Шостак, Мина Иванович

Мина Иванович Шостак
Род деятельности:	Военно-Морской Флот СССР на гражданской службе НПО «Сатурн»
Место рождения:	село Губское, Полтавская область
Отец:	Иван Трофимович
Мать:	Прасковья Фёдоровна (Онищенко)
Супруга:	Анна Романовна (Челищева)
Дети:	дочери Людмила и Галина
Награды и премии:

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Мина Иванович Шо́стак (7 ноября 1914 года, село Губское, Полтавская область) — капитан 1-го ранга ВМФ СССР, ветеран Великой Отечественной войны, долгожитель. В качестве начальника ОШШС (отдел шифрования штабной связи) при штабе командующего Ладожской военной флотилией участвовал в десантных операциях флотилии лета и осени 1941 года, имеет благодарность от командующего флотилией. Выведен под своим именем и обликом в романе 1969 года «Десант на Ореховый берег» А. Н. Щербакова. В дальнейшем специалист-шифровальщик в Управлении связи ВМФ. На 2015 год является одним из нескольких сот долгожителей в России старше 100 лет, являющихся ветеранами Великой Отечественной войны. На 2013 год таких ветеранов в России было 503, данные за 2015 год уточняются.

Биография

Детство и юность

Мина Иванович Шостак родился 25 октября (7 ноября) 1914 года в селе Губское Полтавской губернии в многодетной крестьянской семье. У отца Ивана Трофимовича и матери Прасковьи Федоровны кроме Мины было ещё шесть дочерей (Ульяна, Екатерина, Настасья, Елена, Варвара и Прасковья) и трое сыновей (Михаил, Роман и Павло).

С раннего детства работал в хозяйстве отца. При 3,25 десятин земли после революции хозяйство было определено как середняцкое и семья не подверглась раскулачиванию. В 1930 году хозяйство было включено в формируемый колхоз.

В 1932 году вместе с другом перебрался в Крым, устроился механиком на электростанции в порту Евпатории. В 1933 году был послан на курсы машинистов двигателей внутреннего сгорания в Симферополь, после их окончания вернулся обратно в Евпаторию.

Начало военной карьеры

Осенью 1935 Мине Ивановичу исполнился 21 год, он был призван на действительную военную службу и отправлен в ВМФ. Службу начинал в Севастополе, затем был направлен в электро-минную школу в Кронштадт. В октябре 1937 года отправлен на учёбу на двухгодичные курсы офицерского состава Балтийского флота, весной 1939 был принят в ВКП(б). В мае 1939-го, после успешного окончания курсов, Мине Ивановичу было присвоено звание лейтенанта с назначением на должность флагманского специалиста ОШШС (отдел шифрования штабной связи) 4-й бригады подводных лодок в Ораниенбауме.

Осенью 1939 года, согласно «базовым договорам», в Лиепае была развёрнута советская военно-морская база. Мина Иванович был назначен начальником отделения шифрования при штабе Лиепайской военно-морской базы. В марте 1941 года стал слушателем параллельных классов академии им. Фрунзе в Ленинграде.

Начало войны

С началом Великой Отечественной войны слушатели академии были командированы в действующие части. Мина Иванович был командирован в штаб морской обороны Ленинграда. Откуда отправлен в штаб спешно восстанавливаемой Ладожской военной флотилии, где назначен начальником отдела ШШС/СКС (шифрование штабной связи / скрытая кодовая связь) при штабе командующего флотилией. На время операций штаб разворачивался на флагмане флотилии сторожевике «Пурга».

Десант на острова Лункулансаари и Мантсинсаари 24 — 27 июля 1941 года окончился неудачей. Спешно подготовленный десант не смог закрепиться на островах, понёс значительные потери и был забран обратно на корабли флотилии. По результатам операции врио командующего флотилией каперанг В. П. Боголепов был снят с должности и отдан под суд военного трибунала (в 1943 судимость с него была снята).

Новым командующим Ладожской флотилией стал каперанг (затем контр-адмирал) Б. В. Хорошхин. Под его командованием флотилия в целом успешно выполнила задачу эвакуации отступавших вдоль берегов Ладожского озера соединений 142, 168 и 198 дивизий.

Десант под Шлиссельбургом

Внешние изображения
	[4wd-shop.ru/pok/9995/img_5026.jpg Памятный знак в местах боёв]
	[4wd-shop.ru/pok/9995/img_5029.jpg Надпись на памятном знаке] Из романа «Десант на Ореховый берег»: «Десантная группа выглядела разношёрстной: тут были ученики-водолазы — народ крупный, широкогрудый, в чёрных шинелях с сияющими пуговицами; зеленели петлицами курсанты погранучилища; строители выглядели скромно — тёмные петлички, ватники, помятые пилотки. Матросы с погибших кораблей перемешались с зенитчинами, оставившими взорванные батареи врагу.»

20 сентября — 1 октября 1941 проводилась десантная операция у Шлиссельбурга, в районе Новоладожского канала, с целью отвлечения сил противника и прорыва на соединение с советскими частями у Синявино. Как и в большинстве случаев того периода, операцию приходилось готовить при недостатке времени и остром недостатке личного состава и средств. Несмотря на самоотверженные действия трёх сборных десантных групп, при больших потерях основные задачи операции выполнить не удалось.

Шлиссельбургские десанты осени 1941 описаны в военно-историческом романе А. Н. Щербакова «Десант на Ореховый берег», изданном в 1969 году. Командующий Ладожской флотилией Б. В. Хорошхин в романе назван Дорошкиным, а Мина Иванович Шостак выведен под своим настоящим именем и обликом:

На шифрпосту Шостак мудрил над цифрами, а Дубровин листал книгу и выписывал из неё слова на розовый бланк. Дело спорилось, но цифрового текста оставалось ещё на несколько рядов.

Резкий звонок прервал работу. Шостак оторвал от стола свою «разутую» голову — ему не больше двадцати пяти, а уже облысел — и сказал в трубку без малейшего волнения и суеты:

— Спеши-им. Как будет готова, так сразу…

По итогам операций за стойкость и смелость Мина Иванович Шостак получил благодарность от командующего флотилией, однако награждений за в целом неудачные операции не проводилось, а сами десанты в истории битвы за Ленинград подробно не рассматривались. В том же октябре 1941 Б. В. Хорошхин был сменён уже третьим за краткий период командующим флотилией, каперангом В. С. Чероковым.

Дальнейшая служба

В ноябре 1941 Мина Иванович был отозван в Главный морской штаб, где возглавил один из отделов Управления связи ВМФ. На различных командных должностях, связанных с обеспечением безопасной связи, он оставался до конца войны. В августе 1945 года Мина Иванович был откомандирован на Тихоокеанский флот. Он в том числе обеспечивал связь между наземными и морскими силами в ходе десанта в порт Торо при прорыве Котонского укрепрайона.

Послевоенная биография

После войны М. И. Шостак продолжал служить в структурах ВМФ, связанных с обеспечением шифрованной связи высокой надёжности. В июне 1951 награждён орденом Красной Звезды, позднее орденом Красного Знамени (№ 494788). Обстоятельства и причины награждения в открытых источниках не указываются.

В 1960 году был уволен в запас по выслуге лет с присвоением очередного звания полковника (капитана 1-го ранга). В 1963 году он поступил на работу в НПО «Сатурн», где трудился до окончательного ухода на пенсию в 1989 году. Награждён медалью «Ветеран труда», отмечен многочисленными грамотами и благодарностями от дирекции предприятия.

Семья

В 1940 году Шостак Мина Иванович вступил в счастливый брак с Анной Романовной Челищевой (1918 года рождения). Из-за начавшейся войны этот брак был официально зарегистрирован только в мае 1944 года в Москве, Бауманским ЗАГСом. Это был очень долгий и благополучный союз, результатом которого стали две дочери: Людмила и Галина, двое внуков и четверо правнуков. Шостак Анна Романовна, сопровождавшая его на протяжении 75 лет, умерла 16 мая 2015 года во сне у себя дома.

Награды

В хронологической последовательности:

• медаль «За оборону Ленинграда»
• Медаль «За победу над Германией»
• медаль «За победу над Японией»
• медаль «За боевые заслуги»
• орден Красной Звезды
• орден Красного Знамени
• медаль «Ветеран труда»
• иные многочисленные памятные награды и знаки.

Фотогалерея

• ShostakMinaIvanovich1.png

  Слушатель офицерских курсов, 1938 год

• Shostak(left).jpg

  М. И. Шостак (крайний слева) с офицерами Управления связи ВМФ, 1945 год

• ShostakMinaIvanovich AnnaRomanovna 1944 wedding.jpg

  Мина Иванович и Анна Романовна после регистрации брака, Москва, 1944 год

• ShostakMinaIvanovich AnnaRomanovna2.JPG

  Анна Романовна и Мина Иванович, 2014 год: 70 лет в браке

Ссылки

• [iremember.ru/memoirs/krasnoflottsi/shostak-mina-ivanovich/ Шостак Мина Иванович]. iremember.ru.
• [rgavmf.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=3595:-2192-5-&catid=117:--2151---2200&Itemid=72 Послужные списки и личные дела командного и начальствующего состава Советского Военно-Морского Флота]. РГАВМФ.

Отрывок, характеризующий Шостак, Мина Иванович

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.