Арнольд, Эдвард

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Арнольд и Шнайдер

Эдвард Арнольд
Edward Arnold
Имя при рождении:	Gunther Edward Arnold Schneider
Дата рождения:	18 февраля 1890(1890-02-18)
Место рождения:	Нью-Йорк США
Дата смерти:	26 апреля 1956(1956-04-26) (66 лет)
Место смерти:	Энсино штат Калифорния США
Гражданство:	США США
Профессия:	актёр
Карьера:	1907—1956

Эдвард Арнольд (англ. Edward Arnold), имя при рождении Гюнтер Эдвард Арнольд Шнайдер (англ. Gunther Edward Arnold Schneider) (18 февраля 1890 года — 26 апреля 1956 года) — американский актёр, более всего известный ролями в фильмах 1930—40-х годов. «Дородный и внушительный», «здоровый и энергичный американский характерный актёр», Арнольд сыграл более чем в 150 фильмах.

«Плодовитый и популярный актёр, он начинал карьеру на сцене, а в период между 1915 и 1919 годами играл в многочисленных фильмах студии „Эссеней“». После некоторого перерыва в 1932 году Арнольд вернулся в кино, где «в 1930—40-е годы был ведущим характерным актёром на студиях „Метро-Голдвин-Майер“ (1933—1934 и 1941—1950), „Парамаунт“ (1937) и „Юнивёрсал“ (1939—1941), специализируясь на ролях коррумпированных политиков и буйных, несдержанных магнатов».

Самыми заметными фильмами с участием Арнольда стали мюзикл «Я не ангел» (1933), криминальные мелодрамы «Трое в паре» (1932) и «Стеклянный ключ» (1935), криминальная биографическая драма «Бриллиантовый Джим» (1935), драма по Ф. М. Достоевскому «Преступление и наказание» (1935), мелодрама «Приди и владей» (1936), романтические комедии «Лёгкая жизнь» (1937) и «С собой не унесёшь» (1938), политическая драма «Мистер Смит едет в Вашингтон» (1939), притча-драма «Дьявол и Дэниэл Уэбстер» (1941), политическая сатира «Знакомьтесь, Джон Доу» (1941), комедия «Ничего, кроме правды» (1941), фильмы нуар «Джонни Аполлон» (1940), «Джонни Игер» (1941) и «Глаза в ночи» (1942), романтическая комедия «Дорогая Рут» (1947) и фильм нуар «Город, который никогда не спит» (1953).

Ранние годы

Эдвард Арнольд родился 18 февраля 1890 года в Нью-Йорке в семье эмигрантов из Германии. Рано осиротев, Арнольд сам зарабатывал себе на жизнь, работая помощником мясника, посыльным и кочегаром.

В 12 лет он впервые вышел на сцену, сыграв Лоренцо в любительской постановке «Венецианского купца», а в 15 лет уже стал профессиональным актёром. В 17 лет Арнольд вступил в престижную труппу «Актёры Бена Грита», где дебютировал в спектакле «Сон в летнюю ночь».

С 1915 года Арнольд стал играть эпизодические, а затем и главные роли роли в немых короткометражных и полнометражных фильмах на студиях «Эссенэй» в Чикаго и «Уорлд студиоз» в Нью-Джерси. С 1916 по 1920 год Арнольд сыграл в 40 фильмах, после чего вернулся на сцену, где в 1919-32 годах сыграл в 13 бродвейских постановках.

Карьера в кино (1932—1956)

После двенадцатилетнего перерыва, уже в звуковую эпоху, Арнольд вернулся в кино, где сначала играл в криминальных мелодрамах. Он исполнил роль гангстера в драме режиссёра Тэя Гарнетта «О’кей Америка!» (1932) о подъёме к славе и власти беспринципного нью-йоркского журналиста (Лью Эйрс). Год спустя в криминальной комедии «Показное спокойствие» (1933) Арнольд воссоздал на экране роль гангстера, которую он играл в одноимённой бродвейской постановке 1932-33 годов. В том же году Арнольд сыграл священника в мелодраме Виктора Флеминга «Белая монахиня» (1933) с участием Хелен Хейс и Кларка Гейбла, и шейха — в приключенческой мелодраме Сэма Вуда «Варвар» (1933) с участием Рамона Новарро и Хелен Хейс.

Первоначально Арнольд надеялся стать «стройным исполнителем главных ролей, однако вскоре понял, что его судьба связана с характерными ролями, и соответственно нарастил своё тело. Как он позднее заметил: „Чем больше я становился, тем лучшие характерные роли я получал“». «Дородный мужчина с властными манерами и великолепным баритоном, он стал популярной экранной личностью на десятилетия».

«Арнольд нашёл свою нишу, играя различного рода магнатов» — миллионера-алкоголика в мелодраме «Сэйди МакКи» (1934) с Джоан Кроуфорд и Франшо Тоуном, дровосека, выросшего в магнаты деревопереработки, в мелодраме «Приди и владей» (1936) с участием Фрэнсис Фармер и Джоэла МакКри и зловещего производителя боеприпасов в музыкальной комедии «Наслаждение идиота» (1939) с Нормой Ширер и Кларком Гейблом. В 1935 году вышла криминальная мелодрама Фрэнка Таттла «Стеклянный ключ» (1935) по роману известного автора «крутых» романов Дэшила Хэммета, в которой Арнольд сыграл одну из главных ролей подпольного хозяина города, который стремится легализоваться и жениться на дочери сенатора.

С середины 1930-х до начала 1940-х годов, «несмотря на средний возраст и грузную комплекцию, Арнольд играл и главные роли». В 1935 году Арнольд получил заглавную роль в биографической драме «Бриллиантовый Джим» (1935) об известном бизнесмене и филантропе начала 20 века Джиме Брэйди. Ради этой роли ему потребовалось набрать дополнительно 12 килограммов к и без того солидной фигуре. Он вновь сыграл Брэйди в биопике «Лилиан Рассел» (1940), посвящённом знаменитой певице и близкой подруге Брэйди (её роль исполнила Элис Фэй). В 1936 году Арнольд стал первым актёром, воплотившим на экране образ знаменитого детектива из книг Рекса Стаута, «полного, ворчиливого и вспыльчивого» Ниро Вульфа, в фильме «Знакомьтесь: Ниро Вульф» (1936). Серия фильмов о Ниро Вульфе была продолжена в 1937 году, однако роль Ниро Вульфа в нём исполнил уже другой актёр.

Арнольд сыграл главную роль швейцарского эмигранта, ставшего крупным калифорнийским землевладельцем и первым человеком, обнаружившем золото на своей территории, в драме «Золото Саттера» (1936) о Золотой лихорадке в Калифорнии в середине 19 века. В полубиографической драме «Любимец Нью-Йорка» (1937) он вновь предстал «в своём обычном образе магната, симпатичного негодяя, который обманным путём прокладывает путь в верхние эшелоны Уолл-стрит» (его партнёрами по картине были Френсис Фармер и Кэри Грант).

В 1937 году карьерный рост Арнольда на некоторое время приостановился, когда комитет кинопрокатчиков навесил на него ярлык «кассового яда» (наряду с такими актёрами, как Кэтрин Хепберн, Марлен Дитрих, Фред Астер, Джоан Кроуфорд и другие). Однако, «не теряя присутствия духа, Арнольд стал браться за менее значимые роли второго плана, и в этом качестве оставался востребованным актёром до самой смерти».

Фаворит режиссёра Фрэнка Капры (который часто журил актёра за его фирменный «фальшивый смех»), Арнольд сыграл в трёх фильмах знаменитого режиссёра: он исполнил роль миллионера-сноба и отца главного героя (Джеймс Стюарт) в романтической комедии «С собой не унесешь» (1938), коррумпированного политического босса в драме «Мистер Смит едет в Вашингтон» (1939), и владельца газеты, который под популистскими лозунгами стремится к власти, в политической сатире «Знакомьтесь, Джон Доу» (1941) с Гэри Купером и Барбарой Стэнвик в главных ролях.

В начале 1940-х годов Арнольд сыграл в нескольких криминальных фильмах: в драме «Граф Чикаго» (1940) он сыграл коварного адвоката, работающего на гангстера с британскими аристократическими корнями (Роберт Монтгомери), а в драме Генри Хэтэуэя «Джонни Аполлон» (1940) он сыграл брокера-растратчика, сын которого (Тайрон Пауэр) решает вызволить отца из тюрьмы с помощью денег, добытых бандитским путём. В нуаровом триллере Мервина ЛеРоя «Джонни Игер» (1941) Арнольд играет роль прогрессивного прокурора, который ведёт борьбу с хитроумным гангстером и организатором незаконных азартных игр (Роберт Тейлор), в которого влюбляется падчерица прокурора (Лана Тёрнер).

В начале 1940-х годов Арнольд время от времени продолжал сниматься в главных ролях. В фэнтези-драме Уильяма Дитерле «Дьявол и Дэниел Уэбстер» (1941) он сыграл ключевую роль прогрессивного политика из Нью-Гемпшира, который вступает в схватку с дьяволом за душу местного фермера. Год спустя Арнольд сам сыграл дьявола в 17-минутном пропагандистском фильме военного времени «Инфляция» (1942), в котором Гитлер обращается за помощью к дьяволу, чтобы тот разрушил американскую экономику). В двух детективах по романам Бэйнарда Кендрика — «Глаза ночи» (1942) Фреда Циннеманна и «Скрытый глаз» (1945) — Арнольд предстал в образе слепого детектива Дункана Маклейна.

С середины 1940-х годов кинокарьера Арнольда пошла на спад. Среди наиболее заметных его картин этого периода комедия «Только стоячие места» (1944) с Полетт Годдар и Фредом МакМюрреем, где он сыграл владельца компании по производству игрушек, мелодрама Тэя Гарнетта «Миссис Паркингтон» (1944), где он исполнил роль попавшего в неприятности финансового дельца. Во второй половине 1940-х годов Арнольд сыграл отца главной героини в романтической комедии военного времени «Дорогая Рут» (1947) с Джоан Колфилд и Уильямом Холденом, а также небольшую роль конгрессмена в военной штабной драме Сэма Вуда «Командное решение» (1948) со звёздным актёрским составом, включавшем Кларка Гейбла, Уолтера Пиджона, Вэна Джонсона, Брайана Донлеви и других.

Свои последние значимые роль Арнольд сыграл в фильмах нуар «Город, который никогда не спит» (1953), где он предстал в образе тесно связанного с преступностью успешного адвоката, и «Хьюстонская история» (1956) Уильяма Касла, где он сыграл роль крупного гангстера, финансирующего проект незаконной откачки нефти с нефтяных месторождений. Последним фильмом Эдварда Арнольда стала «вырванная из сегодняшних заголовков» криминальная драма «Разоблачение в Майами» (1956), где он сыграл продажного политика. Арнольд умер, не дожив до выхода картины на экраны.

Работа на радио и телевидении

Начиная с середины 1930-х годов, Арнольд был ведущим нескольких радиопрограмм, а в 1947-53 годах еженедельно выходил в эфир в радиопрограмме «Мистер Президент», играя в каждом новом эпизоде роль какого-либо американского президента.

В 1950-е годы Арнольд сыграл в 20 эпизодах различных телесериалов.

Прочая деятельность

В 1940 году Арнольд выпустил автобиографию «Лоренцо едет в Голливуд».

В 1940—1942 годах Арнольд был президентом Гильдии киноактёров.

В 1940-е годы Арнольд всё более активно занимался политикой. Он был одним из первых актёров, серьёзно рассматривавших возможность политической карьеры. В середине 1940-х годов Арнольд участвовал в выборах на должность олдермена Лос-Анджелеса, однако потерпел поражение. Хотя Арнольд был убеждённым антикоммунистом и правым консерватором, он тем не менее был яростным противником преследования кинодеятелей по политическим мотивам, которое проводила Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности, и соответственно выступал против составления чёрных списков кинодеятелей, подозреваемых в связях с коммунистами.

Личная жизнь

Арнольд был женат трижды: с 1917 по 1927 год на Хэрриет Маршалл, в этом браке у него родилось трое детей, в 1929—1948 — на Оливии Эмерсон и с 1951 года вплоть до своей смерти — на Клео МакЛейн.

Смерть

Эдвард Арнольд умер 24 апреля 1956 года в своём доме в Энсино, Калифорния, от кровоизлияния в мозг, ему было 66 лет.

Фильмография (с 1932 года)

1932 — О’кей, Америка! / Okay, America! — Дьюк Морган 1932 — Трое в паре / Three on a Match — Эйс 1932 — Страх говорить / Afraid to Talk — Джиг Скелли 1932 — Распутин и императрица / Rasputin and the Empress — доктор Ремезов 1933 — Показное спокойствие / Whistling in the Dark — Диллон 1933 — Белая монахиня / The White Sister — отец Сарацинска 1933 — Варвар / The Barbarian — Ахмед-паша 1933 — Дженни Герхардт / Jennie Gerhardt — сенатор Брэндер 1933 — Тайна синей комнаты / Secret of the Blue Room — комиссар Форстер 1933 — Её телохранитель / Her Bodyguard — Орсон Битцер 1933 — Я не ангел / I’m No Angel — Большой Билл Бартон 1933 — Римские сплетни / Roman Scandals — император Валериус 1934 — Мадам-шпион / Madame Spy — Шульц 1934 — Сэйди МакКи / Sadie McKee — Джек Бреннан 1934 — Принцесса на тридцать дней / Thirty Day Princess — Ричард М. Гришем 1934 — Убежище / Hide-Out — детектив лейтенант «Мак» МакКарти 1934 — Выкуп в миллион долларов / Million Dollar Ransom — Винсент Шелтон 1934 — Дитя среды / Wednesday’s Child — Рэй Филлипс 1934 — Президент исчезает / The President Vanishes — секретарь по военным делам Уорделл 1935 — Биография холостячки / Biography of a Bachelor Girl — мистер «Фэйди» Фейдак 1935 — Кардинал Ришелье / Cardinal Richelieu — Людовик XIII 1935 — Стеклянный ключ / The Glass Key — Пол Мэдвиг 1935 — Бриллиантовый Джим / Diamond Jim — Бриллиантовый Джим 1935 — Помнишь прошлую ночь? / Remember Last Night? — Дэнни 1935 — Преступление и наказание / Crime and Punishment — инспектор Порфирий 1936 — Золото Саттера / Sutter’s Gold — Йохан (Джон) Саттер 1936 — Знакомьтесь: Ниро Вульф / Meet Nero Wolfe — Ниро Вульф 1936 — Приди и владей / Come and Get It — Барни Глазго 1937 — Женщина Джона Мида / John Meade’s Woman — Джон Мид 1937 — Легкая жизнь / Easy Living — Дж. Б. Болл 1937 — Любимец Нью-Йорка / The Toast of New York — Джим Фиск 1937 — Цветения на Бродвее / Blossoms on Broadway — Айра Коллинс 1938 — Восьмой раунд / The Crowd Roars — Джим Кейн 1938 — С собой не унесешь / You Can’t Take It With You — Энтони П. Кирби 1939 — Восторг идиота / Idiot’s Delight — Эчилл Уэбер 1939 — Друзья и враги Америки / Let Freedom Ring — Джим Нокс 1939 — Прожигатели жизни / Man About Town — сэр Джон Арлингтон 1939 — Мистер Смит едет в Вашингтон / Mr. Smith Goes to Washington — Джим Тейлор 1939 — Слегка почётный / Slightly Honorable — Винсент Кашинг 1940 — Граф Чикаго / The Earl of Chicago — Квентин «Док» Рэмси 1940 — Джонни Аполлон / Johnny Apollo — Роберт Кейн-старший 1940 — Лиллиан Расселл / Lillian Russell — Бриллиантовый Джим Брэйди 1941 — Знакомьтесь, Джон Доу / Meet John Doe — Д. Б. Нортон 1941 — Штраф / The Penalty — Мартин «Стафф» Нельсон 1941 — Леди из Шайенна / The Lady from Cheyenne — Джеймс «Джим» Корк 1941 — Ничего, кроме правды / Nothing But the Truth — T.T. Ролстон 1941 — Дьявол и Дэниэл Уэбстер / All That Money Can Buy — Дэниел Уэбстер 1941 — Джонни Игер / Johnny Eager — Джон Бенсон Фаррелл 1941 — Нечестные партнеры / Unholy Partners — Меррилл Ламберт 1941 — Проект для скандала / Design for Scandal — Джадсон М. / «Джадси» Блэр 1942 — Война против госпожи Хедли / The War Against Mrs. Hadley — Эллиотт Фалтон

1942 — Глаза в ночи / Eyes in the Night — Дункан «Мак» Маклейн 1942 — Инфляция / Inflation (короткометражка) — дьявол 1943 — Самая молодая профессия / The Youngest Profession — Бёртон В. Лайонс 1944 — Только стоячие места / Standing Room Only — Т.Дж. Тодд / «дворецкий» Тодд 1944 — Джэни / Janie — Чарльз Конуэй 1944 — Кисмет / Kismet — старший визирь 1944 — Миссис Паркингтон / Mrs. Parkington — Эмори Стилэм 1945 — Главная улица в темноте / Main Street After Dark — лейтенант Лоррган 1945 — Безумства Зигфилда / Ziegfeld Follies — адвокат 1945 — Скрытый глаз / The Hidden Eye — капитан Дункан МакЛейн 1945 — Уикэнд в отеле Уолдорф / Week-End at the Waldorf — Мартин Экс. Эдли 1946 — Джэни выходит замуж / Janie Gets Married — Чарльз Конуэй 1946 — Три мудрых глупца / Three Wise Fools — Теодор Финдли 1946 — Нет отгула, нет любви / No Leave, No Love — Хобарт Кэнфорд Стайлс 1947 — Могучий МакГурк / The Mighty McGurk — Майк Гленсон 1947 — Мой брат разговаривает с лошадьми / My Brother Talks to Horses — мистер Бледсоу 1947 — Дорогая Рут / Dear Ruth — судья Гарри Уилкинс 1947 — Рекламисты / The Hucksters — Дэйв Лэш 1948 — Три дорогие дочки / Three Daring Daughters — Роберт Нельсон 1948 — Большой город / Big City — судья Мартни О. Эберкромби 1948 — Дама без кавалера / Wallflower — Эндрю Дж. Линнетт 1948 — Командное решение / Command Decision — конгрессмен Артур Малколм 1949 — Джон любит Мэри / John Loves Mary — сенатор Джеймс МакКинли 1949 — Возьми меня с собой на бейсбол / Take Me Out to the Ball Game — Джо Лорган 1949 — Большой Джек / Big Jack — мэр Махоуни 1949 — Дорогая жена / Dear Wife — судья Уилкинс 1950 — Человек из жёлтого такси / The Yellow Cab Man — Мартин Криви 1950 — Энни получает ваше оружие / Annie Get Your Gun — Поуни Билл 1950 — Скиппер удивил свою жену / The Skipper Surprised His Wife — адмирал Гомер Торндайк 1950 — Пулитцеровский театр / Pulitzer Prize Playhouse (телесериал, 1 эпизод) 1951 — Дорогой подопечный / Dear Brat — сенатор Уилкинс 1952 — Оптом дешевле 2 / Belles on Their Toes — Сэм Харпер 1952 — Голливудская премьера / Hollywood Opening Night (телесериал, 1 эпизод) 1952—1955 — Телевизионный театр «Форда» / The Ford Television Theatre (телесериал, 4 эпизода) 1953 — Город, который никогда не спит / City That Never Sleeps — Пенрод Биддел 1953 — Человек противоречий / Man of Conflict — Дж. Р. Комптон 1954 — Прожигая жизнь / Living It Up — мэр 1954 — Первая студия / Studio One (телесериал, 1 эпизод) 1954 — Театр «Дженерал Электрик» / General Electric Theater (телесериал, 1 эпизод) 1954 — Ты там / You Are There (телесериал, 1 эпизод) 1955 — Кульминация / Climax! (телесериал, 2 эпизода) 1955 — Театр комедии Эдди Кантора / The Eddie Cantor Comedy Theater (телесериал, 1 эпизод) 1956 — Хьюстонская история / The Houston Story — Пол Атлас 1956 — Дочь посла / The Ambassador’s Daughter — посол Уильям Фиск 1956 — Разоблачение в Майами / Miami Exposé — Оливер Таббс 1956 — Телевизионный театр «Крафт» / Kraft Television Theatre (телесериал, 1 эпизод) 1956 — Театр знаменитостей / Celebrity Playhouse (телесериал, 1 эпизод) 1956 — Театр Этель Берримор / Ethel Barrymore Theater (телесериал, 1 эпизод) 1956 — Странные истории / Strange Stories (телесериал, 1 эпизод)

Ссылки

• [www.tcm.com/tcmdb/person/5769%7C44417/Edward-Arnold/ Эдвард Арнольд] на сайте Turner Classic Movies
• [www.afi.com/members/catalog/SearchResult.aspx?s=&TBL=PN&Type=CA&ID=44417 Эдвард Арнольд] на сайте Американского института киноискусства
• [www.rottentomatoes.com/celebrity/Edward_Arnold Арнольд, Эдвард] (англ.) на сайте Rotten Tomatoes

Отрывок, характеризующий Арнольд, Эдвард

В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.
Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла.
На другой вопрос: как даны были Бородинское и предшествующее ему Шевардинское сражения – существует точно так же весьма определенное и всем известное, совершенно ложное представление. Все историки описывают дело следующим образом:
Русская армия будто бы в отступлении своем от Смоленска отыскивала себе наилучшую позицию для генерального сражения, и таковая позиция была найдена будто бы у Бородина.
Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.
Русские не только не укрепляли позицию Бородинского поля влево под прямым углом от дороги (то есть места, на котором произошло сражение), но и никогда до 25 го августа 1812 года не думали о том, чтобы сражение могло произойти на этом месте. Этому служит доказательством, во первых, то, что не только 25 го не было на этом месте укреплений, но что, начатые 25 го числа, они не были кончены и 26 го; во вторых, доказательством служит положение Шевардинского редута: Шевардинский редут, впереди той позиции, на которой принято сражение, не имеет никакого смысла. Для чего был сильнее всех других пунктов укреплен этот редут? И для чего, защищая его 24 го числа до поздней ночи, были истощены все усилия и потеряно шесть тысяч человек? Для наблюдения за неприятелем достаточно было казачьего разъезда. В третьих, доказательством того, что позиция, на которой произошло сражение, не была предвидена и что Шевардинский редут не был передовым пунктом этой позиции, служит то, что Барклай де Толли и Багратион до 25 го числа находились в убеждении, что Шевардинский редут есть левый фланг позиции и что сам Кутузов в донесении своем, писанном сгоряча после сражения, называет Шевардинский редут левым флангом позиции. Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно, для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано то несправедливое и странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга) и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно неожиданном и почти не укрепленном месте.
Дело же, очевидно, было так: позиция была избрана по реке Колоче, пересекающей большую дорогу не под прямым, а под острым углом, так что левый фланг был в Шевардине, правый около селения Нового и центр в Бородине, при слиянии рек Колочи и Во йны. Позиция эта, под прикрытием реки Колочи, для армии, имеющей целью остановить неприятеля, движущегося по Смоленской дороге к Москве, очевидна для всякого, кто посмотрит на Бородинское поле, забыв о том, как произошло сражение.
Наполеон, выехав 24 го к Валуеву, не увидал (как говорится в историях) позицию русских от Утицы к Бородину (он не мог увидать эту позицию, потому что ее не было) и не увидал передового поста русской армии, а наткнулся в преследовании русского арьергарда на левый фланг позиции русских, на Шевардинский редут, и неожиданно для русских перевел войска через Колочу. И русские, не успев вступить в генеральное сражение, отступили своим левым крылом из позиции, которую они намеревались занять, и заняли новую позицию, которая была не предвидена и не укреплена. Перейдя на левую сторону Колочи, влево от дороги, Наполеон передвинул все будущее сражение справа налево (со стороны русских) и перенес его в поле между Утицей, Семеновским и Бородиным (в это поле, не имеющее в себе ничего более выгодного для позиции, чем всякое другое поле в России), и на этом поле произошло все сражение 26 го числа. В грубой форме план предполагаемого сражения и происшедшего сражения будет следующий:

Ежели бы Наполеон не выехал вечером 24 го числа на Колочу и не велел бы тотчас же вечером атаковать редут, а начал бы атаку на другой день утром, то никто бы не усомнился в том, что Шевардинский редут был левый фланг нашей позиции; и сражение произошло бы так, как мы его ожидали. В таком случае мы, вероятно, еще упорнее бы защищали Шевардинский редут, наш левый фланг; атаковали бы Наполеона в центре или справа, и 24 го произошло бы генеральное сражение на той позиции, которая была укреплена и предвидена. Но так как атака на наш левый фланг произошла вечером, вслед за отступлением нашего арьергарда, то есть непосредственно после сражения при Гридневой, и так как русские военачальники не хотели или не успели начать тогда же 24 го вечером генерального сражения, то первое и главное действие Бородинского сражения было проиграно еще 24 го числа и, очевидно, вело к проигрышу и того, которое было дано 26 го числа.
После потери Шевардинского редута к утру 25 го числа мы оказались без позиции на левом фланге и были поставлены в необходимость отогнуть наше левое крыло и поспешно укреплять его где ни попало.
Но мало того, что 26 го августа русские войска стояли только под защитой слабых, неконченных укреплений, – невыгода этого положения увеличилась еще тем, что русские военачальники, не признав вполне совершившегося факта (потери позиции на левом фланге и перенесения всего будущего поля сражения справа налево), оставались в своей растянутой позиции от села Нового до Утицы и вследствие того должны были передвигать свои войска во время сражения справа налево. Таким образом, во все время сражения русские имели против всей французской армии, направленной на наше левое крыло, вдвое слабейшие силы. (Действия Понятовского против Утицы и Уварова на правом фланге французов составляли отдельные от хода сражения действия.)
Итак, Бородинское сражение произошло совсем не так, как (стараясь скрыть ошибки наших военачальников и вследствие того умаляя славу русского войска и народа) описывают его. Бородинское сражение не произошло на избранной и укрепленной позиции с несколько только слабейшими со стороны русских силами, а Бородинское сражение, вследствие потери Шевардинского редута, принято было русскими на открытой, почти не укрепленной местности с вдвое слабейшими силами против французов, то есть в таких условиях, в которых не только немыслимо было драться десять часов и сделать сражение нерешительным, но немыслимо было удержать в продолжение трех часов армию от совершенного разгрома и бегства.


25 го утром Пьер выезжал из Можайска. На спуске с огромной крутой и кривой горы, ведущей из города, мимо стоящего на горе направо собора, в котором шла служба и благовестили, Пьер вылез из экипажа и пошел пешком. За ним спускался на горе какой то конный полк с песельниками впереди. Навстречу ему поднимался поезд телег с раненными во вчерашнем деле. Возчики мужики, крича на лошадей и хлеща их кнутами, перебегали с одной стороны на другую. Телеги, на которых лежали и сидели по три и по четыре солдата раненых, прыгали по набросанным в виде мостовой камням на крутом подъеме. Раненые, обвязанные тряпками, бледные, с поджатыми губами и нахмуренными бровями, держась за грядки, прыгали и толкались в телегах. Все почти с наивным детским любопытством смотрели на белую шляпу и зеленый фрак Пьера.
Кучер Пьера сердито кричал на обоз раненых, чтобы они держали к одной. Кавалерийский полк с песнями, спускаясь с горы, надвинулся на дрожки Пьера и стеснил дорогу. Пьер остановился, прижавшись к краю скопанной в горе дороги. Из за откоса горы солнце не доставало в углубление дороги, тут было холодно, сыро; над головой Пьера было яркое августовское утро, и весело разносился трезвон. Одна подвода с ранеными остановилась у края дороги подле самого Пьера. Возчик в лаптях, запыхавшись, подбежал к своей телеге, подсунул камень под задние нешиненые колеса и стал оправлять шлею на своей ставшей лошаденке.
Один раненый старый солдат с подвязанной рукой, шедший за телегой, взялся за нее здоровой рукой и оглянулся на Пьера.
– Что ж, землячок, тут положат нас, что ль? Али до Москвы? – сказал он.
Пьер так задумался, что не расслышал вопроса. Он смотрел то на кавалерийский, повстречавшийся теперь с поездом раненых полк, то на ту телегу, у которой он стоял и на которой сидели двое раненых и лежал один, и ему казалось, что тут, в них, заключается разрешение занимавшего его вопроса. Один из сидевших на телеге солдат был, вероятно, ранен в щеку. Вся голова его была обвязана тряпками, и одна щека раздулась с детскую голову. Рот и нос у него были на сторону. Этот солдат глядел на собор и крестился. Другой, молодой мальчик, рекрут, белокурый и белый, как бы совершенно без крови в тонком лице, с остановившейся доброй улыбкой смотрел на Пьера; третий лежал ничком, и лица его не было видно. Кавалеристы песельники проходили над самой телегой.
– Ах запропала… да ежова голова…
– Да на чужой стороне живучи… – выделывали они плясовую солдатскую песню. Как бы вторя им, но в другом роде веселья, перебивались в вышине металлические звуки трезвона. И, еще в другом роде веселья, обливали вершину противоположного откоса жаркие лучи солнца. Но под откосом, у телеги с ранеными, подле запыхавшейся лошаденки, у которой стоял Пьер, было сыро, пасмурно и грустно.
Солдат с распухшей щекой сердито глядел на песельников кавалеристов.
– Ох, щегольки! – проговорил он укоризненно.
– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.