Шовен, Николя

Николя Шовен (Nicolas Chauvin) — полумифический французский солдат, служивший в Первой Армии Французской Республики, а затем в la Grande Armée.

Биография

Николя Шовен родился, возможно, в Рошфоре примерно в 1780 году (точная дата неизвестна). В восемнадцать лет был призван на войну и честно служил отчизне. Был ранен 17 раз (и всегда в грудь, а не в спину), после чего на его теле осталось множество обезображивающих шрамов. За солдатскую доблесть получил боевую награду и пенсию 200 франков. Пафосно и простонародно выражал в своих речах любовь к Франции и к Наполеону Бонапарту. Такое сочетание придаёт Шовену комедийную, однако, в целом положительную окраску.

Фамилия Шовен (Chauvin) происходит от лат. Calvinus — лысый. Она весьма распространена во Франции. Её носят 16 626 человек. В общем списке частотности фамилий фамилия Chauvin занимает 209 место.

«Биографии»

Первая «биография» Николя Шовена опубликована в 1845 году Жаком Араго (Jacques Arago) в его статье «Шовинизм», а затем в одноименной статье в «Большом словаре» Пьера Ларусса (Pierre Larousse).

Впоследствии Шовен стал драматической фигурой многих литературных произведений, что привело к возникновению множества мифов о его персоне. К тому же некоторые писатели сознательно распространяли свои произведения, как биографические описания его жизни, что привело к ещё большей путанице. В силу этого на данный момент о жизни Шовена известно крайне мало.

Характер водевильного героя настолько хорошо совпал с поднимающейся в середине XIX века во Франции волной национализма, что даже привел к возникновению слова «шовинизм».

См. также

• История Франции

Литература

• Шовен, Николай // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Ж.де Пюимеж. Шовен, солдат-землепашец. Эпизод из истории национализма, — М.: Языки русской культуры, 1999. — 400 с.

Отрывок, характеризующий Шовен, Николя

А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.