Шохин, Владимир Кириллович
Поделись знанием:
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.
Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.
О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.
22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.
– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.
Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.
С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.
Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.
Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.
Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
| Владимир Кириллович Шохин | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Страна: | |
| Научная сфера: |
индология, индийской философии, истории и теории философской компаративистики, этики, аксиологии, философии религии, философии культуры, сравнительная теология. |
| Место работы: | |
| Учёная степень: |
кандидат исторических наук (1981 год[1]) |
| Учёное звание: | |
| Альма-матер: | |
| Научный руководитель: | |
| Известные ученики: |
К. В. Карпов, И. Я. Ефимова, Е. В. Слинько |
| Известен как: |
индолог, эксперт по индийской философии, истории и теории философской компаративистики, этики, аксиологии, философии религии, философии культуры, сравнительной теологии. |
Влади́мир Кири́ллович Шо́хин (род. 3 мая 1951, Москва, СССР) — советский и российский философ, индолог, эксперт в области истории индийской философии, истории и теории философской компаративистики, этики, аксиологии, философии религии, философии культуры.[4][5]
Содержание
Биография
Родился 3 мая 1951 в Москве.[1][5]
В 1974 году окончил философский факультет МГУ.[1][2][4][5]
В 1981 году в Институте востоковедения АН СССР под научным руководством В. С. Семенцова защитил диссертацию на соискание учёной степени кандидата исторических наук по теме «Источниковедческие проблемы изучения истории санкхьи: (древнейший период)».[1]
В 1974—1986 — научный сотрудник Института востоковедения АН СССР.[4][5]
С 1986 года является старшим научным сотрудником, а с 1997 года — главный научный сотрудник Института философии РАН.[4][5]
В 1991 году в Институте философии РАН защитил диссертацию на соискание учёной степени доктора философских наук по теме «Историко-философский процесс в Индии: начальный период».[2][4][5]
C 2003 года заведующий кафедрой метафизики и сравнительной теологии философского факультета Государственного академического университета гуманитарных наук.[5]
C 2005 года — заведующий сектором философии религии Института философии РАН.[2][5][6]
C января 2010 года по январь 2011 года — заведующий кафедрой истории и теории мировой культуры философского факультета МГУ им. М. В. Ломоносова.[5]
Автор более 600 публикаций (включая энциклопедические статьи).[5]
Преподавательская деятельность
Читает следующие курсы лекций[2]:
- «Введение в сравнительную теологию» (ГАУГН).
- «Введение в сравнительную теологию» (МГУ).
- «Введение в философию культуры» (МГУ).
Преподавал аксиологию в Российском православном университете святого Иоанна Богослова[7]
Исследовательские проекты
Провёл ряд исследовательских проектов по грантам Российского фонда фундаментальных исследований и Российского гуманитарного научного фонда
- Стратификации реальности в истории философии. Грант РГНФ, 2001, № 01-03-00366а.[2]
- «Ценность» как категория европейской культуры. Грант РФФИ, 2002, № 02-06-80069а.[2]
- Индийская философия (начало — II в. н. э.). Грант РГНФ, 2003, № 03-03-00378.
- Категориальные системы индийской метафизики. Грант РГНФ, 2004, № 04-03-00216а.[2]
- Философский теизм Индии: от истоков до «Ньяякусуманджали» Удаяны (XI в.). Грант РГНФ, 2007, № 0703-00652.
- Агатология: история и теория. Грант РГНФ, 2013, № 13-03-00035.
- «Метафизика в интеркультурном пространстве» (руководитель межинституционального проекта). Грант РГНФ, 2015, № 15-03-00211.
Область научных исследований
В своих работал Владимир Кириллович представил новую периодизацию истории индийской философии. Опираясь на санскритские и палийские первоисточники и методологию общей концепции философии, как теоретической рефлексии применяемой в исследовании сущего, должного и самого познания, то есть на критику суждений (диалектика) и систематизацию понятий (аналитика), описал историю раннего периода философии Индии.[2][4][5]
При исследовании В. К. Шохин исходит из того, что для определения границ философии в любой культуре важны не столько мировоззренческие тексты, но и способ их толкования. Таким образом историческое начало индийской философии возникает не в космогоническими гимнами Вед и даже не с эзотерическими спекуляциями Упанишад, как это считается принятым в индологии, а с середины I тысячелетия до н. э., когда зарождается pro et contra в культуре Индии, сталкиваются мнения «диссентеров» и «традиционалистов», появляется эристика и софистика.[2][4][5]
В. К. Шохин выяснил, что дискуссия между различными индийскими философскими школами, как и её выражение в виде классического комментария, являвшегося основным жанром индийской философской литературы, на протяжении всей его последующей истории является первоначальным ядром индийского философского дискурса, который в свою очередь исторически восходит к словесному агону участников торжественного обряда и дискуссиям древних ритуаловедов и языковедов.[2][4][5]
Построение философских рассуждений в виде диалогов, является определяющей и для самого индийского многочленного силлогизма, а его лишние члены осмысливаются через его индуктивного характер, а в большей степени посредством рассмотрения силлогизма как диалога между выступающим и его оппонентом, а также взывание к аудитории. Делается упор на значимость различения итоговых положений философской компаративистики как для историка философии, поскольку выявляются смежные метаисторические архетипы, так и для современного философа-практика способного теперь к индийских теорий доказательства или стратификации уровней небытия и нереальности.[2][4][5]
В общефилософском рассмотрении предметов исследования В. К. Шохин попытался уточненить близких, но не тождественных философские понятия, как аксиология (учение о ценностях) и агатология (учение о благах), использование которых ранее в соответствующем историко-философском материале приводило к стиранию границ.[2][4][5]
Интересы В. К. Шохина в области этики устремлены к мета-этическим категориям. Касательно теоретических построений о сущем, имевших место в ходе всей истории философии, В. К. Шохин полагает правомерным (в противовес Эдмунду Гуссерлю и Мартину Хайдеггеру) различать такие философские понятия, как «онтология бытия» и «онтология реальности» при измерений сущего на основании сопоставления онтологических вертикалей. В «онтологии бытия» (нетрансцендентальная) иерархизация степеней сущего (яркий пример т. н. «пирамида» Порфирия, вершину которой составляет высшие роды бытия, а подножие — низшие виды) осуществляется при устранении самого познающего субъекта, а в «онтологии реальности» (трансцендентальная) упорядочивание его уровней (классический пример — кантовское различение вещи в себе, объектов обычного и иллюзорного опыта) устраивается по отношению к субъекту, и поэтому с необходимостью учитывает и многообразие имагинативных объектов (художественных образов, медной горы, круглого квадрата и т. д.), для первой онтологии никакого значения не имеющих. Подобным образом В. К. Шохин предлагает различать часто смешиваемые понятия предпочтений, благ и ценностей, которые при внимательном рассмотрении располагаются на разных уровнях шкалы значимостей, а поэтому должны быть отделены от составляющих шкалы интенций (задачи, цели и проекты и т. п.), и совсем не могут уравниваться с общечеловеческими потребностями, поскольку в отличие от них ценности не просто интерсубъективны, а целиком субъективны, и любой человек может иметь «чужие ценности», также как родиться или умереть за кого-либо другого.[2][4][5]
В области наук о религии и «наук о духе» Шохин настаивает на чётком размежевании философии религии и философской теологии, отождествляются в аналитической и, последнее время, и европейско-континентальной традиции, предлагая учитывать, что между философией о религии и философии в религии имеет место удалённость никак не меньше, чем, например, между развитием науковедения и самой науки.[2][4][5]
В читаемом в настоящее время культурологическом курсе лекций «Введение в философию культуры» он обращает внимание на неспешность становления авторефлексии «культурфилософского господина Журдена» и сложность исторического сложения современного понятия культуры.[2][4][5]
Значительное влияние на Шохина оказал один из основателей русской школы буддологии Ф. И. Щербатской, о котором Шохин также написал книгу «Щербатской и его компаративистская философия»[8].
Общественные мероприятия
23—30 мая 1979 г. В. К. Шохин принимал участие в IV Всемирном конгрессе по санскритологии Международной ассоциации санскритологических штудий в г. Веймаре (ГДР).
3—9 января 1997 г. В. К. Шохин принимал участие в Х Всемирном конгрессе по санскритологии Международной ассоциации санскритологических штудий в г. Бангалоре (Индия).
28 декабря — 2 января 2001 г. В. К. Шохин принимал участие в Платиновом юбилее Индийского философского конгресса в г. Дели (Индия).
1 февраля 2001 года В. К. Шохин принимал участие в философско-богословском семинаре «Наука и религия» проходившем в Секции философии, социологии, психологии и права Института философии РАН.[9]
6—9 июня 2001 г. В. К. Шохин принимал участие в международной конференции «Святая Троица» в Свято-Даниловом монастыре в Москве.
16—17 мая 2002 г. В. К. Шохин принимал участие в семинаре «Методология сравнительных штудий в истории философии» в Свсетлогорске (Калининградская область).
5—7 июня 2002 г. В. К. Шохин принимал участие в международной конференции «Моральная философия в плюральном культурном контексте» в Институте философии РАН.
30 января — 1 февраля 2003 г. В. К. Шохин принимал участие в международной конференции «Космология и теология» в Университете Нотр-Дам, шт. Индиана (США).
23 мая 2003 года В. К. Шохин был приглашён на встречу в интеллектуальный клуб «Катехон» Аркадия Малера.[10]
24—28 мая 2004 г. В. К. Шохин принимал участие в Международном конгрессе, посвященном 280-летию со дня рождения Иммануила Канта в Институте философии.
6—9 июня 2005 г. В. К. Шохин принимал участие в международной конференции «Проблема зла и теодицее» в Институте философии РАН.
30 мая — 4 июня 2006 г. В. К. Шохин принимал участие в международной конференции «Вера и знание в контексте культурного диалога» в Институте философии РАН.
23—24 апреля 2007 г. В. К. Шохин принимал участие в Европейской конференции «Религиозное измерение межкультурного диалога» (Сан-Марино).
6—8 ноября 2008 г. участвовал в международной конференции «Наука и человеческая природа: российская и западная перспективы» в Бэйлорском университете, шт. Техас (США).
6—9 марта 2010 г. В. К. Шохин участвовал в Первом конгрессе по азиатской философии в г. Дели (Индия).
1—3 июня 2010 г. В. К. Шохин был организатором международной конференции «Философская теология и христианская традиция: российская и западная перспективы»; 27-29 июня 2011 г. В. К. Шохин участвовал в международной конференции «Философия религии в XXI веке» в Кракове (Польша).
25 февраля 2012 года В. К. Шохин принимал участие в круглом столе «Соотношение науки и веры», проходившем в рамках XX Международных Рождественских образовательных чтений.[11]
25—26 мая 2012 г. В. К. Шохин участвовал в международной конференции «Этика и вызовы секуляризма: российская и западная перспективы» в Университете Нотр-Дам, шт. Индиана (США).
22—24 мая 2014 г. В. К. Шохин был организатором международной конференции «Философия и мистический опыт: современные подходы и исторические контексты» в Институте философии РАН.
Отзывы
В 2008 году кандидат философских наук, главный редактор фонда «Карма Еше Палдрон» Б. И. Загумённов в журнале «Буддизм России» охарактеризовал книги Шохина как наукословные, рационалистичные, в некоторых случаях содержащие излишние латинские слова. Книгу Шохина «Школы индийской философии …» (2004) Загумённов охарактеризовал как «скучнейшую». Кроме того, Загумённов высказал мнение, согласно которому то, что Шохин является православным, непосредственно ухудшает объективность его работ в сфере восточных религий. Также Загумённов отрицательно охарактеризовал ассистирование Шохина протодиакону Андрею Кураеву, например, в виде дополнения его книг своими послесловиями.[12]
В 2011 году кандидат исторических наук А. С. Фетисов, выделяя два подхода анализа развития религиозной обстановки в России — представителей «самих религиозных организаций (в основном православных), озабоченных судьбой своих конфессий» и вторую группу в которую входят представители «академической науки, исследователи», ставит Шохина в один ряд с «типичными авторами первого направления»[13].
В 2012 году кандидат философских наук, доцент и заведующий кафедрой систематического богословия и патрологии богословского факультета Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета П. Б. Михайлов в своём обзоре монографий «Введение в философию религии» и «Философия религии и её исторические формы» отметил, что «известный отечественный философ В. К. Шохин инаугурировал новую область философских исследований в России — философию религии, понимаемую как философское изучение феноменов религиозной мысли и фактов религиозного опыта», а также указал на «фундаментальную ценность проделанной В. К. Шохиным работы по введению в отечественный научный контекст фактически нового раздела гуманитарных исследований, открывающий обширное и многообещающее пространство для дальнейших завоеваний философского познания».[14]
В 2012 году рецензенты доктор исторических наук и востоковед М. И. Воробьёва-Десятовская и доктор философских наук и профессор ЮНЕСКО Е. П. Островская, рассматривая статью Шохина «Типитака» в энциклопедии «Философия буддизма», указывают на наличие в ней «невразумительного утверждения» о «преданиях» вместо информации о Трипитаке. Также рецензенты критикуют статью «Абхидхармакоша» Шохина в той же энциклопедии, находя её неудачной[15].
Научные труды
Переводы
- Ашвагхоша. Буддачарита [глава 12]. Пер. с санскрита и коммент. В. К. Шохина // Историко-философский ежегодник "87. М., 1987. С.184- 189.
- Субала-упанишада. Вступление, пер. с санскрита и коммент. В. К. Шохина // Народы Азии и Африки, 1990. № 6. С. 85-97.
- Блаженный Иоанн Чудотворец. Предварительные сведения о жизни и чудесах архиепископа Иоанна (Максимовича). Сост. и ред. иероманах Серафим (Роуз) и игумен Герман (Подмошенский). Пер., предисл, послесл. и коммент. В. К. Шохина. М., 1993. 350 с.
- Шохин В. К.Лунный свет санкхьи: Ишваракришна, Гаудапада, Вачаспати Мишра. — М.: Ладомир, 1995. — 325 с.
- Шохин В. К. Сутры философии санкхьи: «Таттва-самаса», «Крама-дипика», «Санкхья-сутра», «Санкхья-сутры», «Санкхьясутра-вритти». — М.: Ладомир, 1997. — 363 с.
- Царь Джанака и отшельница Сулабха (Махабхарата XII. 308). Вступит. статья, пер. с санскрита, коммент. В. К. Шохина // Восток, 1997, № 4. С. 118—137.
- Шохин В. К.Ньяя-сутра. Ньяя-бхашья. Историко-философское исследование, перевод с санскрита, комментарий. — М.: Восточная литература, 2001. — 504 с.
- Мадхусудана Сарасвати. Прастхана-бхеда. Пер. с санскрита и коммент. В. К. Шохина // Вопросы философии. 2010. № 5. С.143-154.
- Раджашекхара. Исследование поэзии (Кавьямиманса). Перевод с санскрита и примечания В. К. Шохина // Вопросы философии, 2012, № 5, с. 143—156.
- Уддйотакара. Ньяя-варттика IV.1.19-21 (пер. с санскрита и комментарии В. К. Шохина) // Философия религии: Альманах. 2012—2013. Отв. ред. В. К. Шохин. М.: Восточная литература, 2013. С. 305 −332.
Монографии
- Шохин В. К. Древняя Индия в культуре Руси (XI — середина XV в.). Источниковедческие проблемы. — М.: Наука, 1988. — 335 с.
- Лысенко В. Г., Терентьев А. А., Шохин В. К. Ранняя буддийская философия. Философия джайнизма. — М.: «Восточная литература», 1994. — 383 с. — ISBN 5-02-017770-9.
- Шохин В. К. Брахманистская философия: начальный и раннеклассический периоды. — М.: Восточная литература, Рос. АН, Ин-т философии, МГУ им. М. В. Ломоносова, Центр индол. и буддол. исслед.], 1994. — 354 с.
- Шохин В. К. Первые философы Индии. Учебное пособие для университетов и вузов. — М.: Ладомир, 1997. — 301 с.
- Шохин В. К. [iph.ras.ru/uplfile/root/biblio/1998/Shokhin_Shcherbatskoy_1.pdf Ф. И. Щербатской и его компаративистская философия]. — М.: ИФ РАН, 1998. — 248 с.
- Шохин В. К. [iph.ras.ru/uplfile/root/biblio/2002/Shokhin_Theol_1.pdf Теология. Введение в богословские дисциплины. Методическое пособие]. — М.: ИФ РАН, 2002. — 122 с.
- Шохин В. К. Школы индийской философии. Период формирования (IV вв. до н. э. — II в. н. э.). — М.: Восточная литература, 2004. — 413 с.
- Шохин В. К. Стратификации реальности в онтологии адвайта-веданты. — М.: ИФ РАН, 2004. — 289 с.
- Шохин В. К. Философия ценностей и ранняя аксиологическая мысль. — М.: РУДН, 2006. — 455 с.
- Шохин В. К. Индийская философия. Шраманский период (середина I тысячелетия до н. э.). — СПб.: Издательство СПбГУ, 2007. — 421 с.
- Шохин В. К. Введение в философию религии. — М.: Альфа-М., 2010. — 287 с.
- Шохин В. К. Философия религии и её исторические формы (античность — конец XVIII в.). — М.: Альфа-М, ИФ РАН, 2010. — 783 с. ([liber.rsuh.ru/sites/default/files/Filosofiya_religii_i_ee_istoricheskie_formy.pdf оглавление])
- Шохин В. К. Агатология: современность и классика. — М.: Канон+, 2014. — 359 с.
Статьи
- на русском языке
- Шохин В. К. Древнеиндийский рационализм как предмет историко-философской науки (проблемы периодизации истории древнеиндийской мысли) // Рационалистическая традиция и современность. Индия. — М., 1988. — С. 11-45.
- Шохин В. К. К уточнению категории «средневековая философия» (на материале индийской философской традиции) // Социокультурные характеристики средневековой философии. — М., 1990.
- Шохин В. К. Сантаяна и индийская философия // Вопросы философии. — 1992. — № 4. — С. 118—124.
- Шохин В. К. [www.philosophy.ru/library/vopros/69.html Санкхья-йога и традиция гностицизма] // Вопросы философии. — 1994. — № 7—8.
- Шохин В. К. В. С. Соловьёв, индийская философия и проблемы компаративистики // Историко-философский ежегодник, 1995. — М.: МАРТИС, 1996. — С. 106-121.
- Шохин В. К. [pagez.ru/philaret/about018.php Святитель Филарет (Дроздов) в истории русской философии] // Альфа и Омега. — М., 1996. — № 4 (11). — С. 211—230.
- Шохин В. К. [aliom.orthodoxy.ru/arch/012/012-dial.htm Диалог религий: идеология и практика] // Альфа и Омега. — М., 1997. — № 1(12). — С. 281—295.
- Шохин В. К. [aliom.orthodoxy.ru/arch/013/013-shoh.htm Диалог религий: идеология и практика] // Альфа и Омега. — М., 1997. — № 2(13). — С. 223—240.
- Шохин В. К. [pravbeseda.ru/library/index.php?page=book&id=217 Мнимые влияния. (О совр. попытках отыскать буддийские «корни» в христианстве)] // Альфа и Омега. — М., 1997. — № 3(14). — С. 274-307.
- Шохин В. К. [aliom.orthodoxy.ru/arch/017/017-shoh-an.htm Классическая философия ценностей: предыстория, проблемы, результаты] // Альфа и Омега. — М., 1998. — № 3(17). — С. 295-315.
- Шохин В. К. Классическая философия ценностей: предыстория, проблемы, результаты // Альфа и Омега. — М., 1998. — № 4(18). — С. 283—308.
- Шохин В. К. Пауль Хакер и святоотеческая трактовка нехристианской мысли (П. Хакер (1913—1979) — ведущий нем. индолог) // Альфа и Омега. — М., 1999. — № 1(19). — С. 242—256.
- Шохин В. К. Святой равноап. Ансгарий [801-865] — просветитель Скандинавии (Дании и Швеции) // Альфа и Омега. — М., 1999. — № 2(20). — С. 227-250.
- Шохин В. К. Два типа этических концепций (часть 1) // Альфа и Омега. — М., 1999. — № 4 (22). — С. 235—245.
- Шохин В. К. [aliom.orthodoxy.ru/arch/023/sh23-fr.htm Два типа этических концепций (часть 2)] // Альфа и Омега. — М., 2000. — № 1(23). — С. 229—246.
- Шохин В. К. [aliom.orthodoxy.ru/arch/023/sh23-fr1.htm Святые Гереон и Урсула — покровители Кельна] // Альфа и Омега. — М., 2000. — № 1(23). — С. 203-217.
- Шохин В. К. Дайя Кришна: как из «индийской философии» сделать индийскую философию? // Живая традиция. К 75-летию Индийского философского конгресса. — М..
- Шохин В. К. «Диалог религий»: виртуальное понятие и реальное значение // VII Рождественские образовательные чтения. Христианство и философия. Сборник докладов. — М., 2000.
- Шохин В. К. [dharma.org.ru/board/download.php?id=36 Первый опыт трёхуровневой стратификации реальности в индийской философии (по тексту «Ланкаватара-сутры»)] // Историко-философский ежегодник. — 2003.
- Шохин В. К. [www.iph.ras.ru/sci-spir/shokhin_texts_gk.html Ганс Кюнг и предлагаемый им проект глобального этоса] // Вопросы философии. — 2004. — № 10.
- Шохин В. К. [azbyka.ru/religii/induizm_buddizm/reinkarnatsiya/mif_o_reinkarnacii-all.shtml Богословская конференция Русской Православной Церкви «Эсхатологическое учение церкви». Москва, г/к "Даниловский " 14-17 ноября 2005 г.].
- Шохин В. К. Станислав Шайер о философии ньяи и вайшешики // Исследования аналитического наследия Львовско-Варшавской школы. — Вып.1 / Отв. ред. В. Л. Васюков. — СПб., 2006. — С. 122—160.
- Шохин В. К. Индийская версия теодицеи // Проблема зла и теодицеи. Материалы международной конференции 6-9 июня 2005 г. / Под общ. ред. В. К. Шохина. — М., 2006. — С. 226—236.
- Шохин В. К. Новая для современной России область философско—теологического дискурса // Проблема зла и теодицеи. Материалы международной конференции 6-9 июня 2005 г / Под общ. ред. В. К. Шохина. — М., 2006. — С. 5-15.
- Балагушкин Е. Г., Шохин В. К. [ecsocman.hse.ru/data/2010/03/25/1210464192/62-78.pdf Религиозный плюрализм в современной России: новые религиозные движения на постсоветском этапе] // Мир России. — 2006. — Т. 15, № 2. — С. 62-78.
- Шохин В. К. [lib100.com/book/philosophy/filosofiya_religii/_%d8%ee%f5%e8%ed%20%c2.%ca.,%20%d4%e8%eb%ee%f1%ee%f4%e8%ff%20%f0%e5%eb%e8%e3%e8%e8.djvu Исторический генезис философии религии: проблема и её наиболее вероятное решение] // Философия религии: альманах / под ред. В. К. Шохина. — М.: Ин-т философии РАН, 2007. — С. 15—89. — 498 с. — ISBN 978-5-02-035858-4.
- Шохин В. К. [lib100.com/book/philosophy/filosofiya_religii/_%d8%ee%f5%e8%ed%20%c2.%ca.,%20%d4%e8%eb%ee%f1%ee%f4%e8%ff%20%f0%e5%eb%e8%e3%e8%e8.djvu Естественная теология] // Философия религии: альманах / под ред. В. К. Шохина. — М.: Ин-т философии РАН, 2007. — С. 226—228. — 498 с. — ISBN 978-5-02-035858-4.
- Шохин В. К. [lib100.com/book/philosophy/filosofiya_religii/_%d8%ee%f5%e8%ed%20%c2.%ca.,%20%d4%e8%eb%ee%f1%ee%f4%e8%ff%20%f0%e5%eb%e8%e3%e8%e8.djvu Иудаизм как «контапозиция» христианству: К. М. Пинкингтон о двух религиях] // Философия религии: альманах / под ред. В. К. Шохина. — М.: Ин-т философии РАН, 2007. — С. 467—495. — 498 с. — ISBN 978-5-02-035858-4.
- Шохин В. К. [elibrary.ru/item.asp?id=9733316 Васубандху и его стратификация уровней реальности. Васубандху. «Определение трех уровней реальности». Пер. с санскрита [и примеч.]] // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Философия. — 2007. — № 1 (13). — С. 117—132.
- Шохин В. К. Кантовская «абсолютная ценность» и её значение в истории аксиологической рефлексии // Иммануил Кант. Наследие и проект / Под ред. В. С. Степина, Н. В. Мотрошиловой. — М., 2007.
- Шохин В. К. [knowledge.su/d/dasgupta-surendra-nat Дасгупта Сурендра Нат] // Большая Российская энциклопедия : [в 30 т.]. — Большая Российская энциклопедия, 2007. — Т. 8: Григорьев — Динамика. — 767 с. — ISBN 978-5-85270-338-5.
- Шохин В. К. [aliom.orthodoxy.ru/arch/053/shoh53.htm Христианство как религия политкорректности в современной Европе: иллюзия и реальные перспективы] // Альфа и Омега. — 2008. — № 3. ([www.bogoslov.ru/text/390531.html копия])
- Шохин В. К. [elibrary.ru/item.asp?id=11161589 Доктрина Шридхары] // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Философия. — 2008. — № 3. — С. 72—75.
- Шохин В. К. [elibrary.ru/item.asp?id=25849690 Перечитывая Льюиса] // Философия религии: альманах. — 2009. — С. 476—494.
- Степанянц М. Т., Шохин В. К. [religa.narod.ru/biblio/enchindu.htm Индийская философия в исторической ретроспективе] // Индийская философия: энциклопедия./ отв. ред. М. Т. Степанянц; Ин-т философии РАН. — М.: Вост. лит., 2009. — 950 с.
- Шохин В. К., Месяц С. В., Михайлов П. Б., Фокин А. Р., Вдовина Г. В. [www.pravenc.ru/text/190259.html Естественная теология] // Православная энциклопедия. Том XVIII. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2008. — С. 696—716. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 978-5-89572-032-5
- Пономарёв А. В., Михайлов П. Б., Фокин А. Р., Серёгин А. В., Смирнов Д. В., Судаков А. К., Шохин В. К., Казарян А. Т. [www.pravenc.ru/text/199913.html Зло] // Православная энциклопедия. Том XX. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2009. — С. 205—265. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 978-5-89572-036-3
- Шохин В. К. [iph.ras.ru/elib/0476.html Брахман] // Новая философская энциклопедия / Ин-т философии РАН; Нац. обществ.-науч. фонд; Предс. научно-ред. совета В. С. Стёпин, заместители предс.: А. А. Гусейнов, Г. Ю. Семигин, уч. секр. А. П. Огурцов. — 2-е изд., испр. и допол. — М.: Мысль, 2010. — ISBN 978-5-244-01115-9.
- Шохин В. К. [iph.ras.ru/elib/2256.html Папа-Пунья] // Новая философская энциклопедия / Ин-т философии РАН; Нац. обществ.-науч. фонд; Предс. научно-ред. совета В. С. Стёпин, заместители предс.: А. А. Гусейнов, Г. Ю. Семигин, уч. секр. А. П. Огурцов. — 2-е изд., испр. и допол. — М.: Мысль, 2010. — ISBN 978-5-244-01115-9.
- Шохин В. К. [iph.ras.ru/elib/2267.html Паривраджаки] // Новая философская энциклопедия / Ин-т философии РАН; Нац. обществ.-науч. фонд; Предс. научно-ред. совета В. С. Стёпин, заместители предс.: А. А. Гусейнов, Г. Ю. Семигин, уч. секр. А. П. Огурцов. — 2-е изд., испр. и допол. — М.: Мысль, 2010. — ISBN 978-5-244-01115-9.
- Шохин В. К. [iph.ras.ru/elib/2661.html Свабхава] // Новая философская энциклопедия / Ин-т философии РАН; Нац. обществ.-науч. фонд; Предс. научно-ред. совета В. С. Стёпин, заместители предс.: А. А. Гусейнов, Г. Ю. Семигин, уч. секр. А. П. Огурцов. — 2-е изд., испр. и допол. — М.: Мысль, 2010. — ISBN 978-5-244-01115-9.
- Шохин В. К. [iph.ras.ru/elib/2662.html Свабхава-вада] // Новая философская энциклопедия / Ин-т философии РАН; Нац. обществ.-науч. фонд; Предс. научно-ред. совета В. С. Стёпин, заместители предс.: А. А. Гусейнов, Г. Ю. Семигин, уч. секр. А. П. Огурцов. — 2-е изд., испр. и допол. — М.: Мысль, 2010. — ISBN 978-5-244-01115-9.
- Шохин В. К. [iph.ras.ru/elib/2946.html Таттва] // Новая философская энциклопедия / Ин-т философии РАН; Нац. обществ.-науч. фонд; Предс. научно-ред. совета В. С. Стёпин, заместители предс.: А. А. Гусейнов, Г. Ю. Семигин, уч. секр. А. П. Огурцов. — 2-е изд., испр. и допол. — М.: Мысль, 2010. — ISBN 978-5-244-01115-9.
- Шохин В. К. [iph.ras.ru/elib/3068.html Трикайя] // Новая философская энциклопедия / Ин-т философии РАН; Нац. обществ.-науч. фонд; Предс. научно-ред. совета В. С. Стёпин, заместители предс.: А. А. Гусейнов, Г. Ю. Семигин, уч. секр. А. П. Огурцов. — 2-е изд., испр. и допол. — М.: Мысль, 2010. — ISBN 978-5-244-01115-9.
- Балагушкин Е. Г., Шохин В. К. Межрелигиозный диалог и межрелигиозные отношения в российском социокультурном пространстве // [iph.ras.ru/uplfile/root/biblio/Russ_dialog_kult.pdf Россия в диалоге культур] / отв. ред. А. А. Гусейнов, А. В. Смирнов, Б. О. Николаичев. — М.: Наука, 2010. — С. 405—431. — 432 с. — 800 экз. — ISBN 978-5-02-037096-8.
- Шохин В. К. [vphil.ru/index.php?id=285&option=com_content&task=view Античное понятие культуры и протокультурфилософия: специфика и компаративные параллели] // Вопросы философии. — 2011. — № 3. — С. 51-61.
- Шохин В. К. Дхарма // Философия буддизма: энциклопедия / отв. ред. М. Т. Степанянц;. — М.: Вост. лит., ИФ РАН, 2011. — С. 308—309. — 1045 с. — ISBN 978-5-02-036492-9.
- Шохин В. К. Махасангхика // Философия буддизма: энциклопедия / отв. ред. М. Т. Степанянц;. — М.: Вост. лит., ИФ РАН, 2011. — С. 448—451. — 1045 с. — ISBN 978-5-02-036492-9.
- Шохин В. К. Типитака // Философия буддизма: энциклопедия / отв. ред. М. Т. Степанянц;. — М.: Вост. лит., ИФ РАН, 2011. — С. 680—686. — 1045 с. — ISBN 978-5-02-036492-9.
- Шохин В. К. «Культура» и «цивилизация» в текстах Юма // Дэвид Юм и современная философия. Материалы международной конф. (Москва, 15-17 нояб. 2011 г.). — М., 2011. — Т. 6: Социальная теория, политика, история, экономика. — С. 30-35.
- Шохин В. К. Новое введение в философскую теологию // Эванс Ч. С., Мэнис Р. З. Философия религии: размышление о вере. — М., 2011. — С. 11-13.
- Шохин В. К. О границах компетенции разума в сотериологии и сакраментологии: несколько небогословских рассуждений // Философия религии: Альманах. 2010—2011. — М., 2011. — С. 252—262.
- Шохин В. К. «Они предали Его»: Архиепископ Марсель Лефевр о Втором Ватиканском соборе // Философия религии: Альманах. 2010-2011. — М, 2011. — С. 501—514.
- Шохин В. К. Примечания к «Лекциям по истории философии» В. С. Соловьёва // Соловьёв В. С. Полн. собр. соч. и писем: В 20 т. — М., 2011. — Т. 4: Соч. 1878—1882. — С. 584—612.
- Шохин В. К. [elibrary.ru/item.asp?id=25078070 Философия религии и разновидности рациональной теологии] // Философия религии: Альманах. 2010—2011. — М., 2011. — С. 15-30.
- Шохин В. К. [elibrary.ru/item.asp?id=25849666 «Философия религии»: становление авторефлексии] // Философия религии: Альманах 2008—2009 / Отв. ред. В. К. Шохин. — М.: Языки славянских культур, 2010. — С. 16-38.
- Шохин В. К. Теизм, постмодернистские похороны метафизики и индийская атмавада // [elibrary.ru/item.asp?id=25849677 Философия религии: Альманах 2008—2009] / Отв. ред. В. К. Шохин. — М.: Языки славянских культур, 2010. — С. 243—257.
- Шохин В. К. [elibrary.ru/item.asp?id=15584840 Философия родительного падежа и междисциплинарные исследования] // Эпистемология и философия науки. Epistemology & Philosophy of Science. Ежеквартальный журнал. — 2010. — Т. XXVI, № 4. — С. 53-62.
- Шохин В. К. [elibrary.ru/item.asp?id=15584845 Апология «философской грамматики»] // Эпистемология и философия науки. Epistemology & Philosophy of Science. Ежеквартальный журнал. — 2010. — Т. XXVI, № 4. — С. 80-83.
- Шохин В. К. [vphil.ru/index.php?id=538&option=com_content&task=view Раджашекхара и его попытка синтеза двух форматов традиционного индийского науковедения] // Вопросы философии. — 2012. — № 5. — С. 143-148.
- Шохин В. К. [iph.ras.ru/uplfile/relig/Almanac_2011_Shokhin_o_granitsah_komietentsii_razuma_v_soteriologii_i_sakramentologii_neskolwko_nebogoslovskih_rassujdeniy.pdf О границах компетенции разума в сотериологии и сакраментологии: несколько небогословских рассуждений] // Философия религии: альманах. — 2011. — № 3. — С. 252-262.
- Шохин В. К. [iph.ras.ru/uplfile/relig/Almanac_2011_Shokhin_oni_iredali_ego_arhieiiskoi_marselw_lefevr_o_II_vatikanskom_sobore.pdf «Они предали его»: архиепископ Марсель Лефевр. О II ватиканском соборе. ...] // Философия религии: альманах. — 2011. — № 3. — С. 501-514.
- Шохин В. К. [vphil.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=855 Так что же всё-таки такое аналитическая философия? В защиту и укрепление «ревизионизма»] // Вопросы философии. — 2013. — № 11. — С. 137-148.
- Шохин В. К. [elibrary.ru/item.asp?id=23386533 Так ли антигуманна христианская эсхатология? (Комментарий к статье В. В. Кузева)] // Философия религии: Альманах. 2012—2013. — М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 2013. — С. 145—160.
- Шохин В. К. [elibrary.ru/item.asp?id=23386536 Благодарность людям и благодарение Бога: некоторые заметки] // Философия религии: Альманах. 2012—2013. — М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 2013. — С. 186—207.
- Шохин В. К. [elibrary.ru/item.asp?id=23386541 Философский теизм Уддйотакары] // Философия религии: Альманах. 2012—2013. — М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 2013. — С. 290—304.
- Шохин В. К. [elibrary.ru/item.asp?id=23386542 «Ньяя-варттика» IV.1.19–21 Уддйотакара «НЬЯЯ-ВАРТТИКА» IV.1.19–21] // Философия религии: Альманах. 2012—2013. — М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 2013. — С. 305-332.
- Шохин В. К. Четвёртый путь? К этическому обоснованию агатологии // Этическая мысль. — М.: ИФ РАН, 2013. — Вып. 13. — С. 47-75.
- Шохин В. К. Возможно ли хорошее дефинирование блага? Опыты древней философии // Философия и культура. — 2013. — № 11 (71). — С. 1588—1597.
- Шохин В. К. [pstgu.ru/download/1394137605.4shohin.pdf Философская теология и основное богословие] // Вестник ПСТГУ. Серия 1. Богословие. Философия. — 2014. — Вып. 1 (51). — С. 57–79.
- Шохин В. К. [pstgu.ru/download/1408697462.15_shohin.pdf Новационна ли «кульпабилизация»?] // Вестник ПСТГУ I: Богословие. Философия. — 2014. — Вып. 3 (53). — С. 167–169.
- Шохин В. К. [pstgu.ru/download/1409738054.14d_shokhin.pdf Об архетипах, фундаментализме, теодицее, религиозном сознании и классиках марксизма: комментарии к реплике К. М. Антонова] // Вестник ПСТГУ I: Богословие. Философия. — 2014. — Вып. 4 (54). — С. 152–157.
- Шохин В. К. [pstgu.ru/download/1418724522.3_shokhin.pdf Философская теология и библейская герменевтика: дискурс о постструктуралистском вызове] // Вестник ПСТГУ. 2014. Серия 1. Богословие. Философия. — Вып. 6 (56). — С. 41-54.
- Шохин В. К. [pstgu.ru/download/1430828266.16_scokhin_143-155.pdf Теология, богословие и музееведение: рассуждение о суждениях П. Б. Михайлова] // Вестник ПСТГУ. I: Богословие. Философия. — 2015. — Вып. 2 (58). — С. 143–155.
- Шохин В. К. [vphil.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=1100 Серия «Философская теология: современность и ретроспектива»] // Вопросы философии. — 2015. — № 2. — С. 58-62.
- Шохин В. К. [vphil.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=1102 Теизм или деизм? Размышления над метафизической теологией Ричарда Суинберна] // Вопросы философии. — 2015. — № 2. — С. 64-76.
- Шохин В. К. [iph.ras.ru/uplfile/root/biblio/pj/pj_2015_8(2)/16-27.pdf Аналитическая философия: некоторые непроторенные пути] // Философский журнал. — 2015. — Т. 8, № 2. — С. 16-27.
- Шохин В. К. [pstgu.ru/download/1450181863.11_shokhin_127-134.pdf Plantinga A. Knowledge and Christian Belief.Grand Rapids(MI); Cambridge: Eerdmans, 2015. 129 p.] // Вестник ПСТГУ. Серия 1: Богословие. Философия. Религиоведение. — 2015. — № 6 (62). — С. 127-134.
- Шохин В. К. [pstgu.ru/download/1450085820.3_shokhin_41-58.pdf Как была сделана классическая метафизика?] // Вестник ПСТГУ. Серия 1: Богословие. Философия. Религиоведение. — 2015. — Вып. 5 (61). — С. 41-58.
- Шохин В. К. [pstgu.ru/download/1461678193.12_Shokhin_133-142.pdf Сhristian Philosophy of Religion: Essays in Honor of Stephen Davis / C. P. Ruloff, ed. Notre Dame: University of Notre Dame Press, 2014. 374 p] // Вестник ПСТГУ. Серия 1: Богословие. Философия. Религиоведение. — 2016. — Вып. 2 (64). — С. 133-142.
- Шохин В. К. [pstgu.ru/download/1466087719.12_Shokhin_149-157.pdf В чём всё-таки новизна «Нового атеизма»?] // Вестник ПСТГУ. Серия 1: Богословие. Философия. Религиоведение. — 2016. — Вып. 3 (65). — С. 149-157.
- на английском языке
- V.Shokhin. Sāṃkhya and Buddhism: A Few Notes // Darshana International, Moradabad, 1988, Vol. 28, N 1. P. 52-55;
- V.Schokhin. Sāṃkhya on the Ends of Man (puruṣārtha) // Studien zur Indologie und Iranistik (StII), Reinbek, 1997, Bd.21. S. 193—205;
- V.Shokhin. What are the Sixteen Padārthas of Nyāya? An Attempt to Solve a Dilemma of Long Standing // Journal of Indian Council of Philosophical Research, 2001, Vol. XVIII, N 2. P. 107—127;
- V.Shokhin. The Holy Trinity and Non-Christian Triads// The Trinity: East/West Dialogue. Ed. by Melville Y.Stewart. Dordrecht etc.: Kluwer, 2003. P. 179—188;
- V.Shokhin. On Some Features of Buddhist Missionary Work and Double Standards in Religious Studies // Studies in Interreligious Dialogue, Louvain etc., 2005, N.2. P. 133—154;
- V.Shokhin. Good as a Category of Indian Philosophy // Comparative Ethics in a Global Age. Ed. by Marietta T. Stepanyants. Washington, D.C.: The Council for Research in Values and Philosophy, 2007, P. 191—202;
- V.Shokhin. Theism, the Postmodernist Burial of Metaphysics, and Indian Mind-Body Dualism // Faith and Philosophy, Huntington, IN, 2009, Vol. 26, N 5, p.527-536;
- V.Shokhin. Philosophical Theology and Indian Versions of Theodicy // European Journal for Philosophy of Religion, 2010, Vol.2/2, p.129-151;
- Shokhin V.K. Three Dimensions of Religion and Some Tasks of Philosophy of Religion // Philosophy of Religion in the 21th Century. International Conference. — Krakow, 2011. — Р. 59-60.
- V.Shokhin. What is Meant by Faith in Brahmanism? // Cultural Heritage and Contemporary Change. Series IV A, Eastern and Central Europe. Vol. 39. Gen. Ed. George F.McLean. Washington DC, 2011. Р.97-106
- V.Shokhin. Jaigîşavya Branch of the Ancient Sāňkhya-Yoga Tradition // Russia looks at India: A Spectrum of Philosophical Views. Ed. by Marietta Stepanyants. New Delhi: Indian Council of Philosophival Research, 2011. P. 1-11;
- V.Shokhin. Philosophy of Religion and Varieties of Rational Theology // Philosophical Theology and the Christian Tradition: Russian and Western Perspectives. Russian Philosophical Studies V. Christian Philosophical Studies III. Ed. by David Bradshaw. Washington, D.C.: The Council for Research in Values and Philosophy, 2012. P. 5-20;
- V.Shokhin. Gratitude as the Foundation of Theistic Ethics // Ethics and the Challenge of Secularism: Russian and Western Perspectives. Ed. by David Bradshaw. Washington, D.C.: The Council for Research in Values and Philosophy, 2013. P. 19-36;
- V.Shokhin. Methodological Pluralism and the Subject Matter of Philosophy of Religion // Knowledge, Action, Pluralism. Ed. By S.T. Kolodziejczyk and J. Salamon. Frankfurt am Main: Peter Lang GmbH, 2014. P. 321—333;
- V.Shokhin. The Pioneering Appearance of Philosophy of Religion in Europe: François Para du Phanjas on the Nature of Religion // Open Theology, 2015, Vol. 1/1. P. 97-106.
- на немецком языке
- W. Schokhin. Die Geschichte der Geschichte der Philosophie und die Modernität der modernen Welt // Wiener Zeitschrift fűr Philosophie, 1993, Bd. XXV, S. 199—214;
- Shokhin V.K. Tetens und Kant vom «absoluten Wert» // Kant im Spiegel der russischen Kantforschung heute. / Herausg. Von N. Motroschilova und N. Hinske. — Stuttgart-Cannstatt, 2007. — S. 127—143.
- на французском языке
- V.Shokhin. La philosophie de religion, un nouveau domaine de la philosophie russe // Diogène, 2008, Julliet, t. 223, p.58-74;
- на итальянском языке
- V. Schokhin. Solov’ev e la philosophia Indiana // Quaderni Augusto Del Noce 2010. Comp.da G.Riconda, G.Cuozzo, E.Randone. Lungro di Cosenza, 2010. P. 471—492.
Публицистика
- Статьи
- Шохин В. К. Восстановление «внутреннего человека» // «Фома». — 2007. — № 3. — С. 25-26.
- Шохин В. К. Безответственное приглашение к серьезному разговору // «Фома», 2007. — № 9. — С. 32-40.
- Шохин В. К. [www.bogoslov.ru/text/print/1243202.html Тайна искупления и Таинство покаяния: несколько небогословских рассуждений] //Богослов.ru, 16.11.2010 г.
- Шохин В. К.[www.runivers.ru/philosophy/logosphere/57412/ Образ философа и философии в России и Индии: параллели и контрасты] // Runivers.ru — Россия в подлиннике, 04.12.10
- Интервью
- Иеромонах Адриан (Пашин) [www.bogoslov.ru/text/print/418171.html В. К. Шохин: «Не за горами то время, когда в Европе принадлежность к христианству будет препятствием для занимания определенных должностей, когда представители других религий будут с помощью государственных органов определять, кого можно рукополагать в христианские священники, а кого нет»] // Богослов.ru, 25.06.2009 г.
- Протоиерей Павел (Великанов) [www.bogoslov.ru/text/1609918.html Воцерковление — путь принятия или снятия ответственности? (видеоинтервью взятое в рамках Международной богословской конференции «Жизнь во Христе: христианская нравственность, аскетическое предание Церкви и вызовы современной эпохи».)] // Богослов.ru,11.04.2011 г.
Напишите отзыв о статье "Шохин, Владимир Кириллович"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 [www.old.inion.ru/Indo/she.htm Шохин Владимир Кириллович] // Официальный сайт ИНИОН РАН
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 [iph.ras.ru/shokhin.htm Шохин Владимир Кириллович] // Официальный сайт Института философии РАН
- ↑ Лысенко В. Г. [old.russ.ru/columns/20040816_kalash.html «У индийца есть ощущение, что он на своем месте»] // «Русский журнал», 16 Августа 2004
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_philosophy/1383/%D0%A8%D0%9E%D0%A5%D0%98%D0%9D Шохин Владимир Кириллович] // Философия: Энциклопедический словарь./Под ред. А. А. Ивина. — М.: Гардарики, 2004.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 [new.philos.msu.ru/kaf/itmk/staff/shokhin_vk/ Шохин Владимир Кириллович] // Официальный сайт Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова
- ↑ Адриан (Пашин), иеромонах А. Р. Фокин: «Нельзя разделять единую святоотеческую традицию на восточную и западную» // Богослов.ru, 16.02.2009 г. (bogoslov.ru/text/print/383404.html)
- ↑ [www.sedmitza.ru/text/395055.html 10 лет Российскому православному университету (комментарий в цифрах и фактах)] // Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 16.09.2008 г.
- ↑ Лысенко В. Г. [kogni.narod.ru/lyssenko.htm О переводе санскритских философских текстов.] // Русская антропологическая школа. — Труды 2. — М., РГГУ, 2004.
- ↑ [www.portal-credo.ru/site/print.php?act=lib&id=1346 Программа XIV Международных Рождественских образовательных чтений «Школа и Церковь — традиции и реформы Российского образования». Часть пятая — Направления «Церковь и культура», «Христианство и наука»] // Портал-Credo.Ru, 30.01.2001
- ↑ [www.katehon.ru/html/club_katehon/0012.htm 23 мая 2003 г. на Клубе «Катехон» прошла встреча с Владимиром Кирилловичем Шохиным (р.1951), доктором философских наук, исследователем истории индийской философии, заведующим Кафедры метафизики и сравнительной теологии ГУГН.] // Официальный сайт интеллектуального клуба «Катехон»
- ↑ [www.ispovedniki.ru/news/site/1730/ Программа XX Международных Рождественских образовательных чтений] // Официальный сайт Храма Новомучеников и исповедников Российских посёлка Поведники Мытищинского района Московской области, 21.01.2012 г.
- ↑ Загумённов, 2008, с. 156.
- ↑ Фетисов А. С. [cheloveknauka.com/v/338355/a?#?page=1 Развитие конфессиональной ситуации в Горном Алтае в 1991-2001 гг.] / автореферат дис. ... кандидата исторических наук : 07.00.02. — Кемерово: Кемер. гос. ун-т, 2011. — С. 4. — 24 с.
- ↑ Михайлов, 2011.
- ↑ Воробьёва-Десятовская, Островская, 2012, с. 361.
Литература
- научная
- Апресян Р. Г., Артемьева О. В., Гагинский А. М., Гаджикурбанов А. Г., Гусейнов А. А., Серегин А. В., Фокин А. Р., Шохин В. К. [elibrary.ru/item.asp?id=25459356 Обсуждение книги В.К. Шохина «Агатология: современность и классика» (материалы «Круглого стола»)] // Этическая мысль. — 2015. — Т. 15, № 2. — С. 160-186.
- Воробьёва-Десятовская М. И., Островская Е. П. [www.orientalstudies.ru/rus/images/pdf/p_ppv_2_17_2012.pdf Философия буддизма: энциклопедия] // Письменные памятники востока. — СПб.: Институт восточных рукописей РАН, 2012. — № 2 (17). — С. 357—364. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=1811-8062&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 1811-8062].
- Михайлов П. Б. [vphil.ru/index.php?id=393&option=com_content&task=view Предмет и история философии религии по публикациям В. К. Шохина] // Вопросы философии. — 2011. — № 9. — С. 120—125.
- публицистика
- Загумённов Б. И. [www.buddhismofrussia.ru/_journals/buddhism-of-russia-41.pdf Обзор литературы. Буддисты буддистам и христиане о буддизме] // Буддизм России. — СПб.: Нартанг, 2008. — № 41. — С. 152—158.
Ссылки
- [www.ng.ru/east/5_text.html Загадка спора (Ньяя-сутры. Ньяя-бхашья. Историко-философское исследование, пер. с санскрита и коммент. В. К. Шохина. — М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 2001, 504 с. Серия «Памятники письменности Востока»,CXXIII.)] // Независимая газета, 20.09.2001
Отрывок, характеризующий Шохин, Владимир Кириллович
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.
Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.
О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.
22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.
– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.
Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.
С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.
Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.
Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.
Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Категории:
- Родившиеся 3 мая
- Родившиеся в 1951 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Москве
- Кандидаты исторических наук
- Доктора философских наук
- Учёные по алфавиту
- Философы России
- Философы СССР
- Индологи России
- Преподаватели ГУГН
- Религиоведы России
- Культурологи России
- Сотрудники Института востоковедения РАН
- Сотрудники ИФАН
- Выпускники философского факультета МГУ
- Авторы энциклопедий и словарей
- Преподаватели Российского православного университета святого Иоанна Богослова
- Преподаватели философского факультета МГУ
- Преподаватели ПСТГУ
