Шредер, Пол

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Шрадер, Пол»)
Перейти к: навигация, поиск
Пол Шредер
Paul Schrader
Имя при рождении:

Пол Джозеф Шредер

Дата рождения:

22 июля 1946(1946-07-22) (77 лет)

Место рождения:

Гранд-Рапидс, Мичиган, США

Гражданство:

США США

Профессия:

кинорежиссёр, сценарист

Карьера:

1975 — по настоящее время

Пол Джо́зеф Шре́йдер[1], или Шредер (англ. Paul Joseph Schrader; род. 22 июля 1946, Гранд-Рапидс, США) — американский кинорежиссёр, сценарист, теоретик кино.





Биография

Родился 22 июля 1946 года. Шредер воспитывался в религиозной семье выходцев из Голландии, до 18 лет ему не разрешали посещать кино. Окончил кальвинистскую семинарию. В 1969 году начал работать кинокритиком в журналах «LA Weekly Press» и «Cinema». Написал книгу «Трансцендентальный стиль в кино: Одзу, Брессон и Дрейер» (1972). Неоднократно писал о творчестве Тарковского.

Шредер — автор сценариев к фильмам «Якудза» Сидни Поллака; «Таксист», «Бешеный бык» и «Последнее искушение Христа» Мартина Скорсезе; «Наваждение» (англ.) Брайана Де Пальма.

Режиссёрским дебютом Шредера стал в 1978 году фильм о профсоюзном движении «Синие воротнички». В 1982 году он снял ремейк фильма ужасов Жака Тёрнера «Люди-кошки» со значительно переработанным сюжетом. Его фильм «Мисима: жизнь в четырех главах» (1985) о знаменитом японском писателе участвовал в основном конкурсе Каннского кинофестиваля. Член жюри Берлинского (1987 и 2007) и Венецианского МКФ (2013).

Брат — Леонард Шрейдер (англ.) (1943—2006), сценарист, продюсер, японист.

Фильмография

Режиссёр

Сценарист

Напишите отзыв о статье "Шредер, Пол"

Примечания

  1. [www.pronounceitright.com/pronounce/331/paul-schrader Как произносится «Paul Schrader»] (англ.)

Литература

Ссылки

Отрывок, характеризующий Шредер, Пол

– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.