Цемах-Цедек

Цемах-Цедек
הצמח צדק
Ребе хасидского движения «Хабад»
Имя при рождении:	Менахем Мендл Шнеерсон
Дата рождения:	9 (20) сентября 1789(1789-09-20)
Место рождения:	Лиозно, Оршанский повет, Могилёвская губерния, Российская империя
Подданство:	Российская империя Российская империя
Дата смерти:	17 (29) марта 1866(1866-03-29) (76 лет)
Место смерти:	Любавичи, Могилёвская губерния, Российская империя

Цемах-Цедек (ивр. ‏הצמח צדק‏‎), наст. имя — Менахем Мендель Шнеерсон (ивр. ‏מנחם מנדל שניאורסון‏‎); 9 (20) сентября 1789 — 17 (29) марта 1866) — 3-й любавичский ребе из хасидской династии Шнеерсонов. Внук Алтер Ребе по линии матери. При рождении получил имя Менахем Мендл. С трех лет после смерти матери жил в доме своего деда и под его руководством изучал Тору и Талмуд. В 14 лет женился на своей кузине Хае-Мушке. В 18 лет написал богословский трактат Таамей а-мицвот (Смысл заповедей). В 1827 году возглавил Хабад. Прикладывал большие усилия для примирения с митнагдим, а также препятствовал набору еврейской молодежи в российскую армию. Рассматривался как лидер российского хасидизма и имел в 1843 году консультации с министром просвещения Уваровым, впрочем эти консультации зашли в тупик и Цемах-Цедек был на некоторое время арестован.

За свою жизнь был арестован 22(!) раза.

Сыновья

• Иехуда Лейб Шнеерсон (1811—1866) — цадик местечка Копысь
• Хаим Шнеур Залман Шнеерсон (1814-80) — цадик местечка Ляды
• Исраэль Ноах Шнеерсон (1816-83) — цадик местечка Нежин
• Шмуэль Шнеерсон — 4-й любавичский ребе.

Ссылки

• [www.moshiach.ru/study/people/684_11_13.html Цемах-Цедек]
• [toldot.ru/tora/rabbanim/rabbanim_2911.html?template=83 Цемах Цедек]

Отрывок, характеризующий Цемах-Цедек

«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.