Шмидт, Индржих

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Индржих (Индра) Шмидт
чеш. Jindřich («Jindra») Schmidt

Почтовая марка Чехословакии с портретом И. Шмидта,
1992 (Михель #3137)
Дата рождения:

24 июня 1897(1897-06-24)

Место рождения:

Рачице-над-Тротиной, Королевство Богемия, Цислейтания, Австро-Венгрия[1]

Дата смерти:

12 марта 1984(1984-03-12) (86 лет)

Место смерти:

Прага, Чехословакия

Подданство:

Австро-Венгрия

Гражданство:

Чехословакия

Жанр:

ксилография, графика

Учёба:

Высшая школа прикладного искусства (Прага)

Влияние:

Арношт Хофбауэр, Рудольф Вача

Влияние на:

Ладислав Ирка, Ян Мрачек

© Работы этого автора несвободны

Индржих (Индра) Шмидт (чеш. Jindřich («Jindra») Schmidt; 24 июня 1897, Рачице-над-Тротиной — 12 марта 1984, Прага) — чешский художник, гравёр, автор рисунков ряда чехословацких банкнот и почтовых марок Чехословакии, Протектората Богемии и Моравии и некоторых других стран.





Биография

Индржих Шмидт родился 24 июня 1897 года в деревне Рачице-над-Тротиной (Račice nad Trotinou), где у его семьи была дача. Художественный талант он унаследовал, очевидно, от отца — известного пражского ювелира. В четыре года Индра остался круглой сиротой. Его отец погиб, участвуя в спасательной операции во время наводнения, вызванного подъёмом Влтавы; несколько позже умерла его мать. Шмидт воспитывался у родственников, в основном, у дяди[2].

Первые художественные склонности И. Шмидта нашли своё выражение в акварельной живописи. По окончании школы он хотел поступить в пражскую Высшую школу прикладных искусств на отделение живописи, однако от этого его отговорил брат Леопольд, который уже учился там. Благодаря этому, в 1911 году Индра поступил на обучение к Карелу Кубелке (Karel Kubelka) в один из последних пражских цехов ксилографии[2][3].

По окончании в 1914 году ремесленного обучения Шмидт поступил в Высшую школу прикладных искусств. Он учился у профессора Арношта Хофбауэра (Arnošt Hofbauer; 1869—1944). Кроме того, он посещал частную школу художника Рудольфа Вахи (Rudolf Vácha; 1860—1939)[2][3].

Сразу после окончания Высшей школы в 1917 году Шмидт устроился на работу в качестве сотрудника типографии «Politika», где проработал до 1929 года. Здесь его интерес к гравюре на стали и меди ещё больше возрос, так как в типографии время от времени печатались банкноты созданной в 1918 году Чехословакии[2].

В 1929 году в Праге в здании Национального банка была создана государственная типография для печатания национальных банкнот Чехословакии. Индржих Шмидт устроился туда 7 сентября того же года на должность гравёра банкнот и заведующего отделом гравюры и гальванопластики. Целый ряд проектов банкнот подготовил тогда уже известный художник Макс Швабинский. Таким образом началось сотрудничество между двумя художниками, которое было чрезвычайно плодотворно вплоть до смерти Швабинского в 1962 году[2].

В 1942 году по заказу управления банка концентрационного лагеря Терезиенштадт Индржих Шмидт работал над квитанциями об оплате, которые были введены там в качестве средства платежа с 12 мая 1943 года. Он гравировал голову Моисея, который указывал на доску с десятью заповедями. Проект банкнот был подготовлен пражским художником и писателем Петром Кином (1919—1944). Шмидт также гравировал банкноты Словакии по собственным проектам и проектам словацкого художника Штефана Беднара[4].

Индра Шмидт был сотрудником государственной типографии до 1967 года. Одними из его главных задач во время службы в государственной типографии были всегда подготовка и обучение молодых кадров. Ещё в 1948 году под руководством Шмидта начали гравировать чехословацкие почтовые марки Ладислав Ирка и Ян Мрачек. В качестве частного преподавателя Шмидт также обучал молодых художников профессии гравёра[5].

Умер Индра Шмидт в 12 марта 1984 года в Праге[5].

Создание почтовых марок

И. Шмидт — один из самых плодовитых гравёров в области чехословацкой почтовой миниатюры. Он является автором свыше 400 почтовых марок Чехословакии[3].

Первый эскиз почтовой марки И. Шмидт создал в 1918 году. Это был проект марки «Градчаны», исполненный в технике ксилографии совместно с другими сотрудниками типографии «Politika». Этому проекту не суждено было стать маркой, поскольку, по одной из версий, он был слишком поздно представлен в почтовое министерство, а по другой — слишком сильно напоминал «Градчаны» Альфонса Мухи[2].

Хотя в период между двумя мировыми войнами Индржих Шмидт занимался гравировкой банкнот, он не оставлял попыток по созданию почтовых марок. Так, например, он сделал несколько гравюр по рисункам профессора Йозефа Сейпки (Josef Sejpka), но в печать пошли гравюры, сделанные Ярославом Гольдшмидом[2].

Первая почтовая марка, которую гравировал И. Шмидт, появилась уже после оккупации Чехословакии Германией и была выпущена немецкой почтовой администрацией протектората Богемии и Моравии к 54-му дню рождения Адольфа Гитлера 20 апреля 1943 года. На миниатюре был изображён Гитлер, смотрящий из окна Пражского замка вниз на Прагу[2].

Только после окончания Второй мировой войны Индра Шмидт начал карьеру гравёра чехословацких почтовых марок. Первые марки Шмидта, изданные от имени Чехословакии, вышли 28 октября 1945 года. Это была серия из трёх миниатюр с портретами словацкого политика Милана Растислава Штефаника и чехословацких президентов Томаша Масарика и Эдварда Бенеша. Затем последовали другие марки, проекты которых были подготовлены гравёром ещё до войны. Среди них были репродукция картины Йозефа Манеса «Святой Георгий», которая предназначалась первоначально для банкнот Протектората Богемии и Моравии, а также портрет писателя Карела Гавличека-Боровского[5].

На большинстве послевоенных выпусков Чехословакии гравёр ставил подпись «Jindra S.». Это связано с тем, что в восстановленном после войны почтовом министерстве Чехословакии немецкая фамилия Шмидта подверглась критике. Тогда он решил приспособить подпись на марках к чешскому языку, поставив вместо фамилии своё сокращённое имя[6].

В 1948 году вышла чехословацкая миниатюра, посвящённая 11-му слёту гимнастического общества «Сокол». Это была первая совместная марка Макса Швабинского и Индры Шмидта. Макс Швабинский создал более 70 эскизов марок, практически все из которых гравировал Шмидт[7].

В 1960-е годы оформление почтовых марок изменилось от одноцветных гравюр к многоцветным выпускам. Всё это выдвигало совершенно новые требования к гравёрам. Первопроходцем в этой области стал И. Шмидт, гравировавший в 1961 году серию марок «Бабочки» по эскизам Макса Швабинского[8].

После выхода в отставку в 1967 году в 70-летнем возрасте Индра Шмидт гравировал марки ещё на протяжении 15 лет в качестве внештатного сотрудника. Его последняя миниатюра вышла в свет в 1982 году. Она была посвящена чемпионату мира по футболу в Испании[5].

Шмидт также гравировал марки для Болгарии, Эфиопии и Ирака[3].

Память

Автопортрет чешского гравёра Индры Шмидта был помещён на чехословацкую миниатюру, посвящённую Дню почтовой марки, причём это была последняя почтовая марка Чехословакии, эмитированная 18 декабря 1992 года[9].

Напишите отзыв о статье "Шмидт, Индржих"

Примечания

  1. [www.batz-hausen.de/schmidt0.htm Einleitung] (нем.). Jindra Schmidt. Briefmarkenstecher. Die Briefmarkengalerie tschechischer und slowakischer Graphik-Kunst. BriefmarkenGalerie; Gerhard Batz. Проверено 2 июля 2011. [www.webcitation.org/69sdAl3Al Архивировано из первоисточника 13 августа 2012].
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 [www.batz-hausen.de/schmidt2.htm Anfänge] (нем.). Jindra Schmidt. Briefmarkenstecher. Die Briefmarkengalerie tschechischer und slowakischer Graphik-Kunst. BriefmarkenGalerie; Gerhard Batz. Проверено 2 июля 2011. [www.webcitation.org/69sdBOzoj Архивировано из первоисточника 13 августа 2012].
  3. 1 2 3 4 Hessler G. [www.graphics-stamps.org/pghessler.pdf Engravers of postage stamps and bank notes deserved recognition] // Philateli-graphics. — 2006. — № 4. — October. — P. 43—44. (англ.) (Проверено 2 июля 2011)
  4. [www.batz-hausen.de/schmidt3.htm Protektorat] (нем.). Jindra Schmidt. Briefmarkenstecher. Die Briefmarkengalerie tschechischer und slowakischer Graphik-Kunst. BriefmarkenGalerie; Gerhard Batz. Проверено 2 июля 2011. [www.webcitation.org/69sdBvjYH Архивировано из первоисточника 13 августа 2012].
  5. 1 2 3 4 [www.batz-hausen.de/schmidt4.htm Routine] (нем.). Jindra Schmidt. Briefmarkenstecher. Die Briefmarkengalerie tschechischer und slowakischer Graphik-Kunst. BriefmarkenGalerie; Gerhard Batz. Проверено 2 июля 2011. [www.webcitation.org/69sdCTXp5 Архивировано из первоисточника 13 августа 2012].
  6. [www.batz-hausen.de/schmidt1.htm Jindra Schmidt] (нем.). Briefmarkenstecher. Die Briefmarkengalerie tschechischer und slowakischer Graphik-Kunst. BriefmarkenGalerie; Gerhard Batz. Проверено 2 июля 2011. [www.webcitation.org/69sdD1fbm Архивировано из первоисточника 13 августа 2012].
  7. [www.batz-hausen.de/schmidt5.htm Höhepunkt] (нем.). Jindra Schmidt. Briefmarkenstecher. Die Briefmarkengalerie tschechischer und slowakischer Graphik-Kunst. BriefmarkenGalerie; Gerhard Batz. Проверено 2 июля 2011. [www.webcitation.org/69sdDYUnJ Архивировано из первоисточника 13 августа 2012].
  8. [www.batz-hausen.de/banska.htm Umění] (нем.). Jindra Schmidt. Briefmarkenstecher. Die Briefmarkengalerie tschechischer und slowakischer Graphik-Kunst. BriefmarkenGalerie; Gerhard Batz. Проверено 2 июля 2011. [www.webcitation.org/69sdE6hFV Архивировано из первоисточника 13 августа 2012].
  9. Stanley Gibbons Stamp Catalogue. Pt. 5: Czechoslovakia & Poland. — 6th edn. — L.: Stanley Gibbons, 2002. — P. 1—115. — ISBN 0-85259-529-8(англ.)

Ссылки

  • [www.artbohemia.cz/Schmidt-jindra Jindra Schmidt] (чешск.). Umělci. ArtBohemia. — Некоторые работы И. Шмидта. Проверено 3 июля 2011. [www.webcitation.org/67esNfAvK Архивировано из первоисточника 14 мая 2012].

Отрывок, характеризующий Шмидт, Индржих



Николай, с несходящей улыбкой на лице, несколько изогнувшись на кресле, сидел, близко наклоняясь над блондинкой и говоря ей мифологические комплименты.
Переменяя бойко положение ног в натянутых рейтузах, распространяя от себя запах духов и любуясь и своей дамой, и собою, и красивыми формами своих ног под натянутыми кичкирами, Николай говорил блондинке, что он хочет здесь, в Воронеже, похитить одну даму.
– Какую же?
– Прелестную, божественную. Глаза у ней (Николай посмотрел на собеседницу) голубые, рот – кораллы, белизна… – он глядел на плечи, – стан – Дианы…
Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.
– А! Никита Иваныч, – сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.
– Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, – сказала она, таким голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. – Пойдем, Nicolas. Ведь ты позволил мне так называть тебя?
– О да, ma tante. Кто же это?
– Анна Игнатьевна Мальвинцева. Она слышала о тебе от своей племянницы, как ты спас ее… Угадаешь?..
– Мало ли я их там спасал! – сказал Николай.
– Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой. Ого! как покраснел! Что, или?..
– И не думал, полноте, ma tante.
– Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
– Очень рада, мой милый, – сказала она, протянув ему руку. – Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
Отходя от Мальвинцевой, Ростов хотел вернуться к танцам, но маленькая губернаторша положила свою пухленькую ручку на рукав Николая и, сказав, что ей нужно поговорить с ним, повела его в диванную, из которой бывшие в ней вышли тотчас же, чтобы не мешать губернаторше.
– Знаешь, mon cher, – сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, – вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
– Кого, ma tante? – спросил Николай.
– Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему, нет, – княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
– Совсем нет, – как бы обидевшись, сказал Николай. – Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, – сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.