Шоу Трумана

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Шоу Трумана (фильм)»)
Перейти к: навигация, поиск
Шоу Трумана
The Truman Show
Жанр

антиутопия
трагикомедия

Режиссёр

Питер Уир

Продюсер

Скотт Рудин
Эндрю Никкол

Автор
сценария

Эндрю Никкол

В главных
ролях

Джим Керри
Лора Линни
Эд Харрис

Оператор

Питер Бизиу

Композитор

Буркхард фон Даллвитц
Филип Гласс

Кинокомпания

Paramount Pictures
Scott Rudin Productions

Длительность

103 мин.

Бюджет

$ 60 млн

Сборы

$ 264 118 201

Страна

США

Год

1998

IMDb

ID 0120382

К:Фильмы 1998 года

«Шо́у Тру́мана» (англ. The Truman Show) — американская кинодрама режиссёра Питера Уира, вышедшая на экраны в 1998 году. Главную роль исполняет Джим Керри, удостоенный за эту актёрскую работу премии «Золотой глобус».





Сюжет

Труман Бёрбанк — обычный человек, живущий обычной жизнью. Только он не знает, что каждое его телодвижение наблюдают многочисленные скрытые камеры, а вся его жизнь передается в прямом эфире по всему миру. Родина Трумана — город Сихэвэн — искусно выполненные декорации в виде острова вблизи материка, а все его население — нанятые актёры. Исполнительный продюсер «Шоу Трумана», Кристоф, с помощью своей команды, подобно богу, может изменять даже погоду в городе. Специальные технологии под огромным куполом киностудии, где снимается шоу, это позволяют.

Чтобы воспрепятствовать Труману осознать ложную действительность, Кристоф придумал историю гибели отца. Когда Труман был ребёнком, его отец утонул на его глазах. С тех пор Труман Бёрбанк панически боится воды и не рискует не только сесть в прогулочный катер, но и даже ходить или ехать по мосту на материк. Страху Трумана способствуют фильмы и специальные выпуски «новостей», построенные таким образом, чтобы в них обязательно нашлось место паре слов об опасности путешествий и о том, как хорошо быть дома и никуда не выезжать из родного города. Однако, вскоре планы Кристофа рушатся и вместо того, чтобы влюбиться в Мэрил, которая должна была стать его женой, Труман влюбляется в Сильвию. Но Сильвия весьма стремительно была убрана из проекта. На их первом свидании в секретном месте Трумана появился взъерошенный "отец" Сильвии и начал обвинять её в шизофрении. Но за несколько минут до его появления Сильвия успевает рассказать Труману правду, только Труман не склонен верить в её «бред». За пределами шоу Сильвия начинает кампанию в поддержку свободы Трумана.

На тридцатый год показа «Шоу Трумана» его главный персонаж начинает много размышлять о своей жизни, вспоминать нестыковки и замечать, что мир вращается, в целом, вокруг его персоны. Довеском к подозрениям становится упавший софит с неба. Однако, радио тут же объяснило это явление тем, что пролетающий самолет потерял одну из деталей. Трумана начинает удивлять вечернее небо, однажды утром он услышал по радио точное описание его действий, будто кто-то следил за ним. Последней каплей стало появление отца Трумана, наряженного в бродягу. Труман начинает расспрашивать мать, но та, пожав плечами, начинает жаловаться, что тоже часто испытывает чувства ностальгии по мужу и он ей везде мерещится. Просматривая альбом с фотографиями, Труман начинает понимать, что нестыковок слишком много. Труман полистал альбом с фотографиями и заметил, что на свадебном фото его жена скрестила пальцы, как будто в знак вранья. Поговорив с лучшим другом и проследив за женой, Труман понимает, что его обманывают, и решает бежать из Сихэвэна.

Не предупреждая Мэрил, Бёрбанк запирает её в машине вместе с собой и обещает отвезти на Фиджи. Никакие доводы его жены не помогли. Но побегу из города помешала внезапно образовавшаяся автомобильная пробка. Труман картинно огорчился и сказал Мэрил, что они все-таки вернутся домой, и что идея с Фиджи была не очень удачной. Мэрил радуется этому, но Труман в очередной раз её обманывает и выезжает из города, отметив, что пробка исчезла так же неожиданно, как и появилась. Помехой побегу стал мост через пролив (водобоязнь не позволяет ему проехать по мосту). Закрыв глаза, Труман обманом заставляет Мэрил взяться за руль и они пересекают мост. Однако, очередной помехой стала ядерная авария и карантинная зона. Все остальные попытки побега — поездка на автобусе, полет на самолете — не удаются. Билеты на самолет до Фиджи раскуплены на месяц вперед, а автобус сломался.

Труман становится агрессивным, он грубо отвечает на четко заученные фразы Мэрил о сверхдостоинствах очередной домашней утвари. Мэрил не выдерживает и говорит в камеру, что так больше не может работать. Труман пытается выудить из неё информацию, но внезапно появляется лучший друг Трумана с упаковкой пива и уводит его.

Ночью Труман, обманув телекамеры, сбегает из дома. Его поисками заняты все актёры массовки. Кристоф приостанавливает показ шоу. Весь мир в панике ждет возвращения любимого шоу на экраны. Кристоф решает мгновенно «включить» день, поняв что в темноте Трумана не найти. Скоро Трумана находят при помощи видеокамер в одной из яхт. Кристоф начинает отдавать указания по изменению погоды, надеясь, что страх перед водой заставит Трумана вернуться домой, однако, Бёрбанк непреклонен. Он намерен найти Сильвию. В самый разгар урагана он кричит в небо о неспособности Кристофа убить его. Однако, Кристофом овладел азарт и он усиливал шторм, пока лодка не перевернулась и Труман едва не утонул. В конце концов Кристоф понял, что так Трумана не остановить, и успокоил погоду. Труман плыл по абсолютно спокойному морю, пока бушприт лодки не проткнул стену купола, окрашенную в цвет неба. Бёрбанк понял, что все его предположения были верными, и это вызвало у него истерику. Неподалеку он увидел лестницу, которая вела к двери. Труман открыл дверь, но Кристоф попытался остановить его, рассказав Труману правду, и предупредив его, что в настоящем мире его ждет все те же лицемерие, ложь и двуличие. Все это продолжает транслироваться в прямом эфире. Однако Труман картинно прощается со всем миром и выходит из павильона. Все телезрители радуются решению Трумана. Сильвия смотрит на это по телевизору, вытирает слезы и бежит навстречу к нему. Заканчивается фильм показом двух телезрителей, решающих, что бы ещё посмотреть по телевизору.

Съёмочная группа

  • Режиссёр: Питер Уир
  • Сценарий: Эндрю Никкол
  • Продюсеры: Эндрю Никкол, Адам Шродер, Эдвард С. Фелдмэн, Скотт Рудин
  • Исполнительный продюсер: Линн Плешетт
  • Оператор: Питер Бизиу
  • Художник: Деннис Гэсснер
  • Музыка: Филип Гласс, Burkhard Dallwitz, Frederic Chopin, Войцех Киляр, The Big Six
  • Монтаж: Уильям Андерсон, Ли Смит
  • Костюмы: Мэрилин Мэттьюз

В главных ролях

Поскольку все персонажи кроме самого Трумана являются актёрами, у каждого из них есть имя персонажа шоу и настоящее имя за его пределами.

Награды и номинации

Награды

Номинации

Съёмки

Планировалось, что режиссёром картины станет сценарист Эндрю Никкол. Однако из-за того, что он запросил слишком много денег, руководство студии решило найти другого режиссёра. Среди кандидатов были Брайан де Пальма, Тим Бертон, Терри Гиллиам, Барри Зонненфельд и даже Стивен Спилберг[1]. Никкол вкладывал в свой фильм философский смысл, лаконично выраженный ещё Шекспиром: «Весь мир — театр, а все в нём — актёры»[1].

См. также

Напишите отзыв о статье "Шоу Трумана"

Примечания

  1. 1 2 [www.lumiere-mag.ru/?p=2446 Реалити-шоу длиною в жизнь | Журнал о кино Lumiere]

Ссылки

В Викицитатнике есть страница по теме
Шоу Трумана

Отрывок, характеризующий Шоу Трумана

– Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет.
– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему.
«В наших храмах мы не знаем других степеней, – читал „великий мастер, – кроме тех, которые находятся между добродетелью и пороком. Берегись делать какое нибудь различие, могущее нарушить равенство. Лети на помощь к брату, кто бы он ни был, настави заблуждающегося, подними упадающего и не питай никогда злобы или вражды на брата. Будь ласков и приветлив. Возбуждай во всех сердцах огнь добродетели. Дели счастье с ближним твоим, и да не возмутит никогда зависть чистого сего наслаждения. Прощай врагу твоему, не мсти ему, разве только деланием ему добра. Исполнив таким образом высший закон, ты обрящешь следы древнего, утраченного тобой величества“.
Кончил он и привстав обнял Пьера и поцеловал его. Пьер, с слезами радости на глазах, смотрел вокруг себя, не зная, что отвечать на поздравления и возобновления знакомств, с которыми окружили его. Он не признавал никаких знакомств; во всех людях этих он видел только братьев, с которыми сгорал нетерпением приняться за дело.
Великий мастер стукнул молотком, все сели по местам, и один прочел поучение о необходимости смирения.
Великий мастер предложил исполнить последнюю обязанность, и важный сановник, который носил звание собирателя милостыни, стал обходить братьев. Пьеру хотелось записать в лист милостыни все деньги, которые у него были, но он боялся этим выказать гордость, и записал столько же, сколько записывали другие.
Заседание было кончено, и по возвращении домой, Пьеру казалось, что он приехал из какого то дальнего путешествия, где он провел десятки лет, совершенно изменился и отстал от прежнего порядка и привычек жизни.