Штакельберг, Константин Карлович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
барон Константин Карлович Штакельберг
Дата рождения

15 июня 1848(1848-06-15)

Место рождения

Стрельна

Дата смерти

30 марта 1925(1925-03-30) (76 лет)

Место смерти

Таллин, Эстония

Принадлежность

Российская империя Российская империя

Род войск

Кавалерия

Годы службы

1866—1917

Звание

генерал-от-кавалерии

Награды и премии
2-й ст. 3-й ст. 4-й ст.
1-й ст. 2-й ст. 3-й ст.
1-й ст. 2-й ст. 3-й ст.
В отставке

эмигрант, композитор

Барон Константи́н Ка́рлович Шта́кельберг (15 июня 1848, Стрельна30 марта 1925, Таллин, Эстония) — русский генерал, начальник Придворного оркестра Александра III, композитор.





Биография

Лютеранин. Из дворянского рода Штакельбергов. Сын генерал-лейтенанта барона Карла Карловича Штакельберга (1816—1887) и Эмилии Виктории Иоанны Гауке (1821—1890), дочери польского военного министра Мауриция Гауке. Имел восемь братьев и сестер. Все братья, как и отец, служили в лейб-гвардии Конном полку, трое выбрали военную карьеру. Георгий дослужился до чина генерала от кавалерии, был награждён орденом Святого Георгия 4-й степени за отличия в русско-японскую войну.

Окончил Пажеский корпус (1867) с занесением имени на мраморные доски, был выпущен корнетом в лейб-гвардии Конный полк.

Чины: поручик (1871), штабс-ротмистр (1873), ротмистр (1876), полковник (1878), генерал-майор (за отличие, 1893), генерал-лейтенант (за отличие, 1907), генерал от кавалерии (с увольнением от службы, 1917).

Служил полковым казначеем и заведующим полковым хозяйством, несколько лет командовал 2-м дивизионом Конного полка. Опубликовал несколько трудов по истории полка: отрывки из дневника барона В. С. Каульбарса «Конная гвардия 14-го декабря 1825 года. Из дневника старого конногвардейца», а также собственные сочинения «Полтора века Конной гвардии. 1730-1880» и «История Лейб-гвардии Конного полка. Полтора века Конной Гвардии. 1730—1880» в двух томах.

В августе 1882 года был назначен заведующим придворным музыкантским хором, учрежденным императором Александром III; при этом числился по армейской кавалерии. В 1897 году хор был преобразован в Придворный оркестр, а барон Штакельберг — назначен его начальником. Возглавлял оркестр до мая 1917 года. Возродил Роговой оркестр к коронации Александра III.

В 1879 году стал одним из учредителей Петербургского общества любителей музыки (впоследствии избирался его председателем). В 1900 году основал Музей Придворного оркестра памяти Императора Александра III, которому передал собственную коллекцию музыкальных инструментов. Писал музыкальные произведения под псевдонимом «Ceeste». В 1910—1912 годах возглавлял Комиссию по улучшению музыкальной части в войсках армии и флота, которая разработала систему подготовки военных музыкантов.

Арестовывался во время Февральской революции, в мае был произведен в генералы от кавалерии и уволен от службы по болезни. Выехал в Финляндию, с 1918 — в эмиграции в Эстонии. Состоял членом благотворительной организации «Белый крест», помогавшей воинам Северо-Западной армии. Написал несколько музыкальных произведений: марш «Mortius plango» в память о погибших за родину, «Молитва» в память о великой княжне Ольге Николаевне и другие. Уже после смерти барона был издан его романс «Замело тебя снегом, Россия».

Умер в 1925 году в Таллине. Похоронен в Нарве, на фамильном участке Иоанновского кладбища (вместе с отцом, братьями Георгием и Александром).

Жена (с 1892 года) — баронесса Мария Васильевна Каульбарс (1860—1932; её портреты неоднократно писал художник Я.Ф. Ционглинский, один из них 1907 года хранится в Национальном музей в Варшаве), дочь барона генерал-лейтенанта Василия Романовича Каульбарса (1798—1888); сестра генералов Николая и Александра Каульбарсов. В браке имела двух дочерей: Дагмара (1893— ?) и Хелена (1894— ?).

Награды

Иностранные:

Память

  • С 1999 года в Петербурге проводятся «Музыкальные пятницы барона Штакельберга»[1].
  • 30 марта 2011 года в Нарве состоялся день памяти барона Штакельберга, организованный объединением гидов Нарвы, Александровским приходом Лютеранской церкви и петербургским Музеем музыки[2].

Библиография

  • К. Штакельберг [dlib.rsl.ru/viewer/01003546679#?page=2 Полтора века Конной гвардии. 1730—1880]. СПб, 1881.
  • К. Штакельберг История Лейб-гвардии Конного полка. Полтора века Конной Гвардии. 1730—1880 гг. Т.1. — СПб., 1881.
  • К. Штакельберг История Лейб-гвардии Конного полка. Полтора века Конной Гвардии. 1730—1880 гг. Т.2. — СПб., 1886.
  • К. Штакельберг Реформа военных оркестров // Новое время. 1911. 31 мая, 6 июня.
  • М.А. Гуренович Автопортреты и портреты Я.Ф. Ционглинского // Сборник материалов Международного научного семинара „Автопортрет и портрет художника. XVIII-XXI веков” 23-25 ноября 2009 года, Санкт-Петербург /  Российская Академия художеств. Научно-исследовательский музей, Москва, 2010, с. 160-167.

Напишите отзыв о статье "Штакельберг, Константин Карлович"

Примечания

  1. [theatremuseum.ru/events/sher.html Санкт-Петербургский государственный музей театрального и музыкального искусства]
  2. [www.prospekt.ee/index.php?task=view&id=2032 Виру проспект. В Нарве будут вспоминать барона Штакельберга.]

Источники

  • Фрейман О. Р. Пажи за 183 года (1711—1894). Биографии бывших пажей с портретами. Фридрихсгамн, 1894. СС. 612, 870
  • [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=2662 Штакельберг, Константин Карлович] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»
  • [baltija.eu/news/read/14344 Портал русской общины Эстонии — О жизни и судьбе Константина Штакельберга]

Отрывок, характеризующий Штакельберг, Константин Карлович


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.