Коган, Шнеер Герцевич

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Шнеер Герцевич Коган»)
Перейти к: навигация, поиск
Шнеер Герцевич Коган

Шне́ер Ге́рцевич Ко́ган (альтернативные варианты отчества: Ге́рцович и Ге́ршкович, рум. Şneer Cogan; 30 марта 1875,[1] Оргеев Кишинёвского уезда Бессарабской губернии2 марта 1940, Кишинёв, Бессарабия, Румыния) — бессарабский румынский художник и педагог; основатель и профессор Кишинёвской школы живописи (впоследствии Высшая школа пластических искусств), организатор и первый руководитель Общества художников Бессарабии (впоследствии Союз художников Молдавии).



Биография

Шнеер Коган родился в бессарабском городке Оргеев (теперь райцентр Оргеевского района Молдовы) в религиозной еврейской семье. Получил традиционное еврейское образование (хедер), в 1881—1885 годах обучался в оргеевском городском четырёхклассном училище, затем семья переехала в Кишинёв, где он закончил гимназию. С конца 1890-х годов вместе с младшим братом Мойше учился инженерной профессии в Одессе, где впервые попал в художественную среду, решил посвятить себя живописи и поступил в школу художественных искусств.

В 1897 году вместе с братом уехал Мюнхен, где вошёл в довольно обширное сообщество российских художников-экспатриантов во главе с В. В. Кандинским и А. Г. Явленским. Поступил в Баварскую академию художеств в Мюнхене и к концу десятилетия стал выставлять свои работы в групповых экспозициях.[2] В Мюнхенской академии Коган посещал рисовальный класс И. Гертериха (1897—1898), живописный класс Л. фон Гертериха (летний семестр 1900 года и зимний семестр 1900—1901 года), класс композиции А. фон Вагнера (летний семестр 1903 года). После окончания академии поселился в Кёнигсберге.

В 1910 году, когда его брат решил перебраться в Париж, Шнеер Коган уехал в Палестину, некоторое время жил в Тель-Авиве, где занимался мозаикой (некоторые образцы мозаичных работ Когана сохранились в городе по сей день). По возвращении к родителям в Кишинёв, уже получивший некоторое признание Коган организовал школу живописи, впоследствии переросшую в Высшую школу пластических искусств (1916), которую возглавлял до 1919 года (затем её возглавил скульптор Александру Плэмэдялэ, чьё имя она и носит теперь)[3]. Коган оставался в ней профессором до конца жизни. Среди его учеников по училищу были известные в будущем молдавские живописцы, как например Моисей Гамбурд (1903—1954) и его жена Евгения Гамбурд (1913—1956), Мендель (Михаил) Бейрехман (1908—2005), а также Ольга Ольби (также Olga Beaslay, настоящая фамилия Хржановская, в замужестве Доммартен; 1900—1990), Елизавета Ивановская (Élisabeth Ivanovsky, 1910—2006) и другие.

В эти годы работы Когана выставлялись почти исключительно в Румынии. Так в Кишинёве Обществом изящных искусств Бессарабии (Societăţii de Arte Frumoase din Basarabia), основателем (1917) и руководителей которого был Коган, до 1940 года было проведено одиннадцать салонов (и два выездных салона в других городах). В них помимо Когана и Плэмэдялэ принимали участие местные художники Огюст Байяр (August Baillayre, 1879—1961), Владимир Дончев (1878—1941), Александр Тарабукин (1875—1943) и другие.

Семья

Напишите отзыв о статье "Коган, Шнеер Герцевич"

Примечания

  1. В книге «Современные личности Бессарабии» (Кишинёв: Арпид, 1939), вероятно ошибочно, указан 1880 год рождения.
  2. [patrimoniu.asm.md/wp-content/uploads/2015/02/REC_Vol._XV-libre.pdf Елена Мустяцэ «Вклад в исследование графического творчества Шнеера Когана»]
  3. [www.artrz.ru/download/1805097769/1804856792/5 В. Булат «Елизавета Ивановская и Кишинёвская художественная школа»]

Отрывок, характеризующий Коган, Шнеер Герцевич

То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Ком снега невозможно растопить мгновенно. Существует известный предел времени, ранее которого никакие усилия тепла не могут растопить снега. Напротив, чем больше тепла, тем более крепнет остающийся снег.
Из русских военачальников никто, кроме Кутузова, не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской армии по Смоленской дороге, тогда то, что предвидел Коновницын в ночь 11 го октября, начало сбываться. Все высшие чины армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть французов, и все требовали наступления.
Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению.
Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, что они могли бы понять, – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.
Под Вязьмой Ермолов, Милорадович, Платов и другие, находясь в близости от французов, не могли воздержаться от желания отрезать и опрокинуть два французские корпуса. Кутузову, извещая его о своем намерении, они прислали в конверте, вместо донесения, лист белой бумаги.
И сколько ни старался Кутузов удержать войска, войска наши атаковали, стараясь загородить дорогу. Пехотные полки, как рассказывают, с музыкой и барабанным боем ходили в атаку и побили и потеряли тысячи людей.
Но отрезать – никого не отрезали и не опрокинули. И французское войско, стянувшись крепче от опасности, продолжало, равномерно тая, все тот же свой гибельный путь к Смоленску.



Бородинское сражение с последовавшими за ним занятием Москвы и бегством французов, без новых сражений, – есть одно из самых поучительных явлений истории.