Шота Руставели

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Шота Руставели
შოთა რუსთაველი

Изображение Шоты Руставели на древней фреске из Иерусалима
Дата рождения:

ок. 1172

Место рождения:

месхети, южная Грузия

Дата смерти:

ок. 1216

Место смерти:

Иерусалим

Род деятельности:

грузинский государственный деятель и поэт

Язык произведений:

грузинский

Шóта Руставе́ли (груз. შოთა რუსთაველი, около 1172—1216) — грузинский государственный деятель и поэт XII века, автор хрестоматийной эпической поэмы «Витязь в тигровой шкуре» (вариант перевода — «Витязь в барсовой шкуре»).





Биография

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Биографические сведения о поэте крайне скудны. Прозвище «Руставели» он, очевидно, получил по месту своего рождения в селе Рустави. Географических пунктов с названием Рустави в ту эпоху существовало несколько[1]. По некоторым данным, поэт принадлежал к знаменитому роду и был владельцем Руставского майората.

Некоторые данные относительно личности Руставели можно почерпнуть из вступления к его поэме, где указано, что она написана в восхваление царицы Тамары. В заключительных же строках «Витязя...» поэт заявляет, что он — месх [2]. Учился в Греции, затем был казнохранителем царицы Тамары (найдена его подпись на акте 1190 года). Это было время политической мощи Грузии и расцвета лирической поэзии при пышном дворе молодой царицы, с признаками средневекового рыцарского служения.

Некоторые исторические данные можно почерпнуть из Синодика (поминальной книги) Крестного монастыря в Иерусалиме. Запись XIII века упоминает Шота, называя его должность при дворе. В самом монастыре имеется фресковый портрет (первой половины XIII века) вельможи в светской одежде, а в надписи там же упоминается «Руставели» Отсюда можно заключить, что Руставели был сановником, оказавшим крупную поддержку монастырю[1].

Знакомый с поэмами Гомера и философией Платона, богословием, началами пиитики и риторики, персидской и арабской литературой, Руставели посвятил себя литературной деятельности и написал поэму «Витязь в тигровой шкуре», красу и гордость грузинской письменности. По одной из легенд, безнадёжно влюблённый в свою повелительницу, он кончил жизнь в монастырской келье. Сообщают, что Тимофей, митрополит грузинский в XVIII веке, видел в Иерусалиме, в церкви св. Креста, построенной грузинскими царями, могилу и портрет Руставели, во власянице подвижника. По другой версии, Руставели, влюблённый в царицу, женится, однако, на какой-то Нине и вскоре после свадьбы получает от «дамы идеального поклонения» приказание перевести на грузинский язык литературный подарок, поднесённый ей побеждённым шахом. Блестяще исполнив поручение, он от награды за свой труд отказывается. Через неделю после этого был найден обезглавленный труп его. Поныне существует масса легенд о Руставели и его отношениях с царицей Тамарой.

По преданию, католикос Иоанн, при жизни царицы покровительствовавшей поэту, после начал гонение на Руставели. Согласно преданиям, он отправился в Иерусалим, где и похоронен, но предания эти не подкреплены фактами[1].

Уже в XVIII веке патриарх Антоний I предал публичному сожжению несколько экземпляров «Витязя в тигровой шкуре», отпечатанного в 1712 году царём Вахтангом VI.

Переводы

Полные переводы «Витязя в тигровой шкуре» есть на немецком (Leist, «Der Mann im Tigerfelle», Лейпциг, 1880), французском («La peau de léopard», 1885), английском, арабском, азербайджанском, армянском, осетинском, испанском, итальянском, украинском («Витязь в тигровій шкурі», 1937, Микола Бажан), китайском, курдском, персидском, японском, чувашском (2008, в переводе Юхма Мишши), на иврите, хинди и др. На польском языке существуют два полных текста — переведённый в 1960 году с русского перевода Николая Заболоцкого и перевод с грузинского оригинала редакции царя Вахтанга VI, осуществлённый в 1976 году Ежи Загорским.

На русском языке существует 5 полных поэтических переводов поэмы (Константин Бальмонт, 1933; Пантелеймон Петренко, 1937; Георгий Цагарели, 1937; Шалва Нуцубидзе, 1937; Николай Заболоцкий, 1957) и десятки её изданий. Существует также построчный перевод С. Г. Иорданишвили, который долго ходил по рукам в машинописном виде, пока не был опубликован в 1966 году (к помощи этого подстрочника прибегал, в частности, Н. Заболоцкий), переиздан в 2015 году с обстоятельными комментариями и сопроводительными статьями.

Отрывки из поэмы на протяжении с 30-х и до 80-х годов XX века часто переводились и многократно публиковались на всех языках народов СССР и стран социалистического лагеря.

Память

Напишите отзыв о статье "Шота Руставели"

Примечания

  1. 1 2 3 [slovari.yandex.ru/dict/krugosvet/article/e/ee/1011266.htm Яндекс.Словари](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2844 дня))
  2. [www.rulex.ru/01170446.htm Руставели Шота]

Ссылки

  • [lib.ru/POEEAST/RUSTAWELI/ Шота Руставели] в библиотеке Максима Мошкова
  • [www.piratyy.h14.ru/jer/kresta.html Иерусалим. Монастырь Креста]
  • [look-israel.com/viewtopic.php?f=6&t=46 Монастырь Креста, репортаж.]

Отрывок, характеризующий Шота Руставели

– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.