Шталекер, Вальтер

Франц Вальтер Шталекер
Franz Walter Stahlecker
Вальтер Шталекер — бригадефюрер СС и генерал-майор полиции
Род деятельности:	юрист
Дата рождения:	10 октября 1900(1900-10-10)
Место рождения:	Штерненфельс (Германская империя)
Гражданство:	Германская империя Германская империя Веймарская республика Веймарская республика Третий рейх Третий рейх
Дата смерти:	23 марта 1942(1942-03-23) (41 год)
Место смерти:	Красногвардейск (СССР)

Франц Ва́льтер Штале́кер (нем. Franz Walter Stahlecker; 10 октября 1900 года — 23 марта 1942) — доктор юриспруденции, бригадефюрер СС, генерал-майор полиции, командир айнзатцгруппы А и начальник ЗиПо и СД рейхскомиссариата Остланд.

Революционные годы и Веймарская республика

Франц Вальтер Шталекер родился 10 октября 1900 года в Штерненфельсе (Вюртемберг) в строгой семье протестанского священника, придерживавшейся националистических и антиреспубликанских взглядов. В 1919—1920 годах он примыкал к националистическому и антисемитскому Немецкому народному союзу обороны и наступления и организации «Консул», послужившими впоследствии основой для вновь создаваемых ячеек НСДАП. В составе Тюбингенского студенческого добровольческого корпуса принимал участие в уличных боях с красноармейцами в Вюртемберге и подавлении всеобщей забастовки и вооруженных выступлений прокоммунистически настроенных рабочих в Рурской области. Уже в 1921 году он вступил в ряды вскоре запрещённой НСДАП.

Шталекер изучал юриспруденцию в известном Тюбингенском университете с 1920 по 1924 годы. Именно в это время установились его контакты с будущими командирами айнзацгрупп/зондеркаманд и соучастниками массовых убийств на территории Советского Союза во время Второй мировой войны (Мартин Зандбергер, Эрих Эрлингер (Erich Ehrlinger) и Ойген Штаймле (Eugen Steimle)). Спустя три года Шталекер защитил степень доктора наук.

В течение непродолжительного периода стабильного существования Веймарской республики с 1923 по 1929 годы, когда НСДАП была подвергнута запрету, он не проявлял политической активности, держался в тени и, начиная с 1927 года, строил свою профессиональную карьеру в качестве юриста на государственной службе в Вюртемберге. Двумя годами позже стал регирунгсратом, в 1930 году — начальником отдела, а в 1933 году — директором Ведомства по труду (Arbeitsamt) в Нагольде (Вюртемберг), ставшему к этому времени оплотом национал-социалистов. В 1932 году сочетался браком с Луизой-Габриэлой фон Гюльтлинген (Luise-Gabriele von Gültlingen), происходившей из древнего швабского дворянского рода.

Под знаком свастики

С ростом влияния в Германии нацистской партии «вынужденное отсутствие» Шталекера в рядах вновь в 1925 году восстановленной НСДАП выглядело двусмысленно, что побудило его в мае 1932 года вновь вступить в её ряды. Благодаря протекции недавно назначенного рейхсштатгальтера Вюртемберга Вильгельма Мурра (Wilhelm Murr) Шталекер получил значительно меньший членский партийный номер (Nr. 1069130) и в конце мая 1933 года занял пост заместителя начальника вюртембергской политической полиции. В это же время вступил в ряды СС (Nr. 73041) (присвоение званий: унтерштурмфюрер СС — 18.12.1933).

В начале мая 1934 года по распоряжению Вильгельма Мурра от руководства вюртембергской политической полиции был отстранён Германн Маттхайс (Hermann Mattheiß) и по рекомендации того же Мурра Шталекер, представлявший в качестве оберрегирунграта интересы Вюртемберга в Берлине, был назначен 14 мая 1934 года начальником политической полиции Вюртемберга, предшественницы гестапо и преобразованной в дальнейшем в 1939 году в РСХА путём слияния последней с уголовной полицией и полицией безопасности.

На своём посту Шталекер вёл непримиримую борьбу с противниками национал-социализма — католическими и протестантскими священниками, религиозными деятелями, издателями прогрессивных газет, членами запрещённых левых партий (вмешательство в издательскую практику, закрытие ряда газет, запреты на профессию). При его активном содействии подверглись разгрому большинство коммунистических и социал-демократических групп сопротивления, члены которых после наложения крупных денежных штрафов были брошены в тюрьмы, осуждены на каторжные работы, отправлены в концентрационные лагеря или берлинскую тюрьму «Плётцензее» для исполнения смертных приговоров (присвоение званий: оберштурмфюрер СС — 20.04.1935, гауптштурмфюрер СС — 30.01.1936, штурмбаннфюрер СС — 30.01.1937). В начале 1937 года Шталекера был переведён на аналогичную должность в Бреслау (ныне Вроцлав) (присвоение званий: оберштурмбаннфюрер СС — 20.04.1938, штандартенфюрер СС — 15.05.1938).

Вместе с проведением политики «унификации» в Третьем рейхе, коснувшейся также и полиции, Шталекер продолжал подниматься по служебной лестнице. В мае 1938 года после аншлюсса Австрии и благодаря рекомендации Рейнхарда Гейдриха он был назначен начальником ЗиПо и службы безопасности СД НСДАП в венском округе СС Донау (Donau) с непосредственным подчинением Гейдриху, где занимался организацией службы гестапо и, при участии Адольфа Эйхмана, ускоренной депортацией австрийских евреев. Уже осенью 1938 года после занятия Германией Судетов «творческие идеи» (по выражению Эйхмана) Шталекера в сотрудничестве с Эйхманом потребовались в Судетской области для подавления сопротивления политических противников и гражданского населения.

С оккупацией в марте 1939 года оставшейся части Чехии Гейдрих в начале июня 1939 года назначил Шталекера начальником тайной полиции (ЗиПо и СД) в эти земли, вошедние в состав Третьего рейха под названием «Протекторат Богемии и Моравии» (присвоение званий: оберфюрер СС — 01.05.1939). Согласно идеологии нацистской партии и требованиям Гейдриха все захваченные или присоединённые к Третьему рейху территории должны были быть «германизированы» и предварительно «очищены от еврейства, интеллигенции, духовенства и аристократии». С мая по ноябрь 1940 года Шталекер — руководитель ЗиПо и СД Норвегии в Осло, с ноября 1940 по июнь 1941 года по указанию Гейдриха направлен министериальратом в Министерство иностранных дел Третьего рейха. В это же время Шталекер вместе с высшими чинами СС принял участие в обсуждении воопроса о судьбе евреев в Европе (окончательное решение еврейского вопроса) (присвоение званий: бригадефюрер СС и генерал-майор полиции — 06.02.1941).

Изрядное честолюбие, организаторские способности, а также безусловная лояльность по отношению к Рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру и руководителю РСХА Гейдриху, сделали Франца Вальтера Шталекера универсальным и незаменимым исполнителем заданий руководства Рейха, касающихся вопросов полиции и безопасности. Из начальника вюртембергской политической полиции в Штуттгарте Вальтер Шталекер превратился в одного из наиболее эффективных и педантичных проводников национал-социалистической расовой идеологии и политики нацистской Германии (1939—1945) по массовому уничтожению «неполноценных» народов и этнических групп.

Айнзацгруппа А

В ходе подготовки нацистской Германии к вторжению в Советский Союз Шталекер в апреле 1941 года назначается командиром айнзацгруппы А (оперативной группы), одной из четырёх, которые должны были действовать в тылу наступающих войск на Восточном фронте. С нападением Германии на Советский Союз в июне 1941 года айнзацгруппа А батальонного уровня и численностью 990 человек вступила на советскую территорию в зоне действия группы армий «Север» (Литва, Латвия, Эстония, Ленинградская область, Новгородская область). Её основная задача была определена как «умиротворение тыла» и выполнение «особых задач»: подавление любого сопротивления местного населения, расстрел активных партийных и советских работников, советских военнопленных, партизан, евреев, в первую очередь евреев-мужчин призывного возраста от 18 до 35 лет ; поляков, цыган, умственно и физически неполноценных людей, «асоциальных элементов».

Деятельность Шталекера и его преступная «эффективность» даже в условиях варварских методов ведения войны на Восточном фронте выделяется особо — она отличалась особой основательностью, изощрённостью и жестокостью. Aйнзацгруппа А была первой оперативной группой, положившей начало массовым убийствам и систематическому уничтожению еврейского населения, однако Холокост на территориях Литвы, Латвии и Эстонии начался не с массовых расстрелов евреев подразделениями Шталекера, а с погромов, организованных местным населением. Так, уже на следующий день после вторжения Германии на территорию СССР и занятия войсками вермахта захваченных повстанцами Фронта литовских активистов (Lietuvos Aktyvistų Frontas) Каунаса (Ковно) и Вильнюса деятельность айнзацгруппы была поддержана активными действиями «партизан», устроивших самый кровавый за всё лето 1941 года трёхдневный еврейский погром в Каунасе, в результате которого погибли около 4000 человек. В июле 1941 года подразделения айнзацгруппы А при активной поддержке особого отряда литовских националистов «Ипатингас бурис» (Ypatingasis Būrys) устроили в Вильнюсе облаву, во время которой схватили около 5 тысяч мужчин «неарийской» внешности и расстреляли их в строительных котлованах возле местечка Панеряй (Понары), где начались массовые расстрелы литовских евреев и где до конца 1941 года были расстрелены свыше 33 тысяч человек. В это же время айнзацкоманды собрали в крепости Даугавпилса (Латвия), всех евреев-мужчин в возрасте от 16 до 65 лет и в течение двух недель, со 2 по 16 июля, расстреляли здесь 1150 человек.

15 октября 1941 года Шталекер сообщил в Берлин о массовом привлечении и поощрении действий местных националистов и коллаборантов на оккупированных территориях для выполнения «грязной работы», так называемых «акций по самоочищению» (Selbstreiningungaktionen) от коммунистов и евреев. 8 ноября 1941 года Шталекер был назначен руководителем ЗиПо и СД рейхскомиссариата Остланд. В конце 1941 года он издал приказ об устройстве концентрационного лагеря временного содержания Юнгфернхоф под Ригой для приёма депортированных из Германии и Австрии евреев и их последующей ликвидации.

В своём докладе Гейдриху в феврале 1942 года он указывал, что его айнзацкоманды только за 7 месяцев (с июня 1941 по январь 1942 года) сожгли дотла сотни деревень и уничтожили 240 410 евреев, первыми полностью очистили от еврейского населения (Judenfrei) целый административный район — Эстонию. Шталекер непосредственно участвовал в проведении принятой Третьим рейхом политики геноцида на оккупированных территориях, отдавая приказы по уничтожению безоружных еврейских мужчин, женщин и детей и ведя беспощадную войну с гражданским населением под предлогом борьбы с партизанами.

23 марта 1942 года Франц Вальтер Шталекер неожиданно сам стал жертвой собственной тактики террора — при столкновении с партизанами в Ленинградской области в районе Красногвардейска (Гатчина) он получил тяжёлое ранение — была задета бедренная артерия. В тот же день он скончался от потери крови в самолёте по пути в Прагу. В Пражском Граде, в присутствии многочисленных высоких чинов государства, НСДАП и вермахта, ему была устроена пышная церемония прощания.

См. также

• Холокост в Литве
• Холокост в Латвии
• Холокост в Эстонии
• Холокост в Белоруссии

Литература

• Heinz HöhneDer Orden unter dem Totenkopf. — München: Goldmann, 1967. — ISBN 3572013429
• Helmut Krausnick und Hans-Heinrich Wilhelm Die Truppe des Weltanschauungskrieges. — Stuttgart: DVA, 1981. — ISBN 3421019878
• Michael Wildt Generation der Unbedingten — Das Führungskorps des Reichssicherheitshauptamtes. — Hamburger, 2003. — ISBN 3930908751
• Lutz Hachmeister Der Gegnerforscher. Die Karriere des SS-Führers Franz Alfred Six. — München: Beck, 1998. — ISBN 3406435076
• Уничтожение евреев в Латвии 1941—1945. / ред. М. Баркаган. — Рига, 2008. — ISBN 978-9984-9835-6-1
• Бобе М. Евреи в Латвии. — Рига, 2006. — ISBN 9984-9835-3-6

Ссылки

• [www.holocaustresearchproject.org/einsatz/kovnomassacres.html Айнзацгруппа А. Массовые убийства в Ковно. Отчёты и рассказы очевидцев. Образовательный и архивно-исследовательский центр Холокоста.]  (англ.)  (Проверено 12 марта 2012)
• [www.wider-des-vergessens.org/index.php?option=com_content&view=article&id=67%3Ashoah-in-lettland&catid=7&Itemid=36&limitstart=2 Концентрационный лагерь уничтожения Юнгфернхоф.]  (нем.)  (Проверено 12 марта 2012)
• [web.archive.org/web/20110301032434/www.ghwk.de/2006-neu/raum5-2.htm Мемориал и образовательный центр Ванзейской коференции (Берлин). Зал 5 — Война и массовые убийства в странах Восточной и Юго-Восточной Европы. Раздел 5.4. СССР в 1941 году: Преступные приказы.]  (нем.)

Отрывок, характеризующий Шталекер, Вальтер

– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..


Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.
Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла.
На другой вопрос: как даны были Бородинское и предшествующее ему Шевардинское сражения – существует точно так же весьма определенное и всем известное, совершенно ложное представление. Все историки описывают дело следующим образом:
Русская армия будто бы в отступлении своем от Смоленска отыскивала себе наилучшую позицию для генерального сражения, и таковая позиция была найдена будто бы у Бородина.
Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.
Русские не только не укрепляли позицию Бородинского поля влево под прямым углом от дороги (то есть места, на котором произошло сражение), но и никогда до 25 го августа 1812 года не думали о том, чтобы сражение могло произойти на этом месте. Этому служит доказательством, во первых, то, что не только 25 го не было на этом месте укреплений, но что, начатые 25 го числа, они не были кончены и 26 го; во вторых, доказательством служит положение Шевардинского редута: Шевардинский редут, впереди той позиции, на которой принято сражение, не имеет никакого смысла. Для чего был сильнее всех других пунктов укреплен этот редут? И для чего, защищая его 24 го числа до поздней ночи, были истощены все усилия и потеряно шесть тысяч человек? Для наблюдения за неприятелем достаточно было казачьего разъезда. В третьих, доказательством того, что позиция, на которой произошло сражение, не была предвидена и что Шевардинский редут не был передовым пунктом этой позиции, служит то, что Барклай де Толли и Багратион до 25 го числа находились в убеждении, что Шевардинский редут есть левый фланг позиции и что сам Кутузов в донесении своем, писанном сгоряча после сражения, называет Шевардинский редут левым флангом позиции. Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно, для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано то несправедливое и странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга) и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно неожиданном и почти не укрепленном месте.
Дело же, очевидно, было так: позиция была избрана по реке Колоче, пересекающей большую дорогу не под прямым, а под острым углом, так что левый фланг был в Шевардине, правый около селения Нового и центр в Бородине, при слиянии рек Колочи и Во йны. Позиция эта, под прикрытием реки Колочи, для армии, имеющей целью остановить неприятеля, движущегося по Смоленской дороге к Москве, очевидна для всякого, кто посмотрит на Бородинское поле, забыв о том, как произошло сражение.
Наполеон, выехав 24 го к Валуеву, не увидал (как говорится в историях) позицию русских от Утицы к Бородину (он не мог увидать эту позицию, потому что ее не было) и не увидал передового поста русской армии, а наткнулся в преследовании русского арьергарда на левый фланг позиции русских, на Шевардинский редут, и неожиданно для русских перевел войска через Колочу. И русские, не успев вступить в генеральное сражение, отступили своим левым крылом из позиции, которую они намеревались занять, и заняли новую позицию, которая была не предвидена и не укреплена. Перейдя на левую сторону Колочи, влево от дороги, Наполеон передвинул все будущее сражение справа налево (со стороны русских) и перенес его в поле между Утицей, Семеновским и Бородиным (в это поле, не имеющее в себе ничего более выгодного для позиции, чем всякое другое поле в России), и на этом поле произошло все сражение 26 го числа. В грубой форме план предполагаемого сражения и происшедшего сражения будет следующий: