Шрайер, Петер

Петер Шрайер Peter Schreier
Основная информация
Дата рождения	29 июля 1935(1935-07-29) (88 лет)
Страна	Германия
Профессии	оперный певец дирижёр
Певческий голос	тенор

Петер Шрайер (нем. Peter Schreier; род. 29 июля 1935, под Мейсеном) — немецкий певец (тенор) и дирижёр.

Карьера

В 1945—1954 годах пел в хоре (Dresdner Kreuzchor). В 1956—1959 годах изучал музыку в Лейпциге и Дрездене. Официальный оперный дебют певца состоялся в 1959 г. в роли Первого заключённого в «Фиделио». C 1961 года Шрайер пел в Дрезденской государственной опере, с 1963 года — в Берлинской Государственной опере. Выступал в Вене и Лондоне (с 1966 года), Нью-Йорке (с 1967 года), Милане (с 1968 года) и Буэнос-Айресе (с 1969 года). Участвовал в Зальцбургском и Байройтском фестивалях. Часто гастролировал в странах социалистического лагеря, в том числе в СССР.

Петер Шрайер исполнял духовную музыку (например, был превосходным Евангелистом в «Страстях» Баха), песенный репертуар. Выступал в операх Моцарта («Так поступают все», «Похищение из сераля», «Волшебная флейта»), Бетховена («Фиделио»), Вебера («Вольный стрелок»), Вагнера («Золото Рейна»), Пфицнера («Палестрина»).

Дирижёрский дебют Петера Шрайера состоялся в 1970 году. Он работал с такими оркестрами, как Берлинский филармонический, Гамбургский симфонический, Дрезденская государственная капелла и т. д. Основную часть его репертуара занимает духовная музыка.

Награды и звания

Лауреат Национальной премии Германской Демократической Республики (1972, 1986), Премии Роберта Шумана (1969), Музыкальной премии Эрнста фон Сименса (1988), Премии европейской церковной музыки и т. д. В 1986 году стал почётным членом Общества друзей музыки в Вене, в 1989 году — членом Королевской Шведской Академии искусств.

Ссылки

• [www.bach-cantatas.com/Bio/Schreier-Peter.htm Биография и фотографии на сайте Кантаты Баха]  (англ.)
• [www.moehle-kuenstlerbetreuung.de/prof_peter_schreier Биография на немецком языке]
• [www.cs.princeton.edu/~san/tenors.html#schreier Фотографии]

Отрывок, характеризующий Шрайер, Петер

Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.