Штайнеке, Вольфганг

Вольфганг Штайнеке (нем. Wolfgang Steinecke; 22 апреля 1910, Эссен — 23 декабря 1961, Дармштадт) — немецкий музыкальный критик, композитор и организатор.

Учился музыке в Киле, написал ряд камерных сочинений, отличающихся тематическим изяществом и тщательно проработанным контрапунктом и следующих за Паулем Хиндемитом во фразировке, однако извлечённых из забвения только к столетнему юбилею автора. В годы Третьего Рейха работал как музыкальный критик.

По окончании Второй мировой войны в 1945 г. возглавил управление культуры в Дармштадте и руководил им до конца жизни. В сентябре 1945 года начал свою деятельность с городского фестиваля «Семь часов отдыха со стихами и музыкой» (нем. Sieben Feierstunden mit Dichtung und Musik), в октябре провёл первую послевоенную выставку современного искусства на юге Германии, завершившуюся немецкой премьерой сочинения Хиндемита Ludus tonalis.

Главной заслугой Штайнеке стало основание в 1946 году Международных летних курсов новой музыки. В сотрудничестве с композитором Вольфгангом Фортнером и дирижёром Карлом Матьё Ланге, а также при активном участии возглавлявшего отдел музыки и театра в американской оккупационной администрации композитора Эверетта Хелма Штайнеке разработал основательную программу, нацеленную на знакомство немецких музыкантов как с творчеством американских композиторов, так и художественными открытиями немецких авторов, которые были запрещены при нацистском режиме.

Погиб в автокатастрофе.

К столетию Штайнеке в Дармштадте открылась посвящённая ему выставка.

Литература

• Traditionen — Koalitionen — Visionen. Wolfgang Steinecke und die Internationalen Ferienkurse in Darmstadt. / Hrsg. v. Michael Custodis im Auftrag des Internationalen Musikinstituts Darmstadt. — Saarbrücken: Pfau Verlag, 2010. — 114 S.

Отрывок, характеризующий Штайнеке, Вольфганг

Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…


В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.