Шон Доннгайлех ан Диомиус мак Куинн Бакайг

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Шейн О’Нилл
ирл. Seaán Donnghaileach ou Seaán an Diomuis
англ. Shane O'Neill
король Тир Эогайна
1559 — 1567
Предшественник: Конн О’Нилл
Преемник: Турлех Луйнех О’Нилл
 
Рождение: около 1530
Тир Эогайн, Ольстер, Северная Ирландия
Смерть: 21 июня 1567(1567-06-21)
Касл Кара, современный Кушендан, Ольстер, Северная Ирландия
Род: О'Ниллы
Отец: Конн О’Нилл
Мать: Элис Фицджеральд
Супруга: 1) Кэтрин Макдоннел (брак расторгнут в 1560)

2) Маргарет О'Доннел (ум. ок. 1563)

3) Кэтрин Маклин (ум. 1585)

Дети: сыновья: Шейн Ог, Эйнри, Конн, Турлох, Хью, Нилл, Арт, Бриан, Эдмонд, Хью и Кормак

Шейн О’Нилл, также известен как Шейн Гордый (Шон Доннгайлех ан Диомиус мак Куинн Бакайг) (ирл. — Seán Donnghaileach, Seán an Diomuis mac Cuinn Bhacaigh) (ок. 1530 — 21 июня 1567) — король Тир Эогайна из династии О’Нилл в Ольстере (1559—1567), младший сын Конна Бакаха (1480—1559), короля Тир Эогайна и графа Тирона, от первого брака с Элис Фицджеральд.





Биография

Шейн О’Нилл был младшим сыном короля Тир Эогайна Конна Бакаха О’Нилла (1513—1559) от первого брака с Элис Фицджеральд, дочерью Джеральда Фицджеральда, 8-го графа Килдэра (1456—1513).

Англия стремилась распространить свой контроль над всей Ирландией. Для привлечения на свою сторону ирландских племенных вождей английское правительство начало предоставлять им английские дворянские титулы, подарки и новые владения. Взамен ирландские вожди приносили ленную присягу на верность королю Англии, вынуждены были отказываться от своих древних титулов, обязывались соблюдать английские обычаи и законы, отказывались от римско-католической веры и принимали англиканство.

В 1542 году король Тир Эогайна Конн Баках О’Нил совершил поездку в Англию, был принят в Гринвиче королём Генрихом VIII Тюдором и принес ему оммаж за свои ирландские владения. Взамен английский король сделал Конна Бакаха пэром Ирландии, пожаловав ему титул 1-го графа Тирона. Во время поездки в Англии Конна сопровождал его незаконнорожденный сын Фэрдорха (Мэттью). В том же году еще до поездки Конна его старший сын Фелим Каох О’Нилл (1517—1542) был убит в Ольстере своим врагом Гиллеспиком Макдоннелом. Английский король Генрих VIII пожаловал Мэттью титул барона Данганнона с правом наследования графский титул после смерти своего отца. Это вызвало недовольство Шейна О’Нилла, младшего сына Конна от первого брака. Согласно гэльским обычаям, преемником племенного вождя должен был его прямой мужской родственник по системе танистри.

Мать Шейна леди Элис Фицджеральд, 1-я жена графа Тирона, была дочерью Джеральда Фицджеральда, 8-го графа Килдэра. Когда его мать умерла, Шейн был еще в подростковом возрасте. По гэльским обычаям он был передан отцом на воспитание в клан О’Донелли. Вторично Конн О’Нил женился на Элис О’Нил, дочери Хью О’Нил из Кландебоя. В 1542 году Конн Баках О’Нил получил от английского короля Генриха VIII Тюдора титул графа Тирона. Его сын Фэрдорха (Мэттью) О’Нил, сопровождавший отца во время поездки, получил титул барона Данганнона и право на наследование графского титула после смерти своего отца. До 16 лет Мэттью считался сыном кузнеца из Дандолка. Его мать Элисон Келли была любовницей короля Конна Бакаха О’Нила. Признание Мэттью О’Нила наследником отца вызвало недовольство его законного сына Шейна О’Нила.

Когда Конн О’Нил получил титул 1-го графа Тирона, его сын Мэттью был объявлен наследником Конна по английским законам, а все остальные сыновья Конна, в том числе и Шейн, лишались прав на наследство. Фэрдорха (Мэттью) был пожалован титул барона Данганнона, он был признан наследником своего отца в качестве будущего 2-го графа Тирона. В 1558 году Фэрдорха попал в засаду и был убит агентами своего сводного брата Шейна. Через несколько месяцев, в 1559 году, скончался и Конн Баках О’Нилл, граф Тирон, отец Шейна. На графство стал претендовать Бриайн О’Нилл (ум. 1562), 2-й барон Данганнон, старший сын убитого Мэттью и внук Конна Бакаха. В 1562 году Бриайн О’Нил погиб в стычке со своим родственником Турлохом Луйнехом О’Нилом. После гибели Бриайна на графский титул стал претендовать его младший брат Хью О’Нил (1550—1616), который с 1559 года по распоряжению английского наместника сэра Генри Сидни воспитывался в Пейле.

После смерти отца Конна Бакаха О’Нила (1559) Шейн О’Нил, ставший новым королём Тир Эогайна в Ольстере, возглавил могущественный и влиятельный ирландский клан О’Нил. Английское правительство отказалось признавать Шейна вождем Ольстера и главой клана О’Нил.

Первоначально английская королева Елизавета Тюдор была склонна примириться с Шейном, который после смерти отца фактически стал главой клана О’Нил, и собиралась признать его в качестве преемника Конна Бакаха О’Нила, графа Тирона. Но Шейн О’Нил отказался встретиться с английским наместником, Томасом Радклиффом, 3-м графом Сассексом, отказавшимся предоставить ему гарантии безопасности. После этого английское правительство признало Бриана О’Нила, 2-го барона Данганнона, племянника Шейна, новым графом Тирона и преемником своего деда. Граф Сассекс пытался разжечь вражду между кланами О’Доннел, правителями Тирконнелла, и О’Нил, правителями Тир Эогайна. Но Шейн расстроил этот план, в 1561 году захватив в монастыре Калву О’Доннелла, старшего сына и наследника Мануса О’Доннелла, короля Тирконнелла. 8 июня 1561 года граф Сассекс объявил Шейна О’Нила предателем и начал против него военные действия. 18 июля того же года в битве у Ред Сагумс граф Сассекс, вторгшийся глубоко территории О’Нил, был разгромлен Шейном. Королева отправила графа Килдэра на переговоры с Шейном, который требовал полного вывода английских войск из его владений. Не добившись успеха в войне против Шейна, Томас Радклифф, граф Сассекс, попытался в 1561 году умертвить его при помощи отравленного вина.

Английское правительство подписало мирный договор с Шейном О’Нилом, согласившись выполнить практически все его требования. Со своей стороны Шейн также пошел на некоторые уступки англичанам. Он согласился прибыть с визитом в Лондон, чтобы предстать перед Елизаветой Тюдор, и попросил руки леди Фрэнсис Радклифф (ум. 1602), сестры ирландского наместника, графа Сассекса.

4 января 1562 года Шейн О’Нил прибыл в Лондон в сопровождении графов Ормонда и Килдэра, которые служили гарантами его безопасности. Шейн принес ленную присягу на верность английской королеве Елизавете Тюдор, которая согласилась признать его главой клана О’Нилл и 2-м графом Тироном. Его соперник и племянник, Бриайн О’Нилл, 2-й барон Данганнон, был убит в апреле 1562 года Турлохом Луйнехом О’Ниллом, танистри Шейна. Однако английское правительство не подтвердило передачи графского титула Шейну, который вынужден был защищать свои владения в Ольстере от нового королевского наместника, сэра Генри Сидни.

Война в Ольстере

В это время в Ольстере было три крупных члена семьи О’Нил — Шейн, сэр Турлох и Брайан, барон Данганнон. Турлох Луйнех был избран танистом (наследником) Шейна. Во время пребывания Шейна в Лондоне Турлох убил его главного соперника и племянника Бриана О’Нила, старшего сына Мэттью О’Нила. После своего возвращения в Ирландию Шейн О’Нил быстро восстановил свою власть и, несмотря на протесты Сассекса, возобновил борьбу против кланов О’Доннелл и Макдоннел, чтобы заставить их признать гегемонию рода О’Нил в Ольстере.

Выступая против клана Макдоннелов, Шейн объявил, что он служит королеве Англии в борьбе против шотландцев. Он нанес поражение Сорли Бою Макдоннелу в битве при Колрейне в 1564 году, а в следующую году вторгся в Глиннс. 5 мая 1565 года в битве при Глентаси, в окрестностях Балликасла, Шейн разгромил войско Сорли Боя Макдоннелла и его брата Джеймса, которые были взяты в плен. Шейн также захватил замок Данлюс, резиденцию клана Макдоннелов в Антриме. Эта победа значительно укрепила позиции Шейна О’Нила. Он разорил Пейл, потерпел неудачу под Дандалком, заключил перемирие с Макдонеллами и обратился за помощью к графу Десмонду. Англичане вторглись в Донегал и восстановили власть клана О’Доннелл. Джеймс Макдоннел скончался сразу после взятия в плен 5 июля 1565 года, а его брат Сорли Бой Макдоннел оставался в плену Шейна до 1567 года, сумев добиться его доверия.

Шейн О’Нил безуспешно пытался найти поддержку за границей у внешних врагов Елизаветы: просил французского короля Карла IX прислать в Ирландию армию 5-6 тыс. чел), чтобы помочь ему изгнать англичан из Ирландии, и обещал за это подчиниться Карлу, предлагал шотландской королеве Марии Стюарт ирландский королевский престол.

Браки

Браки среди ирландской знати 16 века заключались, чтобы закрепить политические союзы между крупными или враждебными родами. Если альянс распадался, жена получала развод и могла вернуться к отцу. Первой женой Шейна была Кэтрин, дочь Джеймса Макдональда из Даннивега, лорда Островов. Это брак был заключен в 1550-х годах, когда Макдоннелы оказывали военную помощь Шейну в противостоянии с его отцом Конном Бакахом, графом Тироном.

Позднее Шейн развелся с Кэтрин, чтобы вступить в союз с кланом О’Доннелл в Тирконнелле. Он женился вторым браком на Маргарет О’Доннел, дочери лорда Тирконнелла Мануса О’Доннела (ум. 1564). Вскоре Шейн начал борьбу с О’Доннелами и развелся с Маргарет. В ходе последовавшего конфликта Шейн захватил в плен и заключил в темницу её брата Калву О’Доннела.

Король Тирконнелла Калва О’Доннел был женат на Кэтрин, вдовствующей графине Аргайл и дочери Гектора Мора Маклина (1497—1568) из клана Маклин (Маклейн). Первым мужем Кэтрин был Арчибальд Кэмпбелл, 4-й граф Аргайл (1507—1558). В течение ряда лет Шейн держал Калву и его жену в своём замке на берегу озера Лох-Ней. Во время пленения Калвы О’Доннелла его супруга стала любовницей Шейна. После освобождения из плена своего мужа Калвы Кэтрин отказалась уехать вместе с ним и осталась с Шейном. В 1563 году Гектор Мор Маклин, отец Кэтрин, согласился на брак между Шейном и Кэтрин.

В период с мая по июнь 1567 года, когда Шейн пытался вести переговоры о военном союзе с Макдоннелами, он обсуждал возможность его развода с Кэтрин Маклин, чтобы жениться на своей новой любовнице Агнессе Кэмпбелл, вдове Джеймса Макдональда. Агнесса была захвачена вместе со своим мужем Шейном в 1565 году в битве при Глентаси. Агнесса была незаконнорожденной сестрой Арчибальда Кэмпбелла, 4-го графа Аргайла, первого мужа Кэтрин Маклин.

2 июня 1567 года Шейн О’Нил был убит в замке Кара в Кушендане Макдоннелами, с которыми он вел переговоры о заключении военного союза. Вместе с Шейном находились его жена Кэтрин и её дети. После гибели Шейна Кэтрин с детьми бежала через реку Банн в лес Кленконкейн, где они попали под защиту вождя О’Нил в Кландебое. Оттуда Кэтрин с детьми перебралась в замок Дуарт на острове Малл, под защиту своего брата.

Сыновья Шейна — Мак Шейны

Шейн имел, по крайней мере, десять сыновей от своих жен:

  • Шейн Ог О’Нил (ум. 1581), танист Турлоха О’Нила (1579). Его матерью была Кэтрин Макдоннел
  • Генри Макшейн О'Нил (ум. 1622), получил большое поместье в графстве в графстве Арма. Его матерью была Кэтрин Макдоннел. Отец сэра Генри О’Нила Макшейна и Кона Боя Макшейнаи
  • Конн Макшейн О'Нил (1565—1630), его матерью была Кэтрин Маклин либо дочь Шейна Ога Магуайра. В 1583 году он вторгся в Ольстер во главе 3-тысячного шотландского войска. В 1580-х годах Конн занимал пост таниста Турлоха О’Нила. Во время Девятилетней войны Конн сражался против своего двоюродного брата, графа Тирона, получив в награду от английских властей большие поместья в графстве Фермана. Два его внука стали испанскими графами.
  • Турлох О’Нил (ум. 1598), мать — Кэтрин Макдоннел
  • Хью Гавелох О’Нил (ум. 1590), наиболее популярный из Макшейнов. Во главе войска клана Маклин вторгся в Ольстер, добиваясь для себя титула вождя семьи О’Нил, но был схвачен и повешен по приказу своего кузена Хью, графа Тирона
  • Нил О’Нил, его матерью, возможно, была Кэтрин О’Доннелл
  • Арт О’Нил (ум. 1592), мать — Кэтрин Маклин.
  • Брайан Лайгнех О’Нил (ум. после 1598), его матерью была Кэтрин Маклин
  • Эдмонд О’Нил, погиб в борьбе против Хью О’Нила, графа Тирона
  • Хью Макшейн О'Нил (ум. 1621), начальник септа Макшейн О’Нил в Кленконкейн, мать — Кэтрин Маклин
  • Кормак О’Нил (ум. после 1603), мать — Кэтрин Маклин

Поражение и смерть

В мае 1567 года Шейн О’Нил был наголову разгромлен в битве при Фарсетморе, в окрестностях Леттеркенни, Хью О’Доннелом, королём Тирконнелла. Сам Шейн спасся бегством и отправился к своим бывшим врагам, Макдоннелам. В замке Кара, возле Кушендан, на побережье Антрима, Шейн О’Нил был убит 2 июня 1567 года здесь Шейн О’Нил был убит Макдоннеллами. Уильям Пирс, сенешаль Кландебоя и командир английского гарнизона в Каррикфергусе, прибыл в Кушендан, откуда доставил голову Шейна и доставил её в Дублинский замок.

Англичане представляли Шейна О’Нила как жестокого и необразованного дикаря. Шейн О’Нил был жестоким, но блестящим политиком и тактиком. Калва О’Доннелл, пленник Шейна, утверждал, что он подвергался постоянным пыткам в заключении. Тем не менее, жена Калвы О’Доннелла, Кэтрин Маклин, стала его любовницей. В 1563 году Шейн женился на ней и имел от неё несколько детей. Смерь Шейна была с восторгом встречена в Лондоне.

Преемником Шейна стал его танист и родственник Турлох Луйнех О’Нил (1532—1595), который через несколько месяцев женился на Агнессе Кэмпбелл (1526—1601), любовнице Шейна и дочери Арчибальда Кэмпбелла, 4-го графа Аргайла. Двое сыновей Шейна стали танистами в правление Турлоха Луйнеха.

Источники

  • Richard Killen A Timeline of Irish History Gill & Macmillan Dublin 2003 (ISBN 0717134849) p. 37-39.
  • Theodore William Moody, Francis John Byrne Francis X.Martin A New History of Ireland Tome IX; " Maps Genealogies, Lists ". Oxford University Press (ISBN 0-19-821745-5), Table 15 p. 142.

Напишите отзыв о статье "Шон Доннгайлех ан Диомиус мак Куинн Бакайг"

Отрывок, характеризующий Шон Доннгайлех ан Диомиус мак Куинн Бакайг

Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!