Шлайфстайн, Джозеф

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Джозеф Шлайфстайн
Joseph Schleifstein

Четырёхлетний Юзеф Шляйфштайн в Бухенвальде вскоре после освобождения лагеря американцами
Имя при рождении:

Юзеф Янек Шляйфштайн (польск. Józef Janek Szlajfsztajn)

Дата рождения:

7 марта 1941(1941-03-07) (83 года)

Место рождения:

Польша, Сандомирское гетто

Отец:

Израиль

Мать:

Эстер

Джозеф Шлайфстайн (р. 7 марта 1941 года) — польский еврей, в детские годы переживший заключение в концентрационном лагере в Бухенвальде и затем поселившийся в США. Считается самым юным узником Бухенвальда и, возможно, всех нацистских лагерей, пережившим Холокост, так как был освобождён в возрасте четырёх лет.





Происхождение и жизнь до лагеря

Имя и фамилия

Фамилия Schleifstein означает «камень для размалывания» или «колесо для помола» по-немецки (Шлайфштайн, старый традиционный вариант передачи Шляйфштайн) и на идише (произносится Шлайфштайн). Польское написание фамилии Szlajfsztajn. При рождении ребёнка назвали Юзеф Янек Шляйфштайн. Джозеф Шлайфстайн — американизированный вариант его имени.

Жизнь в гетто

Юзеф родился у Израиля и Эстер Шляйфштайнов в еврейском гетто в окрестностях Сандомира, Польша, во время немецкой оккупации страны[1][2]. В июне 1942 гетто было эвакуировано[1], и он с родителями оказался в Ченстоховском гетто (южная Польша), где они, скорее всего, работали на фабрике[2]. Родители прятали сына в погребах и подвалах[3], так как нацисты могли забрать детей, слишком маленьких для использования их труда, в газовые камеры Освенцима[1]. Воспоминания о том, как его прятали в детстве, преследовали Джозефа всю жизнь в виде ночных кошмаров и боязни темноты[3].

В Бухенвальде

В 1943 году вся семья была депортирована в концлагерь Бухенвальд[1]. По прибытии, родители Юзефа были отправлены направо для использования на работах, а сам он налево, в группу детей и стариков[1], признанных негодными к труду и подлежащих немедленному уничтожению. Но, как отмечено в документе Джойнта (далее — JDC), который впервые пролил свет на случай Юзефа, «в общей неразберихе построения отец Юзефа нашёл большой мешок и поместил туда своего 2,5-летнего сына, строго предупредив не издавать ни звука»[1]. Мешок, в котором также находились инструменты и одежда отца, позволил пронести Юзефа в лагерь незамеченным[2]. Его мать была отправлена в концлагерь Берген-Бельзен[1]. Те, кто оказались посланы налево при распределении, были убиты[1].

Некоторое время отец Юзефа успешно прятал его от немцев, в чём ему помогали двое других заключённых из числа немецких антифашистов[1][4], но в конце концов ребёнок был обнаружен. Однако эсэсовцы прониклись к нему симпатией и сделали своеобразным маскотом лагеря. Для Юзефа была изготовлена маленькая лагерная форма, он принимал участие в утренних поверках[2], салютуя охране и отчитываясь «Все заключённые на месте»[3]. Тем не менее, при инспекциях лагеря нацистскими официальными лицами ребёнка прятали[3]. Сам он после войны утверждал, что однажды чуть не был казнён, но Шляйфштайн-старший снова спас его[2]. Немцы ценили отца Юзефа, так как тот занимался изготовлением сёдел и упряжи для лошадей[3]. Однажды Шлайфстайн вспоминал, что тяжело заболел и какое-то время жил в госпитале лагеря[2].

Освобождение

12 апреля 1945 отец и сын Шляйфштайны вместе с другим заключёнными были освобождены американцами[1]. Всего солдаты обнаружили в лагере более 21 000 узников[5], включая около 1000 детей, в основном, подросткового возраста.

После освобождения лагеря Юзеф попал на многие фотографии[6], включая знаменитое фото на подножке грузовика UNRRA[7].

Юзефу и другим детям нечего было носить, поэтому их одежду шили из формы немецких солдат[8].

Воспоминания Шляйфштайна об освобождении были записаны в документе Джойнта в 1947 году. «Юзеф вспоминает, что этот день был радостным по нескольким причинам. Во-первых, потому что ему больше не нужно было прятаться. Во-вторых, потому, что теперь ему доставалось „гораздо больше еды и питья“. И в третьих, Юзеф вспоминает его с большим весельем потому, что американцы множество раз катали его на своих танках и джипах»[1].

Жизнь после войны

После освобождения отца и сына JDC отправило Шляйфштайнов в Швейцарию для прохождения лечения. Через несколько месяцев они вернулись в Германию, найдя мать в городе Дахау[1]. Семья жила там некоторое время, а потом с помощью Джойнта эмигрировала в США[1]. Он дал интервью журналисту и позировал фотографу в своей форме[9]. В апреле-августе 1947 Джозеф давал показания по делу охранников Бухенвальда[1]. Из 31 охранника, проходившего по этому делу, 22 были приговорены к смерти, остальные к тюремному заключению[10].

В конце 1940-х годов семья Шляйфштайнов переехала в США и поселилась в Бруклине, где в 1950 году родился второй ребёнок. Израиль Шляйфштайн умер в 1956 году, а его жена Эстер в 1997. Джозеф Шлайфстайн 25 лет работал в AT&T и вышел на пенсию в 1997 году[3].

Известность

В течение нескольких десятилетий Джозеф никому, даже своим детям, не рассказывал о том, что он пережил[3]. Однако после выхода кинофильма Роберто Бениньи «Жизнь прекрасна»[4] про ребёнка в концлагере архивист JDC обнаружил записи о Шлейфштейне[3]. JDC и The Jewish Week примерно через месяц поисков обнаружили Шлайфстайна живущим в Нью-Йорке.

См. также

Напишите отзыв о статье "Шлайфстайн, Джозеф"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 Stewart Ain, [www.thejewishweek.com/features/reallife_‘life_beautiful’ «A Real-Life ‘Life Is Beautiful’»] The Jewish Week (March 26, 1999). Retrieved March 20, 2011
  2. 1 2 3 4 5 6 [digitalassets.ushmm.org/photoarchives/detail.aspx?id=15048&search=joseph+schleifstein&index=14 «Portrait of Joseph Schleifstein wearing his old Buchenwald uniform.»] United States Holocaust Memorial Museum. Retrieved March 18, 2011
  3. 1 2 3 4 5 6 7 8 Stewart Ain, [www.thejewishweek.com/news/new_york/life_beautiful_child_breaks_50_year_silence «'Life is Beautiful' Child Breaks 50-Year Silence»] The Jewish Week (April 2, 1999). Retrieved March 18, 2011
  4. 1 2 Bill Niven, [books.google.com/books?id=R_lo21jbqBQC&pg=PA48&lpg#v=onepage&q&f=false The Buchenwald Child: Truth, Fiction and Propaganda] at Google Books. Camden House (2007), page 48. ISBN 978-1-57113-339-7. Retrieved March 18, 2011
  5. Wayne Drash, [edition.cnn.com/2008/US/08/14/buchenwald.liberator/ «Buchenwald liberator, American hero dies at 83»] CNN (August 14, 2008). Retrieved March 20, 2011
  6. [resources.ushmm.org/inquery/uia_query.php/photos?hr=null&query=kw113055 List of photos of or including Joseph Schleifstein] United States Holocaust Memorial Museum. Retrieved March 18, 2011
  7. [digitalassets.ushmm.org/photoarchives/detail.aspx?id=20171 Фото архив на сайте Ushmm.org]
  8. [resources.ushmm.org/inquery/uia_doc.php/query/13?uf=uia_WUCNZs «Group portrait of child survivors of the Buchenwald concentration camp»] United States Holocaust Memorial Museum (Photograph #19753). Retrieved March 18, 2011
  9. [digitalassets.ushmm.org/photoarchives/detail.aspx?id=1050431&search=joseph+schleifstein&index=6 «Joseph Schleifstein, wearing his old Buchenwald uniform, is interviewed by a journalist»] United States Holocaust Memorial Museum. Photograph #07230. Dachau, 1946. Retrieved March 20, 2011
  10. Harry Stein, [books.google.com/books?id=d7WlV23kNoUC&pg=PA254&lpg#v=onepage&q&f=false Buchenwald Concentration Camp 1937—1945: a Guide to the Permanent Historical Exhibition] Edited by the Gedenkstätte Buchenwald, translated by Judith Rosenthal. Wallstein Verlag (2004) pp. 254—255. ISBN 3-89244-695-4. Retrieved March 20, 2011

Ссылки

Отрывок, характеризующий Шлайфстайн, Джозеф

– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
Князь Андрей взглянул на Кутузова, и ему невольно бросились в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз. «Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!» подумал Болконский.