Шмуэль Биньямин Сойфер
| Шмуэль Биньямин Сойфер |
13 марта 1815 (1 Адара II 5575), Братислава, (в ту пору Пресбург), Венгрия — 31 декабря 1871 (19 Тевета 5632), Братислава, Словакия) — один из ведущих ортодоксальных раввинов Венгрии во второй половине XIX века и Рош-ешива (глава) знаменитой ешивы Пресбурга, известный своим главным трудом, книгой «Ксав Сойфер».
Содержание
Ранние годы
Шмуэль Биньямин родился в Прессбурге (ныне Братислава) 13 марта 1815. Его отец, знаменитый Хатам Сойфер, раввин Пресбурга, был религиозным лидером венгерских евреев и одним из ведущих европейских раввинов. Его мать Сара (1790—1832) была дочерью раввина Акивы Эгера, раввина Познани, одного из самых больших знатоков Талмуда того времени. Когда ему было шесть лет, сразу несколько членов его семьи заболели, и среди них маленький Шмуэль Вольф, как его тогда называли. Врачи уже отказались от него. В качестве сгулы они добавили «Авраам» к своему имени, но безрезультатно. Они уже вызвали Хевру Кадишу и зажгли свечи по обычаю того времени будучи в полной уверенности, что Шмуэль умрёт. Врачи сказали отцу Шмуэля, Хатаму Сойферу: «Мы знаем, что вы Божественный и святой человек, и если вашими молитвами вы не можете помочь вашему сыну, с нашей стороны, все надежды потеряны». Услышав это, Хатам Сойфер отошёл в угол, где хранились все его рукописи и произнёс короткую молитву. В это время больной ребенок Авраам Шмуэль Биньямин уже почти в агонии начал кричать молитву «Шма», но их молитвы были услышаны, и состояние Шмуэля Биньямина стало улучшаться. Врачи с недоумением сказали Хатаму Сойферу, что действительно убедились в том, что он необыкновенный человек, на что он отвечал что ещё не потерял надежду ни на секунду. Один из учеников Хатама Софера позже свидетельствовал, что Хатам Сойфер заявил тогда, что «умолял сохранить сына хоть для одного Юбилея». Шмуэль Биньямин прожил ещё ровно пятьдесят лет и умер в возрасте пятидесяти шести лет. Его первым учителем был сойфер Мордехай Эфраим Фишель. Позднее Шмуэль поступил в ешиву своего отца и стал одним из его выдающихся учеников. В восемнадцать лет в 1833 году он женился на Ребецн Хаве Лее, которая была дочерью цадика Раввин Ицхока Вайса из Гёрлица, который дал за ней приданое и пообещал оказывать им поддержку в течение шести лет. Свадьба состоялась в городе Камарене, затем они поселились в Братиславе, где он продолжил свои исследования и помогал отцу в ешиве.
Прессбург
3 октября 1839 умер его отец, Хатам Сойфер, и пост раввина Пресбурга перешёл к Шмуэлю Биньямину. Когда Хатам Сойфер был на смертном одре он благословил своего сына очень длинным благословением, в котором он отметил каждое благословение найденное в Танахе. Все присутствующие были потрясены и смотрели с благоговением видя, как он корчился от боли и в то же время был в состоянии вспомнить и произнести все эти благословения. Затем он рукоположил его, говоря: «Твой дедушка Акива будет стоять где твоя правая рука, твой дедушка Махакшешах будет стоять с левого бока, и определенные ангелы будут стоять у вас над головой, и я буду близко позади, чтобы выполнить твои пожелания».
Смерть и наследие
31 декабря 1871 года Ксав Софер умер и пост раввина Прессбурга перешёл к его сыну, раввину Симхе Буним Сойферу, известному как Шевет Софер.
Другой сын, раввин Шимон Сойфер был назначен как раввином Эрлау (Эгера). Шимон, внук раввина Йоханана Софер создал многочисленные синагоги в Израиле и одну в США, назвав их Кехила Кдоша (Святая ассоциация) Ксава Сойфера.
Напишите отзыв о статье "Шмуэль Биньямин Сойфер"
Ссылки
- [www.chasamsofer.com/ Сайт, посвящённый Шмуэлю Биньямину Сойферу]
- [www.greenfieldjudaica.com/ksav-sofer--tiefenbrun-art-collection-TAC16.html Портрет Ксава Сойфера]
Отрывок, характеризующий Шмуэль Биньямин Сойфер
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
