769.html/ Линия Маннергейма] — режиссёр
• 1943 — Народные мстители — режиссёр
• 1944 — Освобождение Советской Белоруссии — оператор
• 1945 — Парад Победы — оператор
• 19?? — Встреча в Копенгагене — режиссёр
• 1947 — Советская Эстония
• 1951 — Советская Эстония (2-й вариант)
• 1964 — Там, где жил Хемингуэй — режиссёр
• 1976 — Небо далёкое, близкое (о Герое Советского Союза Э. К. Пусэпе) — режиссёр
• 1977 — Бой часов — режиссёр
• 1977 — Сайа кяйк — режиссёр
• 1987 — Мы — пийресааресцы — режиссёр
• 1992 — Мария — режиссёр

Сочинения

• [militera.lib.ru/memo/russian/shkolnikov_ss/index.html В объективе — война]. — М.: Воениздат, 1979. — 143 с. с портр. и ил. (Военные мемуары). Тираж 65 000 экз.
• Сквозь огонь и стужу. — Таллин: Русский Дом, 2007.

Ссылки

• [www.vor.ru/Victory/Veteranes/Shkolnikov.html/ Интервью с С. С. Школьниковым]
• [www.dzd.ee/?SID=1249849bef98f646a7a19cfafb57488d&n=76&a=1909&anumber=94/ Из книги С. С. Школьникова «Сквозь огонь и стужу» (2008) (1)]
• [www.kinoart.ru/magazine/05-2007/publ0705/shkoln0705// Из книги С. С. Школьникова «Сквозь огонь и стужу» (2008) (2)]
• [kinoart.ru/magazine/05-2007/publ0705/shkoln0705/shkkoln0702/ Из книги С. С. Школьникова «Сквозь огонь и стужу» (2008) (3)]
• [www.zn.ua/3000/3150/43614// Из воспоминаний С. С. Школьникова]
• [archives.gov.by/index.php?id=519238 Документы о войне, хранящиеся в Белорусском государственном архиве кинофотофонодокументов]
• [www.rusrep.ru/2009/16/kak_snimat_voynu/ «Русский репортёр». Как снимать войну]
• [www.youtube.com/watch?v=cgHN2kZ5I10&feature=related// Так я снимал «Зимнюю войну» ]

Отрывок, характеризующий Школьников, Семён Семёнович

Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.