Шрейбер, Николай Николаевич

Николай Николаевич Шрейбер<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Председатель Верховного уголовного суда
1911 — 1917
Рождение:	2 августа 1838(1838-08-02)
Смерть:	1919(1919)
Дети:	Николай (1873—1931)
Награды:	с алм.

Николай Николаевич Шрейбер (2 августа 1838 — 1919) — русский юрист, член Государственного совета.

Биография

Из дворян. Выпускник училища правоведения.

В 1864 году начальник Уголовного отделения Департамента Министерства юстиции. В феврале 1866 года назначен прокурором Санкт-Петербургского окружного суда, а в 1867 году — товарищем прокурора Санкт-Петербургской судебной палаты. В декабре 1870 года получил чин действ. статского советника. С 1872 года товарищ обер-прокурора Уголовного кассационного департамента Сената. В 1876 году одновременно назначен членом консультации при Министерстве юстиции. В августе 1878 года произведен в тайные советники. С 1878 года председатель департамента Санкт-Петербургской судебной палаты, а с 1879 года старший председатель Саратовской палаты. В 1881 году старший председатель Санкт-Петербургской судебной палаты. С 03 ноября 1893 года по 11 сентября 1898 года — обер-прокурор Соединенного присутствия Первого и кассационных департаментов Сената. В 1894 году вошёл в состав Комиссии для пересмотра законов по судебной части, учрежденной Александром III по инициативе министра юстиции Н. В. Муравьёва.

С 1895 года входил в состав Комитета «Благотворительного общества судебного ведомства».

Член Государственного совета с 1909 года.

А. Ф. Кони вспоминал о Шрейбере как о человеке, «выдающимся своей юридической подготовкой», «специально изучившим постановку обвинительной власти на Западе».

В 1911—1917 годах — председатель Верховного уголовного суда. Под его председательством суд рассмотрел только одно дело (1913—1915) — о бывших членах социал-демократической фракции 3-й Государственной думы Г. С. Кузнецове, И. П. Покровском и Е. П. Гегечкори, обвинявшихся в клевете в Думе. Дело не было закончено в связи с началом войны.

Семья

Отец Николай Гаврилович Шрейбер, мать Ольга Петровна Шрейбер.

Был женат на Анастасии Карловне Хансен.

Дети: Николай (1873—1931, морской офицер), Владимир ( ... - 1934, инженер - строитель), Ольга.

Награды

Удостоен ряда высших российских орденов: Св. Станислава 1-й степени (1877), Св. Анны 1-й степени (1881), Св. Владимира 2-й степени (1883), Белого Орда (1888), Св. Александра Невского (1895, бриллиантовые знаки к ордену — 1904), Св. Владимира 1-й степени (1909). В августе 1911 года получил знак отличия беспорочной службы за 50 лет.

Печатные работы

• О порядке составления протоколов судебных заседаний и решений в судебных местах Франции (по делам уголовным) /Н. Ш. // Журнал Министерства юстиции. Том 28. — С.-Петербург: Типография Правительствующего Сената, 1866. — С. 11-32.
• [dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003544000/rsl01003544110/rsl01003544110.pdf Сборник статей уложения о наказаниях, разъясненных]: 1. Решениями Уголовного Кассационного Департамента Правительствующего Сената за 1866, 1867 и 1868 гг.; 2. Решениями Первого и Второго Общих Собраний Правительствующего Сената; 3. Некоторыми другими решениями и указаниями. — С.-Петербург: Тип. Императорской Академии наук, 1869. — [2], 298 с.
• Учреждение Судебных Установлений. — С.-Петербург: Сенатская Типография, 1910. — 755 с., [IV]: табл.
  • Учреждение Судебных Установлений. — 2-е изд., доп. — С.-Петербург: Сенатская Типография, 1914. — 860 с., [IV].
• Временные правила о волостном суде 15 июня 1912 г. и Положение 26 июня 1913 г. о введении в действие закона 15 июня 1912 г. о преобразовании местного суда / Сост. Н. Шрейберг. — Неофиц. изд. — Санкт-Петербург: Сенат. тип., 1913. — [2], 131 с.

Литература

• Люблинский А. [Рецензия] Учреждение судебных установлений. Составил Н. Шрейбер. Санкт-Петербург, 1910 [Текст] / А. Люблинский. // Журнал Министерства юстиции. — 1910. — № 3. Март. — С. 293—298.
• Он же. [Рецензия] Н. Н. Шрейбер. Учреждение судебных установлений. Изд. второе, доп., 1914 [Текст] / А. Люблинский. // Журнал Министерства юстиции. — 1914. — № 8. Октябрь. — С. 298—299.
• Федорченко В. И. Шрейбер Николай Николаевич // [books.google.com/books?id=52q-qX5o0igC&pg=PA564&dq=%D0%A8%D1%80%D0%B5%D0%B9%D0%B1%D0%B5%D1%80,+%D0%9D%D0%B8%D0%BA%D0%BE%D0%BB%D0%B0%D0%B9+%D0%9D%D0%B8%D0%BA%D0%BE%D0%BB%D0%B0%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87&hl=ru&ei=5gdNTrukJsqEOq3U7eUG&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=1&ved=0CCwQ6AEwAA#v=onepage&f=false Императорский дом. Выдающиеся сановники: Энцикл. биогр.: В 2. т]. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2000. — Т. 2: [М-Я]. — С. 564-565. — 638, [1] с. — (Российская империя в лицах). — ISBN 5-7867-0059-3.

Отрывок, характеризующий Шрейбер, Николай Николаевич

Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.