Шлегель, Доротея

Доротея Шлегель
Dorothea Friederike Schlegel
Антон Граф. Портрет Доротеи Шлегель
Имя при рождении:	Брендель Мендельсон

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Шлегель и Мендельсон

Доротея Фридерика Шлегель (нем. Dorothea Friederike Schlegel, урожд. Брендель Мендельсон; 24 октября 1764, Берлин — 3 августа 1839, Франкфурт-на-Майне) — старшая дочь Мозеса Мендельсона. Получила известность в качестве литературного критика, писательницы, спутницы жизни и супруги Фридриха Шлегеля. Одна из самых знаменитых женщин еврейского происхождения, перешедших в христианство.

Биография

Доротея Фридерика Брендель родилась 24 октября 1764 года в городе Берлине.

В 1778 году в возрасте 14 лет Брендель обручилась с коммерсантом Симоном Фейтом, который был старше её на 10 лет, и вышла за него замуж 30 апреля 1783 года. У них родилось четверо сыновей, из которых выжило только двое: Йонас Фейт и Филипп Фейт, ставшие впоследствии основателями художественной группы назарейцев. В салоне своей подруги Генриетты Герц Брендель познакомилась с молодым Фридрихом Шлегелем. 11 января 1799 года Брендель развелась со своим мужем в еврейском религиозном суде, при этом взяв на себя обязательство больше не выходить замуж, не креститься и не побуждать своих детей к переходу в христианство.

Брендель и Фридрих Шлегель стали открыто жить вместе. Брендель и Фридрих вместе с его братом Августом Вильгельмом Шлегелем и женой брата Каролиной переехали в Йену, ставшую благодаря Новалису, Людвигу Тику и Фридриху Йозефу Шеллингу центром литературного романтизма, чтобы основать там жилое и творческое товарищество. Скандальный по тем временам роман Фридриха Шлегеля «Люцинда» отражает эту совместную жизнь.

В 1804 году Брендель перешла в протестантизм и обвенчалась с Фридрихом Шлегелем. В 1808 году она вновь поменяла религию, в этот раз вместе с Фридрихом Шлегелем перейдя в католицизм. Протестантская семья Шлегеля возложила всю вину за этот шаг на Доротею. Доротея покрестила по католическому обряду и двоих своих сыновей. После двадцати лет, проведённых в Вене, где Шлегель занимал должность придворного секретаря, Доротея Шлегель после смерти мужа переехала во Франкфурт к своему сыну Филиппу, директору Штеделевского художественного института.

В конце XIX — начале XX века на страницах Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона дал следующую оценку Доротее Шлигель, как писательнице: «Её значение в истории немецкой литературы заключается главным образом в том влиянии, которое она имела на личность Фридриха Ш. и в распространении идей романтической школы».

Литература

• Грушке Н. Ф.,. Шлегель, Доротея // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• Доротея Шлегель: тематические медиафайлы на Викискладе

Отрывок, характеризующий Шлегель, Доротея

– Да, поди, поди, вели приготовить, – сказала она, уливаясь.
Борис вышел тихо в двери и пошел за Наташей, толстый мальчик сердито побежал за ними, как будто досадуя на расстройство, происшедшее в его занятиях.


Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.