Шрейбер, Иоганн

Иоганн Шрейбер
Johann Friedrich Schreiber
Дата рождения:	26 мая 1705(1705-05-26)
Место рождения:	Кёнигсберг
Дата смерти:	28 января 1760(1760-01-28) (54 года)
Место смерти:	Санкт-Петербург
Научная сфера:	медицина
Учёная степень:	доктор медицины
Альма-матер:	Кенигсбергский университет
Научный руководитель:	Герман Бургаве и Альбинус

Иоганн Шрейбер (нем. Johann Friedreich Schreiber; 1705—1760) — доктор медицины Лейденского университета, профессор Петербургских госпитальных школ, член Императорской Академии Наук и член Римско-Императорской Академии испытателей природы.

Биография

Родился 26-го мая 1705 г. в г. Кенигсберге, в Пруссии, и был сын доктора богословия, проповедника соборной церкви и советника консистория. Шестнадцати лет Шрейбер стал посещать Кенигсбергский университет, где слушал лекции по философии, математике и медицине. Пять лет спустя, в 1726 г. Шрейбер отправился в Франкфурт на Одере, а оттуда в Лейпциг, но в Лейпциге он пробыл недолго и переехал затем в Лейден, где изучал медицину под руководством тогдашних знаменитостей: Бургаве и Альбинуса.

В Лейдене же Шрейбер встретился и подружился с знаменитым Галлером. Защитив 19-го июня 1728 г. диссертацию под заглавием: «Meditationes philosophico-medicae de fletu». Шрейбер получил степень доктора медицины. Эта диссертация обратила на, себя внимание тогдашних выдающихся ученых медиков, и некоторые из них дали о ней лестные отзывы. Уехав затем в Саардам в качестве практикующего врача, он прожил там менее двух лет и в 1730 г. отправился в Марбург, чтобы лично познакомиться с знаменитым Вольфом, с которым он уже несколько лет был в переписке.

Из Марбурга Шрейбер отправился в Лейпциг и там напечатал первый том своего сочинения: «Elementorum medicinae phisico-mathematicorum» (Tomus I, auctore I. Fr. Schreiber, praefatus est Christianus Wolfius Francofurti et Lips. 1731. in 8). В этом сочинении, как и в других, Шрейбер стремится Вольфовскую систему demonstrativum mathematicum ввести в медицину и физиологию. Отправившись из Лейпцига в Галле, Шрейбер через Фридриха Гофмана получил кафедру медицины и философии в тамошнем университете, но не остался здесь, так как через того же Гофмана ему предложено было русским правительством приехать на службу в Россию.

Приняв это приглашение, Шрейбер весной 1731 г., вместе с пятью другими врачами, изъявившими желание поступить на службу к русскому правительству, отправился в Россию, и, по прибытии его в Ригу, 1-го мая 1731 г. с ним был заключен контракт на пять лет, с жалованьем по 600 рублей в год. В том же году он был назначен дивизионным врачом в Лифляндский корпус, а затем переведен дивизионным доктором в армию фельдмаршала Ласи, с которым сначала в этой должности, а потом в должности генерального штаб-доктора, совершил пять походов: в Польшу (1733 и 1734 г.), под Данциг (1734 г.), в Цесарию (1735 г.), под Азов (1735 г.) и в Крым (1737 г.).

Во время всех этих походов у Шрейбера было очень много работы. Фельдмаршал Ласи не берег солдат, и в его армии процент больных постоянно был очень велик; к этому нужно присоединить еще множество раненых, поступавших в госпитали после каждого сражения. Постоянные походы утомили Шрейбера, и в 1737 г. он стал просить перевода на более спокойное место или полной отставки.

Тогдашний архиатер Иоганн Бернхард Фишер не счел возможным лишиться такого ученого и известного доктора, каким был Шрейбер, и предложил ему место штат-физика в Москве с жалованьем по 600 рублей. Шрейбер согласился на это предложение и приехал в Москву. Однако вскоре он вынужден был покинуть Москву, так как был командирован в Украинский корпус на борьбу с чумой. Почти полтора года Шрейберу пришлось усиленно проработать в борьбе с страшной и совершенно неизвестной эпидемией, рискуя ежеминутно заразиться и умереть. Возвратившись в начале 1839 г. в Москву, он вступил в исполнение должности штат-физика, но и здесь отдохнуть ему не пришлось.

В Москве все время опасались появления чумы, а потому штат-физику дела было очень много. Прослужив в Москве до начала 1742 г., Шрейбер был назначен Лестоком, тогда только что вступившим в должность архиатера, профессором хирургии к петербургским госпитальным школам; но, кроме хирургии, преподавал анатомию, миологию, остеологию и ангиологию. Анатомия преподавалась им подробно, не по одним только рисункам, но и по препаратам. Вскрытия трупов делались часто и считались обязательными.

Заботясь о медицинском образовании учеников и подлекарей госпитальных школ, Шрейбер в то же время прилагал немало усилий к улучшению и возвышению общественного положения будущих медиков. Он энергично восставал против наказания учеников и подлекарей розгами и батогами. Постоянный протест Шрейбера в этом направлении сделал то, что мало-помалу этот вид наказания стал исчезать. В 1756 г. Шрейбер напечатал в Лейпциге на немецком языке своё сочинение «О распознавании и лечении главнейших болезней», по которому он преподавал в петербургских госпитальных школах. Сочинение это было впоследствии переведено на латинский язык доктором Погорецким и издано в Москве. Оно довольно долго считалось одним из лучших учебников по диагностике и терапии. Кроме вышеупомянутых сочинений, Шрейбером было напечатано еще значительное число работ, преимущественно на латинском языке. Шрейбер скончался в Петербурге 28-го января 1760 г.

Литература

• Я. Чистович. «История первых медицинских школ в России». СПб. 1883 г., стр. 232—234, 253, 255, 262, 267—272, 281, 303 и др. и приложение X, стр. СССХХХIV—СССХХХVI.
• «Протоколы заседаний Общества русских врачей в С.-Петербурге». 1858—1859 гг., ст. Я. Чистовича «Учреждение акушерских школ для повивальных бабок в России», стр. 319—322.
• «Материалы для истории Имп. Акад. Наук», тт. VI, VIII—X.
• П. Пекарский. «История Имп. Акад. Наук в Петербурге», т. II, стр. 180, 957.
• Вильгельм Рихтер. «История медицины в России», ч. III, М. 1820 г., стр. 251—262.
• «Recke und Napiersky. Allg. Schriftst. u. Gelehrt. Lexikon». 1832 г., т. IV, стр. 120—123.
• Börner. «Nachrichten von berühmten Aerzten», III, стр. 216—220, 779 и след.
• Buck. «Lebensbeschreibungen der verstorbenen preuss. Mathematiker», стр. 172—176.
• «Biographisches Lexikon der hervorragenden Aerzte aller Zeiten und Völker», T. V. стр. 281.
• Baldinger. «Russische physisch-medicinische Litteratur dieses Jahrhunderts. Deutsche Aerzte und Naturforscher in Russland von Peter I bis Catharina II». Марбург. 1792, стр. 24—25.
• Stanisław Kośmiński. «Słownik lekarzów polskich». Варшава. 1883, стр. 447.

Ссылки

• Шрейбер, Иоганн // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Тексты по теме :de:ADB:Schreiber, Johann Friedrich в Викитеке^?
• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-52228.ln-ru Профиль Иоганна Фридриха Шрейбера] на официальном сайте РАН

К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Шрейбер, Иоганн

– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!