Шрайвер, Пэм

Пэм Шрайвер
Гражданство	США
Место проживания	Балтимор, Мериленд, США
Дата рождения	4 июля 1962(1962-07-04) (61 год)
Место рождения	Балтимор, Мериленд, США
Рост	183 см
Вес	72,5 кг
Начало карьеры	1979
Рабочая рука	правша
Призовые, долл.	5 158 123
Одиночный разряд
Матчей в/п	625—270
Титулов	21
Наивысшая позиция	3 (20 февраля 1984)
Турниры серии Большого шлема
Австралия	1/2 финала (1981—1983)
Франция	3-й круг (1983)
Уимблдон	1/2 финала (1981, 1987, 1988)
США	Финал (1978)
Парный разряд
Матчей в/п	622—122
Титулов	112
Наивысшая позиция	1 (21 октября 1985)
Турниры серии Большого шлема
Австралия	победа (1982—1985, 1987—1989)
Франция	победа (1984, 1985, 1987, 1988)
Уимблдон	победа (1981—1984, 1986)
США	победа (1983, 1984, 1986, 1987, 1991)
Международные медали Олимпийские игры Золото Сеул 1988 парный разряд Панамериканские игры Золото Гавана 1991 одиночный разряд Золото Гавана 1991 парный разряд Золото Гавана 1991 микст
Завершила выступления

Памела Говард Шрайвер-Лезенби или просто Пэм Шрайвер (англ. Pamela Howard Shriver Lazenby; родилась 4 июля 1962 года в Балтиморе, штат Мериленд, США) — бывшая профессиональная теннисистка.

• Многократная победительница турниров Большого Шлема в паре и в миксте.
• Победительница парного турнира Летней Олимпиады-1988.
• Бывшая первая ракетка мира в паре.
• Обладательница Большого Шлема в парных соревнованиях 1984 года (вместе с Навратиловой)

Спортивная карьера

Пэм Шрайвер была универсальной теннисисткой, со стабильной сильной и точной подачей и отличной игрой у сетки. Преимуществом Шрайвер был высокий рост и хорошее передвижение по корту. Самой слабой стороной в игре спортсменки был удар слева.

В 16 лет в 1978 году ярко заявила о себе, выйдя в финал US Open (в полуфинале турнира обыграна М. Навратилова 7:6, 7:6); однако в финале уступила Крис Эверт со счётом 5:7,4:6. Это оказался единственный одиночный финал турнира Большого Шлема в карьере Шрайвер. В общей сложности спортсменка девять раз играла в полуфиналах турниров Большого Шлема (на US Open в 1978, 1982, 1983 годах; в Австралии в 1981-83 годах, на Уимблдоне в 1981, 1987, 1988 годах), выиграла 21 турнир WTA-тура. Входит в десятку лучших игроков 80-х годов. Её высшее место в рейтинге — третье. Последним большим успехом Шрайвер в одиночных соревнованиях был выход в полуфинал Уимблдона 1988 года. В четвертьфинале Шрайвер обыграла Эверт, а в полуфинале уступила сильнейшей теннисистке тех лет Штеффи Граф.

Знаменательным стало выступление Пэм Шрайвер на итоговом чемпионате мира в Нью-Йорке в 1988 году. В полуфинале она сенсационно обыгрывает Штеффи Граф, которая побила все рекорды в этом сезоне и была вне конкуренции. Однако, в финале уступила Габриэле Сабатини.

Наибольшего успеха американка добивается в парных соревнованиях. Вместе с Мартиной Навратиловой она выиграла 20 турниров Большого Шлема (Открытый чемпионат Австралии в 1982-85, 1987-89 годах, Ролан Гаррос в 1984-88 годах, Уимблдон в 1981-84 и в 1986 годах, US Open в 1983-84,1986-87 годах). В 1984 году завоёван Большой шлем в паре с Навратиловой. С апреля 1983 года по июль 1985 года пара Шрайвер—Навратилова провела рекордную беспроигрышную серию из 109 матчей подряд.

В конце 1980-х годов Шрайвер, уже заработавшая больше четырёх миллионов долларов призовыми, а благодаря дружелюбному характеру и красноречию не обделённая и спонсорскими контрактами, начала задумываться об окончании карьеры. С этого времени она всё чаще подчёркивала в своих разговорах и выступлениях, что на «больше, чем просто теннисистка». В итоге друзья стали называть её «Пэм Нетеннисистка Шрайвер» (англ. Pam "Not a Tennis Player" Shriver). В 1989 году она впервые с 1980 года не сумела закончить сезон в первой десятке рейтинга в одиночном разряде. Тем не менее в 1991 году вместе с советской спортсменкой Натальей Зверевой Пэм выиграла US Open.

Шрайвер — олимпийская чемпионка 1988 года в Сеуле в паре с Зиной Гаррисон.

В общей сложности выиграла 106 парных турниров (78 побед в паре с Навратиловой). Это третий показатель в истории после Навратиловой и Розмари Казалс.

В миксте с Эмилио Санчесом выиграла Открытый чемпионат Франции в 1987 году.

Шрайвер — двукратная обладательница Кубка Федерации в составе сборной США. В 1986 году она завоевала этот титул в паре с Навратиловой, а в 1989 году в паре с Гаррисон.

В 1994 году завершила выступления и работает как комментатор радиовещательных компаний США и Великобритании.

Ссылки

• [www.wtatennis.com/players/player/ Профиль на сайте WTA]  (англ.)
• [www.itftennis.com/procircuit/players/player/profile.aspx?playerid= Профиль на сайте ITF]  (англ.)
• [www.fedcup.com/en/players/player.aspx?id= Профиль на сайте Кубка Федерации] (англ.)

Отрывок, характеризующий Шрайвер, Пэм

«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.