Шмидт, Вильгельм (этнограф)

Вильгельм Шмидт
нем. Wilhelm Schmidt
Дата рождения:	16 февраля 1868(1868-02-16)
Место рождения:	Хёрде
Дата смерти:	10 февраля 1954(1954-02-10) (85 лет)
Место смерти:	Фрайбург

Вильгельм Шмидт (нем. Wilhelm Schmidt; 16 февраля 1868, Хёрде, ныне в составе Дортмунда) — 10 февраля 1954, Фрайбург) — немецкий этнограф, антрополог, социолог, лингвист, историк религии. Католический священник, миссионер Общества Слова Божьего (лат. Societas Verbi Divini, SVD).

Биография

Вильгельм Шмидт происходил из семьи фабричного рабочего. В 1883 году он поступил в миссионерскую школу в Штейле, Нидерланды, которая принадлежала Обществу Слова Божия (Societas Verbi Divini), основанного в 1875 г. В начале своего жизненного пути Шмидт решил стать иностранным миссионером. В Штейле он завершил своё философское и богословское образование и был рукоположен в священника в 1892 г. С 1893 по 1895 он изучал семитские языки в Берлинском университете. В 1895 был назначен профессором нескольких богословских дисциплин в миссионерской семинарии св. Габриэля в Модлинге, Австрия.

С 1921 г. Шмидт становится профессором Венского университета. После аншлюса в Австрии в марте 1938 г. Шмидт переносит институт Антропос в Швейцарию и становится профессором Фрайбургского университета (1939-1951).

Шмидт умер 10 февраля 1954 во Фрайбурге и был похоронен в семинарии в Модлинге.

Научная и религиозная деятельность

Шмидт всецело посвятил себя изучению языков Океании и Юго-Восточной Азии. Его работами по сравнительному языкознанию заинтересовали ученые-этнографы из Венской Императорской Академии наук и Венского Антропологического общества, и он был приглашен преподавателем этнографии в Венский университет.

В. Шмидт вёл активную организационную работу в области этнографии и истории религии. В 1906 он основал журнал «Антропос», в котором печатались статьи по этнологии и лингвистике. С 1921 г. Шмидт становится профессором Венского университета. В 1931 в Мёдлинге создал институт Антропос, при Обществе Слова Божия. Шмидт был директором института до 1950 г.

После аншлюса Австрии в марте 1938 г. Шмидт переносит институт Антропос в Швейцарию и преподает этнологию в университете Фрибурга (С 1939 по 1942 в качестве преподавателя, а с 1942 по 1948 в качестве профессора). В 1937 году он стал академиком основанной незадолго до этого Папской академии наук.

С 1912 по 1955 опубликовал свой главный труд — «Происхождение идеи Бога» (нем. Der Ursprung der Gottesidee), в котором стремился обосновать концепцию первобытного монотеизма (прамонотеизма) — изначального существования у всех народов веры в единого верховного Бога-творца. Во время преподавания в Венском университете с 1921 по 1937 год он подготовил к изданию труд "Народы и культуры" (нем. Völker und Kulturen), который он начал писать еще в 1914 году. В этой работе он изложил основные принципы теории культурных кругов, которая, как он считал, лежала в основе развития человечества.

По приглашению папы Пия XI он построил в период с 1924 по 1927 г. Ватиканскую миссионерскую выставку, которая впоследствии стала Понтификальным музеем миссионерства и этнологии в Латеранском дворце (Pontificio Museo Missionario-Ethnologico). Он был назначен первым директором и продолжает оставаться почетным директором и после своей смерти. Он организовал несколько конференций, особенно для миссионеров с целью обсуждения вопросов религии и этики нехристианских народов, а также был частым участником конгрессов и встреч этнологов и лингвистов. Его усилия привели к созданию музея этнологии в Вене. Озабоченный тщательным и систематическим изучением национальных культур, Шмидт организовал несколько экспедиций к пигмеям и пигмоидным народам, коренным жителям Огненной Земли, африканским бушменам, аборигенам Бразилии, Индии, Тибета, Новой Гвинеи и других мест.

Научные заслуги В. Шмидта принесли ему 6 титулов почетного профессора различных университетов Европы.

Научные взгляды

Согласно представлениям Шмидта, старейшая культура человечества (которую он называл пракультурой - Urkultur) — это культура охотников-собирателей, останки которой находятся среди пигмеев и пигмоидов, также как и в арктической области Америки и юговосточной Австралии. Из этой пракультуры возникли, независимо друг от друга, три «главных культуры»:

• культура, основанная на выращивании растений, связанная с матриархатом и развитием сбора растений женщинами,
• «высокая охотничья культура», контролируемая мужчинами и связанная с тотемизмом, и
• патриархальная пастушечья культура, основанная на кочевом хозяйстве.

Каждый из трех первоначальных «культурных кругов», выделенных Шмидтом, возник, по его взгляду, только в данной географической области и затем распространился посредством миграции. Вследствие смешивания первичных культур возникают вторичные и третичные культуры, которые в свою очередь дают возникновение новым культурам. Вышеуказанные изменения в экономическом базисе культуры также имеют своё влияние на общество, как и на религию. В своей работе «Лингвистические семьи и лингвистические круги мира» (Die Sprachfamilien und Sprachenkreise der Erde, 1926) Шмидт стремился построить этнолого-лингвистический синтез. Взгляды венского историка архаических культур Освальда Менгина были подвергнуты Шмидтом анализу в работе «Всемирная история каменного века» (Weltgeschichte der Steinzeit, 1931). Позднее, Шмидт пытался разработать культурно-исторический метод Грэбнера в своем учебнике о методе культурно-исторической этнологии (Handbuch der Methode der kulturhistorischen Ethnologie, 1937) и в то же время пытался выстроить систематическим образом свои собственные идеи. Своим взглядом на развитие культур Шмидт хотел заменить исторически обоснованной системой эволюционистскую позицию, которая оказывала влияние посредством естественных наук. Критики Шмидта, однако, признавали, что этот новый подход был слишком жестким и схематичным. Хотя культурные формы, которые он выделил, не могут рассматриваться как исторические реалии, они, тем не менее, были ценны как инструменты классификации. Его пионерская работа представляла стадию исследования, которая не может быть опущена как несущественная. Несмотря на различную критику деталей его системы его современниками, общепринятое мнение было согласно с его пониманием, что даже неписьменные культуры показывают историческое развитие.

Теория прамонотеизма

В результате своих этнографических исследований, Шмидт приходит к следующим выводам. Во-первых, он отмечает, что монотеизм является религией существующих в настоящее время охотников-собирателей, которые были исследованы им: их высшее существо, творец мира, является связанным с этикой и почитаемым в культе. Во-вторых, он утверждает, что так как эти народы представляют для нас наиболее древние из доступных форм культуры человека, это является основанием для утверждения, что монотеизм является старейшей религией человечества. В-третьих, он декларирует, что так как религии этих людей - особенно их представления о Высшем существе — отражают столь много общих характерных черт, следует заключить, что они имели общее историческое происхождение. В-четвертых, Шмидт рассуждает, что образ высшего существа, которого придерживаются примитивные народы, является столь высоким, что он не выводится из человеческого опыта, и что, следовательно, его можно проследить к первоначальному Божественному Откровению. Наконец, он постулирует, что в течение последующего развития, прогресс во внешней культуре был достигнут многими народами, хотя зачастую встречается упадок в области религии и этики.

Согласно Шмидту, изначальная идея о Боге сохранилась с большей чистотой у кочевых народов, веровавших в небесного Бога; в других культурах эта идея потеряла основу. Почитание солнца и магия постепенно стали доминировать в тотемических культурах, а в матриархальных сельскохозяйственных культурах стали почитать землю и создали культ плодородия, лунную мифологию и почитание мертвых. Так первобытный монотеизм практически исчез из религиозной жизни этих народов.

Литература

• Werner Petermann: Die Geschichte der Ethnologie. Peter-Hammer-Verlag, Wuppertal 2004, ISBN 3-87294-930-6, стр. 599..
• Karl Josef Rivinius: Wilhelm Schmidt. в: Biographisch-Bibliographisches Kirchenlexikon (BBKL). том 17, Herzberg 2000, ISBN 3-88309-080-8, стр. 1231—1246.

Отрывок, характеризующий Шмидт, Вильгельм (этнограф)

– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,