Шмыго, Иван Степанович

	Иван Степанович Шмыго
Дата рождения	30 января 1896
Место рождения	село Доброволя, ныне Волковысский район, Гродненская область
Дата смерти	1979
Место смерти	Москва
Принадлежность	Российская империя → СССР
Род войск	Пехота
Годы службы	1915 — 1917 годы ; 1918 — 1938 годы ; 1939 — 1956 годы
Звание	<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение
Командовал	47-й стрелковый корпус ; 67-й стрелковый корпус
Сражения/войны	Первая мировая война ; Гражданская война в России ; Великая Отечественная война

Иван Степанович Шмыго (30 января 1896 года, село Доброволя, ныне Волковысский район, Гродненская область — 1979 год, Москва) — советский военный деятель, Генерал-лейтенант (1945 год).

Начальная биография

Иван Степанович Шмыго родился 30 января 1896 года в селе Доброволя ныне Волковысского района Гродненской области.

Военная служба

Первая мировая и гражданская войны

В августе 1915 года был призван в ряды Русской императорской армии, после чего служил рядовым в Новгородской губернии и Нарве, где в 1916 году и закончил учебную команду. После сданного экзамена при Нарвской мужской гимназии на вольноопределяющегося 2-го разряда был направлен в Гатчинскую школу прапорщиков и после окончания школы в ноябре того же года был направлен младшим офицером в запасной полк, дислоцированный в городе Опочка, а затем в 546-й Волчанский полк, после чего принимал участие в боевых действиях на Западном фронте.

В декабре 1917 года Шмыго в чине прапорщика был демобилизован из рядов армии, после чего работал секретарем волисполкома в селе Погорелое (Тульская губерния).

В апреле 1918 года вступил в ряды РККА и назначен на должность военрука Погорельского военкомата, а в сентябре — на должность командира роты в Тульском территориальном полку. В феврале 1919 года был направлен в состав Новохоперского Коммунистического отряда принимал участие в ходе ликвидации вооружённых формирований «зеленых» в районе Поворино.

С марта служил на должностях командира роты и батальона в составе 323-го стрелкового полка, который вскоре был преобразован сначала в 426-й, а затем 527-й стрелковые полки. В октябре после подготовки прибывшего пополнения полк был включён в состав Восточного фронта, после чего принимал участие в боевых действиях против войск под командованием адмирала А. В. Колчака и генерала А. И. Дутова на реке Тобол и в районах Кокчетава, Акмолинска и Каркалинска.

В феврале 1920 года Шмыго заболел, после чего был эвакуирован в Акмолинск. После излечения в июне того же года был назначен на должность командира батальона при штабе Западно-Сибирского военного округа, а затем на должность командира роты в составе 33-го запасного полка, дислоцированного в Омске, после чего с декабря 1920 по март 1921 года принимал участие в боевых действиях по подавлению Ишимского восстания. Вскоре Шмыго был назначен на должность командира роты в составе Омского территориального полка.

Межвоенное время

С сентября 1921 года Шмыго служил в 29-й стрелковой дивизии на должностях командира взвода 434-го стрелкового полка, помощника начальника пулемётной команды, помощника командира роты и батальона 255-го стрелкового полка, командира роты и батальона 85-го стрелкового полка.

В октябре 1928 года был направлен на учёбу в Военную академию имени М. В. Фрунзе, после окончания которой в марте 1931 года был назначен на должность начальника 1-й части штаба 15-й стрелковой дивизии, в мае 1932 года — на эту же должность в штабе 6-го стрелкового корпуса, а в июне 1935 года — на должность начальника 2-го отдела штаба Харьковского военного округа.

В ноябре 1936 года Шмыго был направлен на учёбу в Академию Генштаба РККА, после окончания двух курсов которой в августе 1938 года был уволен в запас, однако в марте 1939 года восстановлен в кадрах РККА и назначен на должность преподавателя общей тактики Военной академии имени М. В. Фрунзе, в декабре того же года — на должность старшего преподавателя кафедры оперативного искусства в Академии Генштаба РККА, а в апреле 1940 года — на должность начальника 6-го отдела Организационного управления Генштаба Красной Армии.

Великая Отечественная война

С началом войны Шмыго находился на прежней должности.

В июле 1941 года был назначен на должность заместителя начальника штаба — начальника оперативного отдела штаба 20-й армии, которая принимала участие в боевых действиях в ходе Смоленского сражения и Вяземской оборонительной операции, во время которых оказалась в окружении, где продолжала вести оборонительные боевые действия. С частью войск Шмыго вышел из окружения на Можайскую линию обороны и после расформирования полевого управления армии в конце октября был назначен на должность заместителя начальника штаба — начальника оперативного отдела штаба Северо-Западного фронта, который вёл оборонительные боевые действия на демянском направлении, а затем принимал участие в ходе Торопецко-Холмской и Демянской наступательных операций.

В апреле 1943 года Шмыго был назначен на должность заместителя командующего 27-й армией, а с марта 1944 года исполнял должность командира 47-го стрелкового корпуса, который в ходе Проскуровско-Черновицкой наступательной операции принимал участие в боевых действиях по освобождению Проскурова.

В апреле 1944 года был назначен на должность командира 67-го стрелкового корпуса, принимавшего участие в ходе Львовско-Сандомирской наступательной операции и освобождения городов Зборов и Львов, за что получил почётное наименование «Львовский». Вскоре корпус участвовал в ходе Западно-Карпатской, Моравско-Остравской и Пражской наступательных операций. За умелое командование частями корпуса, смелость и решительность в действиях и проявленные при этом доблесть и мужество генерал-лейтенант Иван Степанович Шмыго был награждён орденом Кутузова 2 степени.

Послевоенная карьера

После окончания войны состоял в распоряжении Генштаба Красной Армии и в 1946 году был назначен на должность начальника кафедры Военной академии имени М. В. Фрунзе, однако 30 октября 1948 года был откомандирован в распоряжение МВД СССР и назначен на должность заместителя начальника Института МВД.

Генерал-лейтенант Иван Степанович Шмыго в октябре 1956 года вышел в запас. Умер в 1979 в Москве.

Награды

Память

Напишите отзыв о статье "Шмыго, Иван Степанович"

Литература

Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комкоры. Военный биографический словарь / Под общей редакцией М. Г. Вожакина. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2006. — Т. 1. — С. 639—640. — ISBN 5-901679-08-3.

Отрывок, характеризующий Шмыго, Иван Степанович

И Наташа не могла больше говорить (ей всё смешно казалось). Она упала на мать и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись.
– Ну, поди, поди с своим уродом! – сказала мать, притворно сердито отталкивая дочь. – Это моя меньшая, – обратилась она к гостье.
Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.
Гостья, принужденная любоваться семейною сценой, сочла нужным принять в ней какое нибудь участие.
– Скажите, моя милая, – сказала она, обращаясь к Наташе, – как же вам приходится эта Мими? Дочь, верно?
Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.
Между тем всё это молодое поколение: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – меньшой сын, все разместились в гостиной и, видимо, старались удержать в границах приличия оживление и веселость, которыми еще дышала каждая их черта. Видно было, что там, в задних комнатах, откуда они все так стремительно прибежали, у них были разговоры веселее, чем здесь о городских сплетнях, погоде и comtesse Apraksine. [о графине Апраксиной.] Изредка они взглядывали друг на друга и едва удерживались от смеха.
Два молодые человека, студент и офицер, друзья с детства, были одних лет и оба красивы, но не похожи друг на друга. Борис был высокий белокурый юноша с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица; Николай был невысокий курчавый молодой человек с открытым выражением лица. На верхней губе его уже показывались черные волосики, и во всем лице выражались стремительность и восторженность.
Николай покраснел, как только вошел в гостиную. Видно было, что он искал и не находил, что сказать; Борис, напротив, тотчас же нашелся и рассказал спокойно, шутливо, как эту Мими куклу он знал еще молодою девицей с неиспорченным еще носом, как она в пять лет на его памяти состарелась и как у ней по всему черепу треснула голова. Сказав это, он взглянул на Наташу. Наташа отвернулась от него, взглянула на младшего брата, который, зажмурившись, трясся от беззвучного смеха, и, не в силах более удерживаться, прыгнула и побежала из комнаты так скоро, как только могли нести ее быстрые ножки. Борис не рассмеялся.
– Вы, кажется, тоже хотели ехать, maman? Карета нужна? – .сказал он, с улыбкой обращаясь к матери.
– Да, поди, поди, вели приготовить, – сказала она, уливаясь.
Борис вышел тихо в двери и пошел за Наташей, толстый мальчик сердито побежал за ними, как будто досадуя на расстройство, происшедшее в его занятиях.

Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.