Шпеер, Иван Абрамович

Иван Абрамович Шпеер<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Гродненский губернатор
4 (16) мая 1856 — 1 (13) сентября 1861
Предшественник:	Ховен Христофор Христофорович
Преемник:	Дренякин Александр Максимович
Вероисповедание:	Православие
Рождение:	1805(1805)
Смерть:	1869(1869)
Род:	Шпееры
Супруга:	М. М. Норова
Дети:	Алексей (1833), Василий (1835), Владимир (1837), Мария (1840), Екатерина (1843), Константин (1844), Анастасия (1856)
Награды:

Ива́н Абра́мович Шпе́ер (1805—1869) — русский государственный деятель.

Биография

Выходец из дворян, еврей православного вероисповедания. Отец — коллежский советник Абрам Шпеер.

Младший брат контр-адмирала В. А. Шпейера.

Семья

Первая жена — Екатерина Алексеевна (? — 21.08.1854). Похоронена на кладбище Алексеевского женского монастыря.

Вторым браком был женат на М. М. Норовой, владевшей родовыми имениями в Коломенском уезде Московской губернии и Юрьевецком уезде Костромской губернии.

Дети:

• от первого брака:
  • Алексей (1833) — состоял на морской службе мичманом,
  • Василий (1835) — состоял на морской службе мичманом,
  • Владимир (1837) — состоял на морской службе мичманом,
  • Мария (1840),
  • Екатерина (1843),
  • Константин (1844),
• от второго брака:
  • Анастасия (1856),
  • Елисавета (? — 20.12.1916).

Служба

С 14 (26) марта 1814 воспитывался в Морском кадетском корпусе.

С 8 (20) июня 1818 — гардемарин.

С 2 (14) марта 1821 — мичман 14-го флотского экипажа.

С 30 декабря 1826 (11 января 1827) — лейтенант.

23 мая (4 июня) 1827 переведён в 9-й флотский экипаж. Участвовал в сражении с турецко-египетским флотом при Наварине.

10 (22) апреля 1829 переведён в 11-й флотский экипаж, 9 (21) января 1830 — в Морской кадетский корпус.

30 ноября (12 декабря) 1832 уволен из флота «для поступления к другим делам».

С 11 (23) февраля 1833 — полицмейстер Морского кадетского корпуса.

6 (18) декабря 1836 за отличную службу произведён в капитан-лейтенанты.

4 (16) декабря 1840 уволен со службы «для определения к другим делам».

С 12 (24) декабря 1840 — инспектор над воспитанниками Московской медико-хирургической академии.

С 30 января (11 февраля) 1840 — надворный советник.

14 (26) октября 1842 назначен старшим советником Комитета по строительству зданий Московской медико-хирургической академии.

12 (24) декабря 1843 произведён в коллежские советники.

С 15 (27) января 1846 назначен директором Московской второй гимназии.

12 (24) декабря 1847 произведён в статские советники.

С 27 марта (8 апреля) 1848 — инспектор над студентами в Московском университете.

С 16 (28) января 1851 — действительный статский советник.

С 1853 года — директор училищ Московской губернии и, следовательно, директор 1-й московской гимназии.

Указом Александра II от 4 (16) мая 1856 был назначен на должность гродненского губернатора, в которую вступил 19 июня (1 июля) 1856.

В 1857 году ходатайствовал о переносе из Зельвы в Гродно Анненской ярмарки, но получил отказ от Министерства внутренних дел.

В 1858 году ходатайствовал перед литовским и виленским митрополитом Семашко о помощи для восстановления в губернии православных храмов: по его проекту предлагалось выдать каждой из 142 церквей по 500 рублей.

В 1860 году получил «монаршее благоволение» за успешное поступление податей в 1859 году. Вот что писал в отчёте побывавший в том году в губернии генерал-адъютант Назимов:

Объехав Виленский, Лидский, Гродненский, Сокольский, Белостокский, Бельский, Пружанский, Волковысский и частью Слонимский уезды, я нашёл повсеместную тишину и спокойствие между жителями, жалоб на действия земской полиции нигде приносимо не было, текущий оклад податей государственной и имущественных имений везде взыскан, дороги и мосты по большим и просёлочным трактам исправны, так что, во всякое время года могут служить для удобных сообщений, и вообще заметно повсюду более порядка против предшествующего времени. Что же касается уездных городов, то я нашёл совершенно противное…

О его действиях накануне и в период восстания 1863—1864 годов историк Е. Ф. Орловский в книге «Гродненская старина» писал:

…дело доходило до того, что уличные манифестанты, образовавшие значительную толпу, подходили к губернаторскому дому, пели там патриотические гимны и разражались потоком брани по адресу правительства.

Об этом же написал в своих воспоминаниях беллетрист С. Славутинский, заметив всё же, что

почтенный г. Шпеер имел большие достоинства и как человек, вообще, и как педагог, в частности, но, уже как губернатор, он оказался вовсе не по тогдашним трудным обстоятельствам…

Историк Ю. Ю. Иодковский отмечал, что губернатор был

человеком трусливым и слабовольным, видимо, кое-как сочувствующий польскому делу.

Вероятно, за недостаточно решительные действия он и был снят с должности.

2 (14) октября 1861 окольным путём губернатор тайно покинул Гродно в повозке земского исправника Магнуса, а его экипаж с полицейским служащим патриотически настроенные поляки, собравшиеся у корчмы Погулянка, забросали песком и камнями.

В Санкт-Петербургском архиве хранится рапорт, составленный в 1859 году чиновником С. С. Колошиным, о служебных злоупотреблениях Шпеера и вице-губернатора Рожнова.

Награды

• Серебряная медаль за турецкую кампанию (1827)
• Орден Святой Анны 3 степени (1835)
• Орден Святого Владимира 4 степени (1837)
• Орден Святого Станислава 2 степени (1839)
• Знак за ХХ лет беспорочной службы (1839)
• Орден Святой Анны 2 степени (1845)
• Знак за ХХХ лет беспорочной службы (1848)
• Орден Святой Анны 2 степени с короной (1853)
• Орден Святого Владимира 3 степени (1855)
• Тёмно-бронзовая медаль в память Крымской войны 1853—1856 годов (1857)
• Орден Святого Станислава 1 степени (1858)
• Золотая медаль за труды по освобождению крестьян (1861)

Литература

• Славутинский С. Т. Город Гродно и Гродненская губерния во время последнего польского мятежа (Отрывок из воспоминаний) // Исторический вестник. — Т. 37. — СПб., 1889. — С. 65.
• Орловский Е. Ф. Судьбы православия в связи с историей латинства и унии в Гродненской губернии в ХIХ ст. (1794—1900). Гродненские епархиальные ведомости. 1901. № 22. — С. 176.
• Орловский Е. Ф. Гродненская старина. Ч. 1. — Гродно, 1910.
• Jodkowski J. Rok 1863 w powiecie Grodzienskim // Echo Grodzienskie. Grodno, 1921. № 28

Отрывок, характеризующий Шпеер, Иван Абрамович

– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.


– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.