Шнакенбург, Николай Борисович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Шнакенбург Николай Борисович»)
Перейти к: навигация, поиск
Николай Борисович Шнакенбург
Дата рождения:

4 февраля 1907(1907-02-04)

Место рождения:

Переславль-Залесский, Владимирская губерния, Российская империя

Дата смерти:

1941(1941)

Место смерти:

Ленинградская область

Страна:

СССР СССР

Научная сфера:

этнография

Альма-матер:

Ленинградский историко-философско-лингвистический институт

Научный руководитель:

Г. Н. Прокофьев

Николай Борисович Шнакенбург (1907—1941) — советский северовед, этнограф.





Биография

Николай Шнакенбург родился 4 февраля 1907 года в городе Переславле-Залесском Владимирской губернии в дворянской семье[1]. Его отец был военным, а мать — домохозяйкой. Окончив школу в 1924 году, Шнакенбург уехал в Тулу. Там он два года обучался сапожному делу, работал подмастерьем и служил препаратором в ветеринарной лаборатории[1]. В 1926 году поступил на этнографическое отделение географического факультета Ленинградского университета. Обучался под руководством известного североведа В. Г. Богораза[1]. Позднее учился на этноотделении в Ленинградском историко-лингвистическом институте[2].

Будучи студентом, был командирован на Камчатку. С августа 1929 по июль 1930 года вместе с А. Я. Коровушкиным преподавал в корякской школе села Тили Олюторского района. Организовал национальную корякскую труппу, для которой писал и ставил пьесы на корякском языке. В 1930 году переехал на Чукотку на Мыс Шмидта, и проработал там учителем с августа 1930 по июнь 1931 года. Затем июня 1931 по август 1933 пребывал на культбазе Комитета содействия народам Севера в районе залива Лаврентия в качестве научного сотрудника и краеведа[1]. За время работы на Чукотке обследовал обширную территорию от Ванкарема до Амгуэмы[2]. Работал в составе бригады по советизации кочевников тундры, вёл курсы по подготовке чукчей к учёбе в партшколе[1].

В августе 1933 года вернулся в Ленинград[1]. Продолжил учёбу в Ленинградском историко-философско-лингвистическом институте. Давал уроки чукотского языка геологу С. В. Обручеву. В июле 1936 году получил диплом и устроился на работу в музей Арктики[2] на должность младшего научного сотрудника. Занимался организацией Отдела хозяйства народов Севера[1].

В апреле 1937 года отправился на Камчатку как сотрудник-переводчик Корякской экспедиции Арктического института. До декабря 1937 года работал у кереков в Олюторском районе[1]. Результаты проведённых исследований он опубликовал в 1939 году в сборнике «Советский Север» в статье «Нымыланы-кэрэки». В этой работе Шнакенбург высказывает точку зрения, что в происхождении кереков большую роль сыграли эскимосы. По его мнению, кереки являются не отдельным народом, а частью приморских коряков-нымылан[2].

С 1 апреля 1938 года работал научно-техническим сотрудником в Институте антропологии, археологии и этнографии АН СССР. С 1 ноября 1938 года параллельно преподавал историю СССР в старших классах средней художественной школы при Академии художеств[1].

В 1939 году подготовил рукопись большой работы «Эскимосы», которая позднее была использована Г. А. Меновщиковым в работе «Народы Сибири» (М.-Л, 1956). В этой же работе были использованы материалы Шнакенбурга и Стебницкого, посвящённые дореволюционному быту коряков[2].

В 1939 году Николай Шнакенбург поступил в аспирантуру. Под руководством Г. Н. Прокофьева работал над диссертацией на тему «История и этнография народов Камчатки»[1]. В 1941 году в журнале «Советская Арктика» была опубликована его совместная с Ю. И. Бронштейном статья «Записки доктора К. Мерка — участника экспедиции Биллингса — Сарычева в 1785—1792 гг.»[2].

После начала Великой Отечественной войны записался в Василеостровскую дивизию народного ополчения. Погиб осенью 1941 года. По одной из версий, попал в плен, где Шнакенбургу предложили сотрудничество, учитывая его немецкое происхождение, но он отказался и был расстрелян. По другой версии, погиб на Ораниенбаумском плацдарме[2].

Сочинения

  • Нымыланы-кэрэки // Советский Север. — 1939. — № 3. — С. 96.
  • Записки доктора К. Мерка — участника экспедиции Биллингса-Сарычева в 1785—1792 гг. // Советская Арктика. — 1941. — № 4.

Напишите отзыв о статье "Шнакенбург, Николай Борисович"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 А. М. Решетов [books.google.ru/books?id=0dCHAAAAIAAJ&q=Николай+Борисович+Шнакенбург&dq=Николай+Борисович+Шнакенбург&hl=ru&sa=X&ved=0ahUKEwjC4rn024vMAhWLhiwKHeTbDyIQ6AEIHDAA Отдание долга. Часть II. Памяти сотрудников Института этнографии АН СССР, погибших в боях за Родину] // Этнографическое обозрение. — 1995. — № 4. — С. 3-5.
  2. 1 2 3 4 5 6 7 [books.google.ru/books?id=5GEYAQAAIAAJ&q=%22хозяйством.+После+школы+уехал+в+Тулу%22&dq=%22хозяйством.+После+школы+уехал+в+Тулу%22&hl=ru&sa=X&ved=0ahUKEwjqvqK734vMAhXta5oKHdphDr0Q6AEIHDAA Североведы России: материалы к биографическому словарю]. Литературная Россия, 2007. С. 527

Ссылки

  • [www.polarpost.ru/forum/viewtopic.php?f=8&t=6679 Шнакенбург Николай Борисович (1907—1941)] // polarpost.ru
  • [paetz.ru/?page_id=468 Род Шнакенбург в России] // paetz.ru

Отрывок, характеризующий Шнакенбург, Николай Борисович

– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.


Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.
Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул
колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.
– С вечера не бывали. Верно, проигрались, – отвечал Лаврушка. – Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, – сердитые придут. Кофею прикажете?
– Давай, давай.
Через 10 минут Лаврушка принес кофею. Идут! – сказал он, – теперь беда. – Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.
– Лавг'ушка, – закричал он громко и сердито. – Ну, снимай, болван!
– Да я и так снимаю, – отвечал голос Лаврушки.