Шкоро, Мирослав

Мирослав Шкоро Miroslav Škoro
Дата рождения	29 июля 1962(1962-07-29) (61 год)
Место рождения	Осиек, Социалистическая Республика Хорватия, СФРЮ
Страна	СФРЮ, Хорватия
Профессии	певец, музыкант, политик
Жанры	поп, народная музыка
Сотрудничество	Мате Булич, Джерри Грцевич, Марко Перкович Томпсон
Лейблы	Campus, Croatia Records, HIT Records, Menart, Tutico
Награды
[www.skoro.hr www.skoro.hr]

Ми́рослав Шко́ро (хорв. Miroslav Škoro; род. 29 июля 1962) — популярный хорватский певец, музыкант и политик.

Биография

Мирослав Шкоро родился 29 июля 1962 года в городе Осиеке - прежней столице Славонии (Восточная Хорватия). Свою первую гитару купил зимой 1978 года. В качестве вокалиста и гитариста участвовал в работе осиекских рок-групп (1979—1983 гг. — «Zadnja stanica», 1983—1985 гг. — «OK Band»).

В 1985 году Шкоро фактически меняет жанр: вплоть до 1998 года он исполняет песни собственного сочинения в традиционной хорватской манере: в качестве инструментов для аккомпанемента используются тамбурицы (хорв. tamburica) — струнные щипковые инструменты наподобие мандолины. Начинается всё с сотрудничества с осиекским ансамблем «Slavonski bećari» (создан Антуном Николичем-Туче).

В это же время Шкоро оканчивает экономический факультет Осиекского университета им. Штроссмайера.

В 1989 году Шкоро уезжает в США, где поступает учиться в «Community College of Allegheny County». Тогда же он знакомится с пенсильванским музыкантом хорватского происхождения Джерри Грцевичем, с которым записывает свой первый альбом — «Ne dirajte mi ravnicu».

Альбом выходит в 1992 году в Хорватии, куда Шкоро к тому времени уже вернулся. Одноимённая песня, название которой переводится как «Не трогайте мою равнину», моментально становится популярной, как и её автор. А само выражение «Ne dirajte mi ravnicu» на фоне идущей в то время войны за независимость становится идиоматическим и используется многими другими хорватскими авторами.

Организовав свой собственный ансамбль народных инструментов «Ravnica», в 1993 году Шкоро записывает альбом «Miroslav Škoro i Ravnica». В него включается ещё одна быстро ставшая популярной во время войны песня — «Mata» (рус. Матвей). В ней Шкоро касается событий мая 1945 года в австрийском Блайбурге (т. н. Блайбургская бойня), во время которых югославские партизаны-титовцы устроили массовое уничтожение бежавших в Австрию хорватских и словенских коллаборантов и членов их семей.

В 1995—1997 гг. Шкоро занимает должность Генерального консула Хорватии в Венгрии, но, несмотря на загруженность, ему удаётся давать концерты, а в 1996 году он даже выпускает очередной альбом с Джерри Грцевичем — «Sitan vez».

В 1997 году в хорватский кинопрокат выходит картина режиссёра Горана Русиновича «Мондо Бобо», в которой Мирослав Шкоро играет эпизодическую роль.

16 и 17 февраля 1998 года Шкоро выступает в Концертном зале им. Ватрослава Лисинского в Загребе. Вскоре выходит запись этого концерта на двух CD — «Miroslav Škoro, uživo». Это его последний альбом, выполненный в сугубо народной манере.

После этого Шкоро начинает отходить от народной музыки в сторону популярной: он собирает «Band iz Osijeka» — группу, с которой записывает все свои последующие альбомы. И если в альбоме «Ptica samica», изданном в 1999 году, всё ещё явно присутствуют народные мотивы, то с каждым новым альбомом Шкоро всё больше превращается в поп-музыканта.

В 2001 году Мирослав Шкоро становится председателем совета директоров компании «Croatia Records» — крупнейшего музыкального лейбла Хорватии (бывш. «Jugoton»). В этом же году выходит его альбом «Slagalica». Далее выходят альбомы «Milo moje» (2003 год), «Svetinja» (2005 год).

Завершив работу над «Svetinja», в 2006 году Шкоро пишет музыку к фильму хорватского режиссёра Бранко Шмидта «Put lubenica» («Путь тыквы»). Тогда же он подаёт в отставку с поста председателя совета директоров «Croatia Records».

Следующий альбом певца — сборник его лучших песен «Sve najbolje» (2007 год). В 2008 году издаётся альбом «Moje boje».

В 2010 году в хорватском издательстве «Večernji list» была выпущена автобиография Мирослава Шкоро «Stoput bih isto ponovo», в комплект к которой прилагаются 2 компакт-диска с лучшими песнями.

Мирослав Шкоро ведёт активную концертную деятельность в Хорватии и странах, где есть большие хорватские диаспоры.

Женат, имеет двоих детей.

Политическая деятельность

Мирослав Шкоро известен своими патриотическими взглядами и крайне негативным отношением к процессам над хорватскими военными в Международном трибунале по бывшей Югославии.

В 2002—2003 гг. вместе с Марко Перковичем Томпсоном он записывает песни «Reci, brate moj» («Скажи, брат мой») и «Sude mi» («Судят меня») в поддержку находящегося тогда в международном розыске генерала Анте Готовины (арестован 8 декабря 2005 года на Канарских островах и экстрадирован в Гаагу).

Военные отвечают Шкоро взаимным уважением: так, незадолго до своей смерти, другой хорватский генерал, Янко Бобетко, которого власти Хорватии наотрез отказались выдавать Гаагскому трибуналу, распорядился, чтобы на его похоронах Мирослав Шкоро исполнил песню «Mata». 2 мая 2003 года певец выполнил последнюю волю генерала.

30 октября 2007 года Мирослав Шкоро вступил в Хорватское демократическое содружество и участвовал в выборах в парламент Хорватии. После успешного прохождения в парламент, Шкоро был выдвинут кандидатом от ХДС в мэры Осиека, однако выборы проиграл.

Государственные награды

• Орден хорватской звезды с ликом Марка Марулича
• Орден хорватского трилистника
• Медаль благодарности родины

Участие в музыкальных фестивалях

Жирным выделены фестивали, на которых Шкоро одержал победу.

• 1994 — «Melodije hrvatskog Jadrana» (песня «Čovjek sunčani»).
• 1998 — «Zlatne žice Slavonije» (песня «Lako ćemo mi»).
• 1999 — «Hrvatski radijski festival» (песня «Što te imam, moj živote»).
• 1999 — «Etnofest Neum» (песня «Ptica samica»).
• 2001 — «Hrvatski radijski festival» (песня «Maria de la Lovrez»).
• 2001 — «Etnofest Neum» (песня «Dida»).
• 2002 — «Melodije hrvatskog Jadrana» (песня «Reci, brate moj»).
• 2002 — «Zlatne žice Slavonije» (песня «Sve od Drave, pa do Jadrana»).
• 2003 — «Hrvatski radijski festival» (песня «Milo moje»).
• 2003 — «Splitski festival» (песня «Četri vitra»).
• 2005 — «Hrvatski radijski festival» (песня «Svetinja»).
• 2005 — «Splitski festival» (песня «Vrime»).
• 2005 — «Zlatne žice Slavonije» (песня «Golubica»).
• 2007 — «Hrvatski radijski festival» (песня «Šil, dil, daj»).
• 2007 — «Hercegovački radijski festival» (песня «Daleko je kuća moja»).

Дискография

CD

• 1992 — «Ne dirajte mi ravnicu»
• 1993 — «Miroslav Škoro i Ravnica»
• 1996 — «Sitan vez»
• 1998 — «Miroslav Škoro, uživo» (сборник)
• 1999 — «Ptica samica»
• 2001 — «Slagalica»
• 2003 — «Milo moje»
• 2004 — «Čuvati na srcu» (инструментальные версии лучших песен)
• 2005 — «Svetinja»
• 2007 — «Sve najbolje» (сборник)
• 2008 — «Moje boje»

DVD

• 2003 — «Milo moje — Dom Sportova»

Библиография

• «Stoput bih isto ponovo». Загреб, «Večernji list», 2010, ISBN 978-953-7313-66-1

Ссылки

• [www.skoro.hr Официальный сайт]  (хорв.)
• [www.sabor.hr/Default.aspx?sec=2228 Мирослав Шкоро] на сайте парламента Хорватии  (хорв.)
• [facebook.com/pages/wwwskorohr/262471771174 Официальная страница Мирослав Шкоро] в социальной сети Facebook  (хорв.)

Отрывок, характеризующий Шкоро, Мирослав

– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.