Шпагин, Алексей Алексеевич
Алексей Алексеевич Шпагин<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">А. А. Шпагин (1907)</td></tr> | |||
| |||
---|---|---|---|
20 февраля — 3 июня 1907 года | |||
Монарх: | Николай II | ||
| |||
14 ноября 1919 — 1 марта 1920 года | |||
Вероисповедание: | православие | ||
Рождение: | 1 октября 1865 Российская империя, Нижегородская губерния | ||
Смерть: | 1938 СССР, Екатеринбург | ||
Партия: | РСДРП (1902-12); РСДРП(б) (с 1912) | ||
Образование: | самоучка | ||
Профессия: | рабочий-слесарь, политик |
Алексей Алексеевич Шпагин (партийная кличка Кувалда, жил под фамилией Баринов или Баранов; 1 октября 1879, Нижегородская губерния — 1938, Екатеринбург) — рабочий-слесарь, депутат II Государственной думы Российской империи от Пермской губернии (1907), председатель Пермского городского и уездного исполкома (1919—1920).
Содержание
Биография
Ранние годы. Рабочий-революционер
Алексей Шпагин родился 1 октября 1879 года в деревне Тамаевка Ореховской волости Ардатовского уезда (Нижегородская губерния) в многодетной крестьянской семье. Школьного образования Алексей не получил — был самоучкой (письму и чтению обучался у сверстников). С семи лет он работал подпаском у помещика Буданова, а в 11 лет — поступил на кирпичный завод в Нижнем Новгороде[1][2][3].
В 12 лет Алексей стал грузчиком Березниковского содового завода Русско-бельгийского акционерного общества «Любимов, Сольве и К°» в Соликамском уезде Пермской губернии. В 1899 году он вернулся в родную деревню, но работать на помещика не захотел и уехал в Нижний Новгород, где устроился на Сормовский завод в механический цех. Работал также на Донбассе[1][3].
В 1902 году Шпагин вступил в РСДРП, где получил подпольную кличку «Кувалда». По заданию Сормовской партийной организации он распространял прокламации среди крестьян, вёл пропаганду среди рабочих. 12 августа 1904 года он был главным руководителем и организатором забастовки на Сормовском заводе: был арестован и заключен в Нижегородскую тюрьму. Освобожден по амнистии в связи с рождением наследника престола[3].
После выхода из тюрьмы Шпагин не был принят на местный завод и переехал в Казань. В 1904 — июне 1905 года он работал на заводе Крестовникова: был уволен за революционную деятельность и занесён полицией в «чёрный список». Оказался под полицейским надзором[1][3].
После этого Шпагин вернулся в Сормово, где, с помощью товарищей, смог устроиться в механический цех. В начале века на Сормовском заводе была развита пропагандистская работа различных партийных направлений. На каких-то лекциях присутствовал и Шпагин: «Помню, как сейчас, пропагандиста Коровина — эсдека, читавшего нам однажды лекцию о французской революции» — писал он позже[2].
Алексей Алексеевич был избран в Совет цеховых уполномоченных (член Сормовского Совета рабочих депутатов); стал руководителем вооружённого восстания сормовских рабочих в декабре 1905 года[1][3]. Был арестован, но через 7 дней отпущен[2].
После подавления восстания Алексей Шпагин перешёл на нелегальное положение и, в июне 1906 года, перебрался в Пермь, где устроился в Главные железнодорожные мастерские города. Здесь он продолжил революционную деятельность — возглавил заводскую социал-демократическую ячейку. Эта группа организовывала маевки, сходки, проводила митинги, распространяла листовки с революционными требованиями. Кроме того, Шпагин был организатором профессионального союза в Пермских железнодорожных мастерских и депо[1][3].
Депутат II Думы
На губернском избирательном собрании 6 февраля 1907 года А. А. Шпагин был выборщиком от рабочей курии. Избрался во Вторую Государственную Думу от общего состава выборщиков Пермского губернского избирательного собрания[3].
На банкете 11 февраля в зале общественного собрания в честь отъезжавших депутатов Шпагин заявил[1]:
Это выступление было встречено «громом долго несмолкающих аплодисментов»[1].
В день выезда из Перми (15 февраля) Алексей Алексеевич выступил на митинге на железнодорожном вокзале, где говорил о необходимости созыва Учредительного собрания и свержения самодержавия. За призыв к вооружённому восстанию полиция возбудила дело о привлечении Шпагина к уголовной ответственности, однако это сообщение министра юстиции и постановление судебных следователей поступило в Думу уже накануне её роспуска — поэтому вопрос о лишении его депутатской неприкосновенности не рассматривался и суд не состоялся[3] (по другой версии, Шпагин был оправдан за недостаточностью обвинения)[1].
В Думе Шпагин входил в Социал-демократическую фракцию: активно участвовал в обсуждении многих вопросов. В числе первых депутатов Шпагин выступил (13 апреля) с думской трибуны и подписался под запросом об истязаниях и убийствах в Рижской тюрьме — потребовал амнистии для её узников, говорил о невыносимом положении политических заключенных. Он деятельно содействовал работе железнодорожной секции, образованной при Социал-демократической фракции в марте 1907 года[1][3].
Депутат Шпагин также выступил с «яркой обличительной речью», которая стала известна всей России[2]:
Баринов/Баранов. Париж и Ленин
Шпагин несколько раз встречался с Владимиром Лениным по поводу думской тактики большевиков. Алексею Алексеевичу удалось скрыться от ареста по делу социал-демократической фракции Второй Думы, но он был заочно приговорен к пяти (или десяти[2]) годам каторжных работ и вечному поселению. Получив паспорт на имя Баринова (или Баранова[2]), Шпагин жил и работал в Миассе. В сентябре 1911 года он был обнаружен полицией в Нижнем Новгороде: за ним было установлено наружное наблюдение. Тем не менее Шпагин в октябре 1911 беспрепятственно эмигрировал и оказался в Париже. В 1912 году его жене, с разрешения Департамента полиции, был выдан паспорт для поездки с детьми к мужу[1][3].
Шпагин жил в Париже до 1917 года — входил в русскую секцию большевиков и выполнял поручения Ленина[3][4]. «Походив месяца три на собрания группы «Вперёд», А. А. Шпагин в 1912 году подал заявление в секцию большевиков»[2].
В парижский период Шпагин «увлекался пением и рисованием», водил детей в Венсенский лес и в «знаменитый парк Монсури», где «у Ленина была любимая беседка»[2].
1917. Пермский исполком
После Февральской революции, в сентябре 1917 года, Алексей Шпагин снова оказался в Перми, где вновь стал работать слесарем в Главных железнодорожных мастерских. Был участником Гражданской войны: организовал железнодорожный батальон для борьбы с войсками адмирала А. В. Колчака. С ноября 1919 года Шпагин перешёл на партийно-советскую работу: после освобождения Перми он был избран председателем Пермского городского и уездного исполкома[1][3].
Исполком в этот период решает вопросы, связанные со сложной эпидемиологической обстановкой в городе и пригородах. Производится конфискация сена для лошадей ассенизационного обоза. Оборудование парикмахерских передается в ведение коммунального хозяйства. Продовольственному отделу предложено незамедлительно начать выдачу мануфактуры населению ввиду развивающейся эпидемии сыпного тифа, чему способствуют грязь и отсутствие у населения белья. Рассматриваются также вопросы экономии электроэнергии (запрещение устройства электрических лампочек на рождественских елках и сбор «лишних» электрических лампочек в учреждениях и у частных лиц) и распределения жилья[2].
В марте 1920 года губернский комитет РКП(б) перевёл Шпагина на должность комиссара главных железнодорожных мастерских. В 1923 году железнодорожным мастерским было присвоено имя Шпагина (позднее — Пермский паровозостроительный завод имени Шпагина[5]). Алексей Алексеевич стал делегатом 4-го Конгресса Коминтерна (ноябрь 1922), а также делегатом 13-го и 14-го съездов партии[3]. После ликвидации, в ноябре 1923 года, Пермской губернии он был переведён на работу в Уральскую областную контрольную комиссию[1].
Три года спустя, в 1926 году, Шпагин по инвалидности вышёл на пенсию и жил в Горьком. В 1933 году он переехал в Свердловск, где стал работать в местном совете Общества старых большевиков[1]; возглавлял обком Международной организации помощи борцам революции[3].
1937. Арест и смерть
1 июня 1937 года Шпагин был арестован по обвинению в принадлежности к террористической организации, совершившей убийство С. М. Кирова и готовившей покушения на других руководителей ВКП(б)[1]. Точнее, А. А. Шпагина обвинили по статье 58 п. 8, 10, 11 УК РСФСР: «В процессе следствия по делу вскрытой в 1936 году Управлением НКВД по Свердловской области антисоветской троцкистской организации, существовавшей на дороге имени Л. М. Кагановича, возглавляемой троцкистом, террористом, диверсантом и агентом японской разведки [подсудимым Второго Московского процесса И. Д. Турок], проводившей на железнодорожном транспорте диверсионно-вредительскую шпионскую и террористическую работу, установлено, что активным участником этой организации является Шпагин Алексей Алексеевич…»[2]
«Обвиняемый Шпагин виновным себя признал полностью»[2]. По приговору Военной коллегии Верховного суда СССР в 1938 году он был расстрелян[1] (или умер в заключении[3]). На «Списке лиц, подлежащих суду Военной коллегии Верховного суда Союза ССР» от 10 августа 1937 года с именем Алексея Шпагина стоят подписи Сталина, Ворошилова, Молотова и Кагановича[6].
Реабилитирован посмертно, в 1957 году[2][7]. 28 сентября 1979 года на Мотовозоремонтном заводе им. А. А. Шпагина открыта посвященная ему мемориальная доска[8].
Произведения
- Шпагин А. А. Выборы в Думу // Под красным знаменем. Сборник воспоминаний. Молотов. 1957. С. 94—107
- Шпагин А. А. «[www.archive.perm.ru/catalog/inventory-cases/738102-937931/?special_version=Y От царизма к диктатуре пролетариата» и воспоминания о своей революционной деятельности в Перми в 1917 г.]», Государственный архив Пермского края, 1923.
Семья
Был женат. Четверо детей.
Напишите отзыв о статье "Шпагин, Алексей Алексеевич"
Литература
- РГИА [Российский государственный исторический архив]. Фонд 1278. Опись 1 (2-й созыв). Дело 502; Дело 587. Лист 6—9.
- ГАРФ [Государственный архив Российской Федерации]. Фонд 4888. Опись 6. Дело 16. Лист 174—176.
- ГАРФ. Ф. 102, 4 делопроизводство, оп. 116, 1907 г., д. 110, ч. 8.
- АП РФ, оп.24, дело 410, лист 189.
- ГОПАПО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 13139.
- Государственный общественно-политический архив Пермской области (ГОПАПО). Ф. 645 / 2, оп. 1, д. 13139.
- Члены Государственной Думы (портреты и биографии). Второй созыв. 1907‑1912 гг. / Сост. М. М. Боиович. М., 1907. С. 244.
- Муратов И. Дорога ведет через годы: 125 лет Пермскому МРЗ. Пермь, 2003. Гл. 3. С. 79—110.
- Никитин А. Г. Первый депутат пермских рабочих А. А. Шпагин. Пермь, 1986.
- Революционеры Прикамья. Пермь, 1966. С. 722—727.
- Анохина З. Н. Участие уральских депутатов в I и II Государственных думах // Россия и Восток: История и культура. Омск, 1997. С. 112—16.
- Шабашова-Шпагина М. Первый депутат пермских рабочих // Звезда. — 1963. — 17 февраля.
- Шпагина В. А. Мой отец прожил интересную жизнь // Ленинец. — 1988. — 28 июня.
- Дорога ведет через годы: 125 лет Пермскому МРЗ. — Пермь, 2003. — С. 83.
- Морозов В. Кузнец из Темира // Южноуралец, 1981, 16 декабря, №201.
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 И. К. Кирьянов. [www.fnperm.ru/шпагин-алексей-алексеевич.aspx ШПАГИН АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ]. ЗАБЫТЫЕ ИМЕНА ПЕРМСКОЙ ГУБЕРНИИ.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 [www.permarchive.ru/index.php?page=shpagin-aleksej-alekseevich Шпагин Алексей Алексеевич - Пермские градоначальники]. www.permarchive.ru. Проверено 27 октября 2016.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 [www.tez-rus.net/ViewGood42455.html ШПАГИН Алексей Алексеевич]. Государственная дума Российской империи: 1906-1917. Б.Ю. Иванов, А.А. Комзолова, И.С. Ряховская. Москва. РОССПЭН. 2008. www.tez-rus.net. Проверено 27 октября 2016.
- ↑ [profilib.com/chtenie/129816/raisa-kaganova-lenin-vo-frantsii-60.php Раиса Каганова - Ленин во Франции - стр 60]. profilib.com. Проверено 27 октября 2016.
- ↑ Наталья klyaksina. [klyaksina.livejournal.com/918279.html Пермский мотовозоремонтный завод "Ремпутьмаш"]. Проверено 27 октября 2016.
- ↑ [stalin.memo.ru/spiski/pg02189.htm АП РФ, оп.24, дело 410, лист 189]. stalin.memo.ru. Проверено 27 октября 2016.
- ↑ [enc.permculture.ru/showObject.do?object=1804036729 ШПАГИН АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ]. enc.permculture.ru (Энциклопедия "Пермский край"). Проверено 27 октября 2016.
- ↑ [www.media-office.ru/showevent.php?event=17453 Алексей Алексеевич Шпагин, участник революционных событий в Прикамье.]. www.media-office.ru. Проверено 27 октября 2016.
|
Отрывок, характеризующий Шпагин, Алексей Алексеевич
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.
На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.
После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.
– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.