Штейнер, Рудольф

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Рудольф Штейнер
нем. Rudolf Steiner

Рудольф Штейнер (1905)
Дата рождения:

27 февраля 1861(1861-02-27)

Место рождения:

Кральевица, Хорватия, Австрийская империя

Дата смерти:

30 марта 1925(1925-03-30) (64 года)

Место смерти:

Дорнах, кантон Золотурн, Швейцария

Язык(и) произведений:

немецкий

Основные интересы:

оккультизм, метафизика, эпистемология, эзотерика, теософия, христианство

Значительные идеи:

антропософия, эвритмия, биодинамическое земледелие, Вальдорфская педагогика, антропософская медицина

Оказавшие влияние:

Гегель · Гёте · Ницше · Фихте · Шиллер · Шопенгауэр · Блаватская

Испытавшие влияние:

Йозеф Бойс · Андрей Белый · Василий Кандинский · Альберт Швейцер · Юлиан Щуцкий · Максимилиан Волошин

Цитаты в Викицитатнике
Произведения в Викитеке

Рудо́льф Ште́йнер[1] (также Штайнер[2]; нем. Rudolf Joseph Lonz Steiner, 27 февраля[Прим 1] 1861 — 30 марта 1925) — австрийский учёный[3], доктор философии, оккультист, эзотерик, социальный реформатор, архитектор, ясновидящий и мистик[4] XX века; основоположник антропософии — выделившегося из теософии религиозно-мистического[5][6][7][8] учения[5].

Первичное признание получил как исследователь наследия Гёте и его теории познания[9]. В начале XX века основал духовное движение антропософии, эзотерическую христианскую философию, берущую начало в европейском трансцендентализме и перекликающуюся с теософией. Под руководством Штейнера это движение прошло несколько периодов. В первом, более философски ориентированном периоде, Штейнер искал синтез между наукой и духом; его философская работа этих лет, названная духовной наукой, стремилась соединить западный путь познания с внутренними и духовными потребностями человеческого существа[10]. Во втором периоде, начинающемся около 1907 года, он приступил к широкой деятельности в различных видах искусства, включая драму, искусство движения (разработка нового вида искусства, эвритмии) и архитектуру. Кульминацией этой работы стала постройка культурного центра, дома всех искусств — Гётеанума. После Первой мировой войны Штейнер сотрудничал с педагогами, фермерами, врачами и представителями других профессий и, как реформатор-практик, заложил основы вальдорфской педагогики, антропософской медицины (в том числе омелотерапии рака), лечебной педагогики, ботмеровской гимнастики, биодинамического сельского хозяйства, инициировал развитие эвритмии, новых направлений в драматическом искусстве, живописи, архитектуре, движения конца 1910-х — нач. 1920-х годов за разделение трех сфер «социального организма» — культуры, политики и хозяйства. В сотрудничестве со Штейнером группа протестантских священников и богословов во главе с Ф. Риттельмайером (Friedrich Rittelmeyer) основала в 1922 году Общину христиан (The Christian Community) — движение за обновление религиозной жизни.

Штейнер был представителем формы этического индивидуализма, который он позже расширил, введя широкую духовную составляющую. Основой для его эпистемологии послужило мировоззрение Гёте, в котором мышление «…такой же орган восприятия действительности, как глаз или ухо. Так же, как последние воспринимают цвет или тон, так же мышление воспринимает идеи»[11]. Доказательство того, что человеческое познание не имеет границ, стало нитью, прошедшей через все периоды его духовно ориентированного творчества.





Содержание

Биография

Детство и образование

Рудольф Штейнер происходил из скромной семьи. Его отец, Иоганн Штейнер (1829—1910), состоял на службе у местного графа в живописном уголке нижнеавстрийской земли в должности егеря. Но желание основать семью заставило его сменить работу, поскольку в женитьбе на Францишке Бли (1834—1918) было отказано графством. Тогда он устроился телеграфистом на австрийскую Южную железную дорогу. Эта служба заставляла семью часто переезжать и в момент рождения Рудольфа отец работал в Кральевице, тогда части Австрийской империи (сейчас Хорватия)[12].

В первые два года жизни Рудольфа семья переезжала дважды, сначала в Мёдлинг, недалеко от Вены, а во второй раз, вследствие продвижения отца по службе, в, расположенный у подножия восточных австрийских Альп в Нижней Австрии.

Штейнер поступил в сельскую школу, но из-за противоречия между отцом и директором школы он вскоре стал обучаться дома. В 1869 году семья переехала в Нойдёрфль (возле венского Нойштадта), и в 1879 — в Инцерсдорф (нем.) (ныне — часть венского района Лизинг). Последний переезд делался с целью дать возможность юноше посещать за счет академической стипендии Венский технический университет, где он изучал математику, физику, химию, ботанику, биологию, литературу и философию (с 1879 по 1883). В 1882 году один из учителей Штейнера Карл Юлиус Шрёэр предложил своего ученика Йозефу Кюршнеру, главному редактору нового издания работ Гёте, который предложил ему место в отделе естествознания. Это была удивительная возможность работы для молодого студента без какой-либо академической аккредитации или предыдущих публикаций.

В 1891 году Штейнер получил степень доктора философии в Ростокском университете в Германии с диссертацией, основанной на концепции эго Фихте[10]. Позже она была опубликована в расширенной форме как Истина и Наука (1892).

Ранние духовные опыты

В возрасте примерно девяти лет Штейнер пережил встречу с духом тёти, умершей в далеком городе и просящей его о помощи; ни он, ни его семья не знали о смерти женщины в то время. В возрасте 21 года Штейнер встретил сборщика трав Феликса Когуцкого в поезде между Веной и своим поселком. С ним он мог говорить о духовном мире как с «человеком, имеющим опыт в этой области»[13]. Когуцкий передал Штейнеру знание природы, которое было духовным, а не научным. Вскоре после этого Штейнер приступил к чтению естественнонаучных работ Гете. Согласно Штейнеру, встреченный им человек также представил его некоему «Мастеру», который имел большое влияние на последующее развитие Штейнера, в частности, направив его к изучению философии Фихте[14][Прим 2].

Писатель и философ

В 1888 году в результате работы над изданием собранием сочинений Гете Штейнер был приглашен на работу в качестве служащего архива Гете в Веймаре. На этой должности Штейнер оставался до 1897 г. Помимо подготовки вступительных статей и комментариев к четырём томам научных работ Гете, Штейнер написал две книги касающиеся философии Гете: Основные линии теории познания мировоззрения Гете (1886) и Мировоззрение Гете (1897). В это время он также участвовал в подготовке полных собраний сочинений Артура Шопенгауэра и писателя Жана Поля; кроме этого, он написал множество статей для разных журналов.

Во время работы в архивах Штейнер создал то, что сам считал самой важной своей работой, — «Философию свободы» (1894), исследование эпистемологии и этики, предлагающее путь, на котором люди могут стать духовно свободными существами.

В 1896 Элизабет Фёрстер-Ницше обратилась к Штейнеру за помощью в организации архива Фридриха Ницше в Наумбурге. К тому времени её брат уже был non compos mentis. Фёрстер-Ницше позволила Штейнеру посетить философа, находящегося в состоянии комы. Глубоко впечатленный Штейнер написал после этого книгу Фридрих Ницше — борец против своего времени (1895). Штейнер позже замечал : «Идеи Ницше о „вечном возвращении“ и „сверхчеловеке“ долго занимали меня, ибо в них отражалось то, что должна была пережить относительно развития человечества и человеческого существа личность, которую от постижения духовного мира удерживали крепко спаянные идеи естествознания конца XIX столетия… Но особенно меня привлекало то, что Ницше не стремился сделать из читателя своего „последователя“»[15].

В 1897 г. Штейнер покинул Веймарские архивы и переехал в Берлин. Он стал совладельцем, главным редактором и активным сотрудником литературного журнала Magazin für Literatur, надеясь привлечь читательскую симпатию к своей философии. Многие подписчики охладели к журналу вследствие непопулярной поддержки Штейнером Эмиля Золя в Деле Дрейфуса[16]. Журнал потерял многих подписчиков, когда Штейнер опубликовал выдержки из своей переписки с анархистом Джоном Генри Маккеем[16]. Неудовлетворенность его редакторским стилем в конечном счете привела к его уходу из журнала.

В 1899 г. Штейнер женился на Анне Ойникке; пара распалась несколько лет спустя. Анна умерла в 1911 г.

Штейнер и Теософское общество

В 1899 году Штейнер опубликовал статью «„Фауст“ раскрывает свойственный Гете метод», в которой высветил эзотерическую природу сказки Гёте «О зелёной змее и прекрасной лилии» (нем. «Das Märchen»). Эта статья послужила поводом для приглашения автора выступить на собрании теософов на тему о Ницше (1900). Популярность лекций Штейнера и глубина его эзотерических знаний привели к тому, что лектор получил приглашение возглавить в 1902 году новоучреждённое отделение немецких теософов, при этом никогда формально в него не вступая[10]. В июле 1902 году Штейнер встретился в Лондоне с тогдашним президентом общества теософов, англичанкой Анни Безант, назначившей Штейнера главой Теософского эзотерического общества Германии и Австрии; она же десятилетие спустя исключила его из общества теософов официальным письмом. Внутри общества Штейнер особенно сблизился с российской подданной немецких корней Марией фон Сиверс, посещавшей его лекции с 1900 года. Мария фон Сиверс (1867—1948) была его самым активным помощником и соратником в организации и переводе лекций, издании периодики и становлении в целом немецкого отделения, и позднее, в 1914 году, стала его второй женой.

Под управлением Штейнера, много выступавшего по Европе с лекциями о духовной науке, немецкое отделение Теософского общества быстро выросло. В этот период Штейнер использовал своеобразный подход, заменяя терминологию Елены Блаватской, основательницы общества теософов (Нью-Йорк, 1875), своей собственной, основывая своё духовное исследование и учение на западной эзотерической и философской традиции[17] . Это и другие разногласия, в частности, непринятие утверждения Ледбитера и Безант о том, что Джидду Кришнамурти являлся новым воплощением Майтрейи, или мирового учителя[18], привело к формальному разрыву в 1912/1913 годах[10], когда Штейнер и большинство членов немецкого отделения вышли из состава общества и сформировали новое, Антропософское общество.

Антропософское общество и его культурная деятельность

Антропософское общество стремительно развивалось. Нуждаясь в месте для проведения ежегодных конференций, которые включали постановки пьес Эдуарда Шюре и написанных самим Штейнером, было принято решение о постройке театра и организационного центра. В 1913 году началось строительство первого здания Гётеанума в Дорнахе в Швейцарии. Здание, спроектированное Штейнером, в значительной мере было построено добровольцами, предложившими свои умения и теми, кто просто желал освоить новые навыки. Когда в 1914 г. началась Первая мировая война, добровольцам Гётеанума был слышен звук пулеметного огня из-за швейцарской границы, но несмотря на войну, люди со всей Европы миролюбиво работали бок о бок над строительством здания.

Начиная с 1919 года, Штейнера приглашали за помощью во множестве прикладных инициатив (см. ниже), включая первую Вальдорфскую школу, открытую в этом году в Штутгарт в Германии. В 1921 году была основана фармацевтическая лаборатория, занимающаяся лекарственными растениями (ныне это бренд лекарственной косметики Веледа). Лекционная деятельность Штейнера в этот период чрезвычайно расширилась. В то же время Гётеанум развивался в качестве широко направленного культурного центра. В ночь с 31 декабря 1922 г. на 1 января 1923 г. первый деревянный Гётеанум был уничтожен в результате пожара; полицейские отчеты указывали на поджог в качестве вероятной причины возгорания. Штейнер немедленно приступил к проектированию второго здания Гётеанума — на этот раз бетонного вместо деревянного, — который был завершен в 1928 году, спустя три года после его смерти.

В 1923 году Штейнер основал Школу духовной науки, задуманную как «инициативный орган» в исследовательской работе и как «душу Антропософского общества»[19]. Школа включала общий образовательный курс, основанный на медитативных упражнениях, имевших целью руководство ученика «от духовного в человеке к духовному во Вселенной»[20]; кроме этого, в школе были созданы исследовательские отделения, сосредоточенные на таких областях, как образование, медицина, земледелие, искусство, естествознание, социология и литература. Сам Штейнер говорил об этом времени, как о заложении Камня Основания нового общества в сердцах его слушателей.

В годы фашистского режима в Германии антропософское общество было запрещено, но продолжало действовать легально в Швейцарии и в некоторых других странах.

Социальная реформа

Во время Первой мировой войны Штейнер приобрел широкую известность и вместе с тем противоречивое отношение широкой общественности. В ответ на катастрофическую ситуацию в послевоенной Германии он предложил всесторонние социальные реформы посредством внедрения Тройного устройства общества, в котором были бы в значительной степени независимыми культурная, политическая и экономическая сферы. Штейнер утверждал, что слияние трех сфер создали негибкую систему, что привело к таким катастрофам, как Первая мировая война. Вместе с тем он предложил радикальное решение в спорном вопросе Верхней Силезии, свои права на которую требовали Польша и Германия. Его предложение заключалось в том, чтобы наделить эту область независимостью, по крайней мере, временной. Это привело к публичному осуждение его, как предателя Германии.

В 1919 году на территории Германии, Австрии и Швейцарии была одновременно издана главная работа Штейнера в этой области — Навстречу социальной реформе. В первый год было продано около 80,000 копий книги.

Нападки, болезнь и смерть

В Германии быстро набирали силу правые группы. В 1919 году политический теоретик национал-социалистического движения в Германии Дитрих Эккарт выступил с резкой критикой Штейнера, предположив его еврейское происхождение[21]. В 1921 г. Адольф Гитлер обрушился на него с критикой в своей статье в правой газете. Он называл Штейнера инструментом евреев и призывал других немецких национал-экстремистов к «войне против Штейнера». В 1922 г. со взрывом химических бомб и отключением света была сорвана лекция в Мюнхене[22][23]. Не имея уверенности в безопасности Штейнера, его агентам пришлось отменить следующий тур лекций[16][24]. В 1923 г. вследствие предпринятого Гитлером и его пособниками неудавшегося государственного переворота (Пивной Путч в Мюнхене) Штейнеру пришлось отказаться от своей берлинской резиденции, поясняя это невозможностью въезда в страну, если к власти придут ответственные за это событие группировки[21]. Он также предостерег от гибельного эффекта, который произвел бы приход национал-социалистов к власти на Центральную Европу[25].

Пожар в Гётеануме серьёзно повлиял на здоровье Штейнера. С 1923 года у него начали появляться признаки нездоровья. Он продолжал давать широкие лекции и даже путешествовать. Особенно в конце жизни он часто давал для проходящих одновременно занятий две, три и даже четыре лекции в день. Многие из них касались практических областей жизни; вместе с тем, однако, Штейнер начал исчерпывающий цикл лекций, посвященных его исследованиям последовательных воплощений разных личностей, а также технике изучения кармы в целом.

Из-за серьёзно ухудшившегося здоровья его последняя лекция состоялась в сентябре 1924 года. В последние месяцы жизни он продолжал работать над своей автобиографией. Умер Рудольф Штейнер 30-го марта 1925 года.

Духовные исследования

Начиная с 1899 года и до смерти в 1925 году, Штейнер ясно описывал непрерывную череду опытов, которые, по его утверждению, принадлежали духовному миру — подобные переживания коснулись его ещё в раннем детстве[16]. Тогда Штейнер намерился применить своё изучение математики, науки и философии, чтобы произвести строгие, поддающиеся проверке представления этих опытов.

Штейнер был убежден, что через свободно выбранные, не нарушающие морали методы тренировки и упражнения в медитации каждый может развить в себе способность к восприятию духовного мира, включая высшую природу самого себя и других[16]. Подобная дисциплина и тренировка должны помочь личности стать более нравственной, творческой и свободной индивидуальностью — способной к действиям, мотивированным исключительно любовью[26].

На идеи Штейнера о внутренней жизни оказали своё влияние Франц Брентано[16], с которым он учился, и Вильгельм Дильтей; они оба являлись основоположники феноменологического движения в европейской философии. Не меньшим было влияние философов трансценденталистов: Фихте, Гегеля и Шеллинга. Феноменологический подход к науке Гете также оказал сильное воздействие на Штейнера[16][27].

Духовная наука, названная Штейнером «антропософией», стремится внести научную методологию в изучение явлений сверхчувственного порядка, построить мост между религией и обычной наукой. Он характеризовал её следующим образом:

Антропософия — путь познания, призванный духовное в человеке привести к духовному во Вселенной <…>. Антропософ — это тот, кто ощущает, как существенную жизненную потребность, определённые вопросы о природе человеческого существа и Вселенной, так же как люди испытывают голод и жажду.

— Из Тезисов Антропософии, 1924[28]

Деятельность

Активность Штейнера в широкой культурной среде возросла после Первой мировой войны. Он основал множество школ, которые впоследствии переросли во всемирную школьную сеть. Первая такая школа известна как вальдорфская. Он также изобрел систему органического земледелия, известную как биодинамическая. Это была первейшая форма современного органического сельского хозяйства и Штейнеру принадлежит большой вклад в его развитие. Его работа в медицине привела к развитию широкого круга дополнительных видов лечения, вспомогательной художественной и биографической терапии. Широко распространены дома для детей и взрослых с инвалидностью, созданные на основе его работы (совместной с движением Кэмфила). Его картины и рисунки повлияли на Йозефа Бойса и других современных художников. Два Гётеанума, созданные им, являются признанными шедеврами архитектуры модернизма[29]; другие антропософские архитекторы также внесли свой вклад в современную архитектурную сцену. Одним из первых учреждений, ставших практиковать социальный банкинг, был антропософский банк, основанный сторонниками антропософской философии.

Столь же широко и литературное наследие Штейнера. Его сочинения, изданные более чем в сорока томах, включают книги, эссе, четыре пьесы («драмы мистерии»), мантрические стихи и автобиографию. Собрание его лекций составляет около 300 томов и затрагивает огромное количество тем. Рисунки-пояснения к лекциям Штейнера, сделанные на досках, насчитывают 28 отдельных томов. Его архитектурное наследие и скульптурные работы освещены многочисленными публикациями.

Педагогика

Ещё молодым человеком Штейнер поддерживал независимость образовательных учреждений от государственного контроля. В 1907 году он написал эссе «Воспитание ребёнка с точки зрения духовной науки», в котором описал основные стадии развития ребёнка. Содержащиеся в эссе мысли позже послужили основой для формирования его подхода к образованию.

В 1919 году Эмиль Мольт пригласил его прочитать лекцию работникам на своей сигаретной фабрике Вальдорф-Астория в Штутгарте. В результате этих лекций появилась новая, Вальдорфская школа. В 1922 году Штейнер приехал со своими идеями в Оксфорд по приглашению профессора Миллисента Маккензи. Оксфордская конференция привела к появлению вальдорфских школ в Британии[30]. Во время жизни Штейнера школы, основанные на его образовательных принципах, появились также в Гамбурге, Эссене, Гааге и Лондоне. Сейчас по всему миру насчитывается более 1000 вальдорфских школ.

Общественная деятельность

В период после Первой мировой войны Штейнер особенно активно выступал с лекциями на тему социальной реформы. Широко распространилась петиция, выражавшая его основные социальные идеи (подписанная кроме других Германом Гессе).

Его главная книга на тему социальной реформы, «Сущность социального вопроса в жизненных необходимостях настоящего и будущего», продавалась десятками тысяч экземпляров во время его жизни. Согласно Штейнеру, культурная, политическая и экономическая сферы общества нуждаются в тесном взаимодействии, но, тем не менее, каждая из них должна сохранять свою независимость от других. Каждая из этих трех сфер имеет конкретную задачу: политические институты должны устанавливать политическое равенство и защищать права человека, культурные институты должны культивировать свободное и беспрепятственное развитие таких областей, как наука, искусство, образование и религия, экономические институты должны поощрять взаимодействие производителей, распространителей и потребителей с учетом нужд общества[31]. В образовании Трехчленного социального организма он видел необходимый отклик на уже видимую тенденцию взаимной независимости этих трех сфер. В таких формах государственного устройства, как теократия, традиционный капитализм и государственный социализм, Штейнер видел попытки доминирования соответствующих институтов над другими — культурных, экономических и государственных. Он считал, что в современности такие попытки какой-либо из этих сфер манипулировать другими противоречило бы интересам общества; такие негативные влияния включали бы, к примеру, корпоративный натиск на государство, покушение государства на науку, образование или религию, религиозное влияние на государственный организм.

  • Культурная сфера (наука, искусство, религия, образование и пресса) требуют и способствуют свободе;
  • Политическая сфера требует и способствует равноправию;
  • Экономическое устройство требует и способствует взаимодействию и солидарности.

Штейнер также дал предположения многих специфических социальных реформ.

Архитектура и изобразительные искусства

Штейнер спроектировал семнадцать зданий, включая первый и второй Гётеанумы. Эти два здания, построенные в швейцарском Дорнахе имели целью вместить значительное театральное пространство и вместе с тем Школу духовной науки. Из созданных Штейнером зданий, три причислены к одним из самых значимых работ в архитектуре модернизма[29].

Его основная скульптурная работа — Представитель человечества — девятиметровая деревянная скульптура, созданная совместно со скульптором Эдит Марион. Сейчас скульптурная группа находится на постоянной экспозиции в Гётеануме.

Рисунки Штейнера на досках были ни на что не похожи и наверняка не задумывались как произведения искусства. Работы Йозефа Бойса, на которого сильно повлиял Штейнер, привели к новому пониманию рисунков Штейнера как предметов искусства[32].

Исполнительское искусство

Вместе с Марией Штейнер фон Сиверс Рудольф Штейнер развил искусство эвритмии, иногда называемое «видимой речью и видимой песней». Согласно принципам эвритмии, каждому аспекту речи (звукам (или фонемам), ритмам) соответствует определенное архетипическое движение или жест, грамматическим функциям соответствуют душевные качества (радость, отчаяние, нежность и т. д.) и каждому аспекту музыки — тона, интервалы, ритмы и гармонии.

В качестве драматурга Штейнер написал четыре «Драмы Мистерии» в период между 1909 и 1913 годами, включая Врата посвящения и Испытание души. По сей день они продолжают исполняться антропософскими группами.

Штейнер также изобрел новый подход к артистической речи («формирование речи») и драме. Михаил Чехов расширил этот метод, который сейчас известен как Чеховский метод игры[33].

Антропософская медицина

Начиная с 1910-х годов, Штейнер работал с докторами над созданием нового подхода к медицине. В 1921 году под руководством Штейнера собрались фармацевты и физики, чтобы создать фармацевтическую компанию под названием Веледа, которая сейчас продает натуральные медицинские продукты по всему миру. Примерно в то же время доктор Ита Вегман основала первую антропософскую клинику в Арлесхайме (теперь клиника Иты Вегман).

Биодинамическое земледелие и садоводство

В 1924 году группа фермеров, заинтересованных будущим сельского хозяйства, обратились к Штейнеру за помощью. Штейнер ответил серией лекций на тему экологического и устойчивого подхода к земледелию, который усилил плодородие почвы без использования химических удобрений и пестицидов. Сельскохозяйственные идеи Штейнера были восприняты и стали применяться на международном уровне. Сейчас биодинамическое земледелие широко практикуется в Европе, Северной Америке, Азии и Австралии.

Центральным аспектом биодинамики является то, что ферма в целом видится как организм, и по этому должна быть почти совершенно самообеспечивающей системой, которая производит свои собственные удобрения и корма для животных. Заболевание растения или животного видится как признак проблемы целого организма. Штейнер также предложил согласованные с ритмами луны и планет посев, полку и сбор урожая. С целью привлечения участия нефизических существ и элементарных сил Штейнер указывал на применение натуральных, специальным образом изготовленных материалов для работы с почвой, компостом и растениями. Он ободрял слушателей проверять его предположения опытным путём, так как прежде у него не было опыта в данной области.

Развитие философии

Гетевский способ познания

В своих комментариях к научным работам Гете, написанных между 1884 и 1897 годами, Штейнер представил гетевский подход к науке не как теоретический или основанный на какой-либо модели, но как в высшей степени феноменологический по своей природе. Он развил это представление в своих последующих книгах: Основные линии теории познания мировоззрения Гете (1886) и Мировоззрение Гете (1897), делая особый акцент на изменении подхода Гете от руководства физическими чувствами, где эксперимент играет главную роль, к изучению биологии растений, в котором для обнаружения биологических архетипов (Urpflanze) необходимо воображение. Штейнер предположил, что Гете искал, но не смог найти необходимый образ мышления для должного объяснения и понимания животного царства[34].

Штейнер отстаивал гетевское качественное описание цвета, синтетически возникающего из противоположности света и тьмы, в отличие от Ньютоновской аналитической модели, ставящей в основу света частицы. Он подчеркивал роль эволюционного мышления в открытии Гете межчелюстных костей в человеке. Гете предполагал, что строение тела человека является следствием эволюционного изменения анатомии животных[34].

Знание и свобода

К философским вопросам познания и свободы Штейнер подошёл в двух этапах. Первым этапом стала его диссертация, опубликованная в 1892 году под названием Истина и познание. В ней Штейнер выдвигал противоречие между философией Канта, которая кладет в основу образный характер познания и недоступность для человеческого сознания внутренних тайн мира, и современной наукой, которая полагает, что все причины могут быть найдены в доступном нам чувственном и ментальном мире. Философию ограниченности познания Канта Штейнер называл камнем преткновения в достижении удовлетворяющего философского наблюдения[35].

Штейнер постулирует, что мир в своей основе является неделимой цельностью, но уже наше сознание разделяет его на чувственные явления, с одной стороны, и на доступную нашему мышлению внешнюю природу, с другой. В самом мышлении он видит элемент, который может быть достаточно усилен и углублен для того, чтобы проникнуть во все, что наши чувства не могут открыть нам. Таким образом, Штейнер недвусмысленно отвергает все доводы разделения между верой и знанием; говоря иначе, между духовным и материальным миром. Их видимая двойственность обусловлена устройством нашего сознания, которое разделяет восприятие и мышление, но обе эти способности дают нам два взаимодополняющих видения одного мира; никакая из них не имеет преимущества над другой, обе они необходимы вместе и достаточны для полного понимания мира. В размышлении над восприятием (путь естествознания) и восприятии процесса мышления (путь духовного упражнения) можно открыть скрытое внутреннее единство двух противоположностей, представляющихся нашему прежнему опыту[26].

Истина, согласно Штейнеру, парадоксально двойственна, так как она есть и объективное открытие, но также и «свободное порождение человеческого духа, порождение, которого вообще не существовало бы нигде, если бы мы сами его не производили. Задачей познания не является повторение в форме понятий чего-то уже имеющегося в другом месте, но создание совершенно новой области, составляющей лишь совместно с чувственно данным миром полную действительность»[36].

Новая стадия философского развития Штейнера выразилась в его «Философии свободы». Здесь он дальше исследует возможности мышления: к свободе, предполагает он, можно подойти только непрямым путём и при помощи «творческой деятельности» мышления. Мышление может быть свободным действием; к тому же, оно может освободить нашу волю от подчинения нашим инстинктам и побуждениям. Свободные поступки — те, причину которых мы полностью осознаем; свобода — это духовная деятельность сознательного углубления в нашу собственную природу, а с ней и в природу мира; подлинная активность в совершении полностью осознанных поступков[26]. Это включает преодоление влияний наследственности и окружения: «Быть свободным означает быть способным мыслить самостоятельно — иметь мысли, не принадлежащие ни телесности, ни обществу, но рождающиеся полностью из самого глубокого, самого истинного, самого внутреннего и духовного себя, своей собственной индивидуальности»[10].

Штейнер подтверждает эволюционные взгляды Дарвина и Геккеля, но расширяет их за пределы материалистических выводов; он видит человеческое сознание (по сути, всю человеческую культуру), как следствие природной эволюции, превосходящей саму себя. По Штейнеру, природа становится самознательной в человеческом существе.

Духовная наука

В своих ранних работах Штейнер уже говорил о единстве материального и духовного мира. Начиная с 1900 года, он приступил к лекциям с конкретными описаниями высших миров. Кульминацией этой деятельности стала публикация в 1904 году первого из нескольких систематических изложений — Теософия: введение в сверхчувственное познание мира и назначение человека, за которой последовала Как достигнуть познаний высших миров? (1904/5), Из Акаша-Хроники (сборник публикаций, написанных между 1904 и 1908 гг.) и Очерк тайноведения (1910). Среди важных вопросов:

  • человеческое существо как тело, душа и дух;
  • путь духовного ученичества;
  • духовные влияния на эволюцию мира и историю;
  • реинкарнация и карма.

Штейнер придавал особое значение существованию духовного мира, как и объективного физического, и возможности изучения их обоих; при определенных условиях обучения, сравнимых с теми, которых требуют естественные науки, включая самодисциплину, восприятия духовного мира и бестелесных существ одинаково воспроизводимы разными наблюдателями. При этих условиях становится возможной духовная наука, в чём состоит её разница с эпистемологическими основами естествознания.

Космос, согласно Штейнеру, проникнут нефизическими процессами и духовными существами, которые постоянно преобразуют его своей созидательной активностью. Чтобы стать осведомленным в объективной реальности этих процессов и существ, человеку необходимо творчески принять и заново включить себя в круг их действия. Таким образом, объективное духовное познание всегда влечет за собой внутреннюю творческую деятельность[16]. Штейнер выделял три стадии любого творческого действия[26]:

  • Нравственная интуиция: способность открыть или, предпочтительно, развить действительные этические принципы;
  • Нравственное воображение: преобразование таких принципов в конкретное намерение, применимое к определенной ситуации (ситуационная этика);
  • Нравственная техника: реализация намеренного преобразования, зависящая от мастерства практических навыков.

С этого периода Штейнер называл свою работу антропософией. Он подчеркивал, что обозначенный им духовный путь строится на свободе индивида и независимом суждении и поддерживается ими; чтобы результаты духовных исследований были правильным образом представлены в современном контексте, они должны даваться в форме, доступной для логического понимания, так чтобы те, кто не имеет доступа к переживаниям духовного мира, лежащим в основе антропософского исследования, могли сделать независимую оценку результатов последнего[26]. Духовное обучение предназначается для того, в чём Штейнер рассматривал всеобщую цель эволюции человека, — развитие взаимозависимых свойств любви и свободы[10].

Штейнер и христианство

В 1899 году Штейнер пережил то, что описал как изменившую жизнь внутреннюю встречу с сущностью Христа; прежде он имел малое отношение к христианству. Впоследствии его отношение к христианству основывалось целиком на собственном опыте, оставаясь внеконфессиональным и поразительно отличным от общепринятых религиозных форм[10]. Тогда Штейнеру было 38 лет, и переживание встречи с Христом случилось после периода тяжелых испытаний и трудной душевной борьбы. Обращаясь к собственным словам Штейнера: «это духовное стояние перед Мистерией Голгофы, самым серьезным образом осознаваемое мной как праздник познания, имело для моего душевного развития огромное значение».[37]

Христос и эволюция человека

Штейнер объясняет земное явление Христа и его миссию как центральное место в эволюции человека. Чтобы понять центральную роль Христа в духовной философии Штейнера, нужно также понимать эзотерическую космологию, которой он придерживался. В его теории эволюции космоса непрерывное духовное развитие человеческого вида переплетено и неотделимо от космологического развития вселенной. Это развитие и постепенное падение в материю происходит через огромные космические периоды, или юги. Существо Христа приносит импульс, включающий восхождение человеческого сознания назад к духовным мирам.

Существо Христа является центральным для всех религий, хоть в каждой оно и называется по-своему.
Каждая религия действенна и истинна для времени и культурной среды, в которой она рождена.
Исторические формы христианства нуждаются в значительной трансформации в наше время, чтобы соответствовать текущей эволюции человечества.

Объединением всех религий служит не определенная вера, но конкретное существо — в этом Штейнер видел центральную силу человеческой эволюции. Тем не менее, он понимал воплощение Христа как историческую действительность и как осевую точку в истории человечества. «Существо Христа» для Штейнера не только спаситель от грехопадения из рая, но также исключительный опорный и смысловой центр эволюционного процесса земли. Сущностью христианина для Штейнера является поиск равновесия между противоположных крайностей и способность к свободному проявлению любви[10].

Расхождения с традиционной христианской мыслью

Штейнеровские взгляды на христианство отличаются от традиционной христианской мысли в ключевых местах и содержат гностические элементы. Одна из центральных точек расхождения — в его взглядах на перевоплощение и карму.

Штейнер также утверждал существование двух разных детей Иисусов, участвующих в воплощении Христа: первый ребёнок произошел от Соломона, как описывается в Евангелии от Матфея; второй от Нафана, как описывается в Евангелии от Луки[31]. Согласно этому, он делает ссылку на факт, что родословные в этих двух евангелиях насчитывают от двадцати шести (Лука) до сорока одного (Матфей) совершенно отличного предка для поколений от Давида к Иисусу. Для альтернативных объяснений этого коренного несоответствия смотрите Родословие Иисуса.

Видение второго пришествия Христа у Штейнера также необычно. Это не было бы повторное физическое явление; напротив, подразумевая нефизическую манифестацию существа Христа, Штейнер говорил о проявлении его в «эфирном плане» (видимом для духовного зрения и проявленном в общественной жизни) для возрастающего числа людей, начиная около 1933 года. Он делает акцент на том, что будущее будет требовать от человечества распознать Дух Любви во всех его истинных формах, несмотря на то, как он называется. Он также предостерегал, что в использовании традиционного имени «Христос» может пренебрегаться истинной сутью Существа Любви.

Община христиан

В 1920-х годах со Штейнером сблизился Фридрих Риттельмейер, лютеранский пастор с приходом в Берлине. Риттельмейер интересовался возможностью создания более современной формы христианства. Вскоре к нему присоединились и другие, преимущественно протестантские пасторы и студенты-теологи, но также и несколько римско-католических священников. Штейнер предложил к рассмотрению обновление таинств, относящихся к разным богослужениям, в сочетании традиционной силы католического духовного обряда с особым вниманием к свободе мысли и личным отношениям с религией. Он назвал это «современным, иоаннским христианством»[31].

Штейнер, однако, ясно обозначил, что начальным толчком для обновления христианства, которое стало известно как «Община христиан», был личный жест помощи со стороны движения, основанного Риттельмейером и другими, независимо от Антропософского общества[31]. Отличие было важным для Штейнера, стремящегося с помощью антропософии создать научную, основанную не на вере, духовность. Однако для тех, кто желал более традиционных форм, обновление традиционных религий также было жизненной необходимостью времени[38].

Восприятие Штейнера

Писатель Стефан Цвейг познакомился с 40-летним Штейнером в берлинском литературном кружке «Грядущие», незадолго до его прихода к теософии:

В нём, Рудольфе Штейнере, <…> я встретил человека, на которого судьба возложила миссию стать проводником миллионов. В его темных глазах была гипнотическая сила, и я лучше и более критично слушал Штейнера, когда не смотрел на него, ибо его аскетически-сухощавый, отмеченный духовной страстностью облик, пожалуй, способен был покорять не только женщин. В то время Рудольф Штейнер ещё не подошел вплотную к своему учению, он сам ещё был в поисках и сомнениях <…>. Речи его захватывали, ибо образован он был поразительно — и особенно по сравнению с нами, занятыми исключительно литературой, — замечательно многосторонне; после его лекций и нескольких задушевных бесед я всегда возвращался домой и воодушевленный, и несколько подавленный.

— Стефан Цвейг[39]

В теософском периоде (1902—1912) известность Штейнера стремительно возрасла. Во время его лекций заполнялись целые концертные залы. В организации его лекционной деятельности принимало участие берлинское концертное агентство (так называемые «Вольф-Закс»-турне в 1921 и 1922 годах, на пике его популярности)[40]. Поток посетителей должен был частично регулироваться полицией. Австрийская ежедневная газета «Нойе Фрайе Прессе» (Neue Freie Presse) сообщала о продолжавшихся минутами аплодисментах и топанье ногами в заполненных до отказа залах. Критики, комментируя это, наделяли Штейнера способностями массового внушения[41].

Многие комментаторы объясняли влияние Штейнера на публику его талантом риторики, в котором ему не отказывал ни один слушатель. Норвежский социальный экономист и историк Вильгельм Кейльхау (Wilhelm Keilhau) судил о нём:

Я думаю, тот, кто хочет составить непосредственное мнение о причинах влияния, которое оказывал Штейнер, должен был встретиться с ним лично. Особенно сильное влияние он оказывал во время своих докладов и разговоров; как на кафедре, так и в чисто личном общении он мог излучать духовную энергию, которая захватывала и сковывала многих. Но все же, так было не всегда <…>. Я слышал его доклады, которые шли совсем «мимо цели», потому что он не находил подхода к настроению и образу мыслей слушателей, и сам страдал от этого. Но всё шло по-другому, когда он был в норме. Тут он был настоящим оратором. Я сомневаюсь, что в этом столетии его кто-либо превзойдёт. Я не знаю ни одного оратора, который мог бы с ним сравниться в технике дыхания и управлении голосом.

— Вильгельм Кайльхау[42]

Восприятие Штейнера современниками удивительно различно: одни оказывали ему воодушевлённый и добрый приём, у других он встречал решительное, иногда даже агрессивное непринятие. Штейнер был ограждён от прессы; отклики журналистов о нём были в основном насмешливыми, ироничными и даже злорадствующими. Начиная с 1919 года в газетных статьях о Штейнере можно было прочесть как о шарлатане и обманщике[43].

Несмотря на расхожие, часто негативные и злые суждения современников, те, кому была не безразлична культурная жизнь, часто прислушивались к Штейнеру. Об этом свидетельствуют многочисленные высказывания самых значимых его современников, которые, хоть и считали Штейнера загадочным, но все же отдавали должное его влиянию. Даже Альберт Эйнштейн сообщал, что посещал доклады Штейнера, однако их содержание он полностью отверг. Известный учёный наотрез отказывался верить в реальность услышанного: «поверить только в этот вздор — сверхчувственный опыт! Это как если бы вместо собственных глаз и ушей я пользовался чьим-то умом, чтобы узнать что-нибудь»[44][45].

Франц Кафка тоже пытался осмыслить феномен Штейнера, но так и не сумел составить о нём решающего мнения[46]. Однажды он даже лично посетил Штейнера, чтобы попросить его помощи в решении жизненных проблем, но разговор не оправдал его ожиданий[47].

Некоторые писатели и поэты старались найти подход к Штейнеру, или, по крайней мере, как-нибудь охарактеризовать его. Так, например, чтобы понять его влияние, в одной из лекций принял участие Хуго Балль. Он писал в письме: «Позавчера, в невероятной давке, <…> Рудольф Штейнер говорил о сути антропософии. Но это было разочарование. Я верил в определённого рода личную магию и очень напряжённо слушал его душу. Его речевая энергия, однако, совсем не свободна от тела (используя его личный термин). Для меня осталось загадкой, в чём состоит его успех.»[48] Герман Гессе отрицал использование антропософских идей в своих произведениях, которое ему часто приписывали:

Штейнеровскую антропософию я никогда не использовал в качестве источника, она для меня не годится; литература и мир полны оригинальными, чистыми, хорошими и подлинными источниками — они необходимы тем, у кого есть мужество и терпение искать себя <…>. Я знаю очень хороших людей, которые являются поклонниками Штейнера, но мне этот безумный волшебник и перенапряженный работой человек, напротив, никогда и ничуть не благоволил.

— Герман Гессе[49]

Несмотря на всю обращённую к Штейнеру критику, среди его выдающихся современников были и те, кто ему сопереживал и им восхищался. Альберт Швейцер говорил об особенном чувстве духовной сплочённости, которая связала его с момента первой личной встречи со Штейнером[50] . Поэт Христиан Моргенштерн стал восторженным приверженцем Штейнера и его учеником, когда в 1909 году посетил его лекции[51]. Он посвятил ему свой последний, вышедший посмертно сборник стихов Мы найдем наш путь (1914). Он также рассматривал возможность выдвижения Штейнера на Нобелевскую премию мира[52]. В письме к Фридриху Кайсслеру он писал: «Во всём сегодняшнем культурном мире нет большего духовного наслаждения, чем слушать этого человека, позволять этому непревзойдённому учителю читать свой доклад». Шведская писательница Сельма Лагерлёф верила учению Штейнера:

Этот человек, несомненно, совсем особое явление, которое надо попытаться принять со всей серьезностью. Он выдвигает несколько учений, в которые я давно поверила, — среди прочего в то, что нашему времени не соответствует религия, построенная на недоказуемых чудесах, что ей надлежит быть наукой, опирающейся на доказательства; теперь надо уже не верить, а знать. И ещё: человек может сам добыть знание о духовном мире благодаря упорной, сознательной, систематической работе мысли. Не сидеть сложа руки, подобно мечтательному мистику, но, призвав всю мощь мышления, сделать видимым обычно скрытый от нас мир. Все это истинно и достоверно, к тому же все у него внушает доверие, все умно и не имеет ничего общего с шарлатанством.

— Сельма Лагерлёф, 1921[53]

Мало кто из современников относился к Штейнеру безразлично. Он оказывал сильное и чрезвычайно поляризующее воздействие. Круг его слушателей делился как минимум на приверженцев и противников. Многочисленные импульсы, которые он оказывал на самые разнообразные сферы жизни, как правило, редко воспринимались вне антропософского контекста.

См. также Список антропософов  (фр.)

Штейнер у русских слушателей

Среди слушателей и учеников Штейнера были представители русской интеллигенции: художница Маргарита Волошина и её муж поэт Максимилиан Волошин; художница и скульптор Ася Тургенева и её муж — поэт и писатель Андрей Белый; актёр Михаил Чехов, востоковед Юлиан Щуцкий и др. Многие из них оставили воспоминания о Штейнере, становлении антропософии и строительстве Гётеанума. Например:

  • Маргарита Волошина (урождённая Сабашникова; слушательница лекций с лета 1904 года), [bdn-steiner.ru/modules.php?name=Books&go=page&pid=5702 Зеленая Змея: История одной жизни];
  • Андрей Белый (лично знаком с мая 1912 года), [bdn-steiner.ru/modules.php?name=Books&go=page&pid=220 Воспоминания о Штейнере]; изд. Editions La Presse Libre. Париж, 1982;
  • Ася Тургенева (знакома с 1912 года), [bdn-steiner.ru/modules.php?name=Books&go=page&pid=7501 Воспоминания о Рудольфе Штейнере и строительстве первого Гётеанума].

Отзывы

Так отзывался о нём русский поэт и художник Максимилиан Волошин:

Более поразительного и гениального лица, чем у него, я никогда не видел в жизни, и та история мира, которую он раскрыл в своем курсе, <…> поразительна и необычайна. Это грандиозный синтез точного знания с боговдохновенностью.

— Максимилиан Волошин, 1906[53]

Влияние Штейнера не определялось только личными встречами. Выдающегося русского учёного-китаиста, переводчика китайской «Книги перемен» Юлиана Щуцкого с антропософией познакомил его университетский товарищ. В своей автобиографии Щуцкий так отмечал это влияние:

Трудно найти подходящие слова для того, чтобы высказать, как велико значение антропософии в моей жизни. Это незаслуженный подарок от моего самого дорогого, самого любимого и самого прекрасного человека: Рудольфа Штейнера, без духовной поддержки которого моя жизнь давно бы кончилась физическим или моральным самоубийством. Понять всю сложность его учения, понять то, что он сообщил о Христе, <…> для этого мне пришлось на протяжении лет напрягать все свои внутренние силы, пришлось все время стремиться перерастать самого себя в области внутренней культурности, следить за собой непрестанно в отношении жизни, этики, эстетики и познания с максимальной требовательностью. <…> Пусть во внешней жизни за мою любовь к Рудольфу Штейнеру я подвергаюсь репрессиям, презрению и т. д., но все это — мелочи по сравнению с тем, что я получил от него в дар: если мировоззрение человека можно ощутить как систему духовных координат, то в этой системе он помог мне найти её центр: Христа.

— Юлиан Щуцкий, 1935[54]

Знаменитый актёр Михаил Чехов, племянник Антона Чехова, был убежденным последователем Рудольфа Штейнера[55]. Он считал антропософию источником духовного возрождения и вместе с тем способом развития актерского мастерства. Встречу с ней он называл «самым счастливым периодом в своей жизни»[56].

Штейнер неизменно оказывал знаки внимания русской культуре — он говорил о Хомякове и о Достоевском, ещё больше о Толстом и чаще всего о Соловьёве. Таким образом он находил подход к сознанию русских слушателей; взгляд Штейнера на Россию — из перспектив Запада и Космоса — упирался в знакомый им славянофильский ценностный горизонт. В частности, Штейнер порицал русскую интеллигенцию за рецепцию ей ложных западных учений и отрыв от народа и отмечал, что это подорвало её духовное здоровье[57].

Критика

Уже при жизни Штейнера его труды вызывали много споров. При этом центром противоречия была провозглашённая им философия науки антропософии, которую не принимали представители университетской науки, а также гностические основания его христологии, которые остро осуждались представителями церквей. После Второй мировой войны критиковались также высказывания Штейнера по расовому вопросу и иудаизму.

Ян Бадевиен, уполномоченный Евангелической церкви по мировоззренческим вопросам, говорил: «Штейнер использует антисемитские стереотипы такими, какими они известны в иной антисемитской полемике, но при этом антропософски их обосновывает. <…> Антисемитизм Штейнера обусловлен структурно — так же, как и его расизм. Речь идёт не о физическом уничтожении, а об устранении культурной и религиозной идентичности. Такие учения проистекали в его время из разных направлений — они идеологически со-подготовили антисемитизм нацистской Германии»[58].

Там, где это касается эзотерических и оккультных аспектов его работ, Штейнера обвиняли в соединении научности с вопросами веры. В доказательстве этого утверждалось произвольное смещение критериев научности автором, когда речь шла о «духовной науке» или «ясновидческом исследовании». Все, что не согласуется с результатами и методами науки, следовательно, будет выдано за «высшее знание». Хартмут Цинзер, профессор теологии в Берлине, говорит: «Предполагаемые Р. Штейнером „сверхчувственные миры“ можно отнести к религиозным высказываниям, какими они известны во многих (но не всех) религиях. Во всяком случае, он отрицает религиозный характер этих высказываний и выдаёт их за объективные факты, доступные оккультному зрению, духовному зрению в „медитации“ и „созерцании“ и посредством воображения, вдохновения и интуиции». По мнению профессора, Штейнер подвержен одной из основных гносеологических ошибок современного оккультизма, когда восприятие не отделяется от интерпретации. Хотя Штейнер и допускал, что с точки зрения общепринятого мышления его речи могут быть восприняты как «порождение дикой фантазии и суеверия»[59] или как результат самовнушения, тем не менее, вместо того, чтобы противопоставить этой критике аргументы, Штейнер реагировал стратегией иммунизации, которая указывала на «высшее знание», недоступное чувственному восприятию: «Кто отрицает эти миры, тот доказывает этим лишь одно, — что он ещё не развил в себе высших органов»[60][61].

В связи с ясновидческими способностями критикуется также его христология. Штейнер утверждал, что в так называемой Акаши-хронике он прочитал «Пятое Евангелие»[62]. Только благодаря такому «духовному исследованию» человечество в состоянии понять, что значит для него пришествие Христа. Таким образом, с такой евангелической критикой Штейнер совершил бы то, что своей работой «провозгласил третью эру христианства, исполнив при этом его завещание»[63].

Библиография

Полное собрание сочинений Р. Штейнера — книги, стенограммы лекций, не считая художественного наследия, записных книжек и другого, — в настоящее время насчитывает 354 тома. Издаваемые Попечительством о его наследии (Дорнах), они обозначаются традиционной аббревиатурой GA (Gesamtausgabe) c добавлением номера тома[64].

Книги

Естественно-научные труды Гете (GA 1), 1884—1887 [www.bdn-steiner.ru/cat/Ga_Rus/001.doc ]  (рус.) [www.anthroweb.info/einleitungen.html ]  (нем.) [wn.rsarchive.org/Books/GA001/English/MP1988/GA001_index.html ]  (англ.)
Основные линии теории познания мировоззрения Гете... (GA 2), 1886 [www.bdn-steiner.ru/modules.php?name=Steiner&go=page&pid=2 ]  (рус.) [www.anthroweb.info/206.html ]  (нем.) [wn.rsarchive.org/Books/GA002/English/MP1988/GA002_index.html ]  (англ.)
Истина и наука. Пролог к «Философии свободы» (GA 3), 1892 [www.bdn-steiner.ru/modules.php?name=Steiner&go=page&pid=3 ]  (рус.) [www.anthroweb.info/ga03_wahrheit_und_wissenschaft.html ]  (нем.) [wn.rsarchive.org/Books/GA003/English/GC1981/GA003_index.html ]  (англ.)
Философия свободы. Основные черты одного современного мировоззрения (GA 4), 1894 [www.bdn-steiner.ru/modules.php?name=Steiner&go=page&pid=04 ]  (рус.) [www.anthroweb.info/ga04_philosophie_der_freiheit.html ]  (нем.) [wn.rsarchive.org/Books/GA004/English/RSP1964/GA004_index.html ]  (англ.)
Фридрих Ницше — борец против своего времени (GA 5), 1895 [nietzsche.ru/userfiles/pdf/steiner.doc ]  (рус.) [www.anthroweb.info/ga05_nietzsche.html ]  (нем.) [wn.rsarchive.org/Books/GA005/English/GC1985/GA005_index.html ]  (англ.)
Мистика на заре современной духовной жизни... (GA 7), 1901 [www.bdn-steiner.ru/modules.php?name=Steiner&go=page&pid=7 ]  (рус.) [www.anthroweb.info/ga07_mystik.html ]  (нем.) [wn.rsarchive.org/Books/GA007/English/GA007_index.html ]  (англ.)
Христианство как мистический факт и Мистерии древности (GA 8), 1902 [www.bdn-steiner.ru/modules.php?name=Steiner&go=page&pid=8 ]  (рус.) [www.anthroweb.info/ga08_christentum.html ]  (нем.) [wn.rsarchive.org/Books/GA008/English/RPC1961/GA008_index.html ]  (англ.)
Теософия. Введение в сверхчувственное познание и на­значение человека. (GA 9), 1904 [www.bdn-steiner.ru/modules.php?name=Steiner&go=page&pid=9 ]  (рус.) [www.anthroweb.info/ga09_theosophie.html ]  (нем.) [wn.rsarchive.org/Books/GA009/English/AP1971/GA009_index.html ]  (англ.)
Как достигнуть познаний высших миров? (GA 10), 1904—1905 [www.bdn-steiner.ru/modules.php?name=Steiner&go=page&pid=10 ]  (рус.) [www.anthroweb.info/ga10_wie_erlangt_man.html ]  (нем.) [wn.rsarchive.org/Books/GA010/English/AP1947/GA010_index.html ]  (англ.)
Из Акаша-Хроники (GA 11), 1904—1908 [www.bdn-steiner.ru/modules.php?name=Steiner&go=page&pid=11 ]  (рус.) [wn.rsarchive.org/Books/GA011/German/GA011_index.html ]  (нем.) [wn.rsarchive.org/Books/GA011/English/HR1981/GA011_index.html ]  (англ.)
Ступени высшего познания (GA 12) 1905—1908 [www.bdn-steiner.ru/modules.php?name=Steiner&go=page&pid=12 ]  (рус.) [www.anthroweb.info/ga12_stufen.html ]  (нем.) [wn.rsarchive.org/Books/GA012/English/AP1967/GA012_index.html ]  (англ.)
Очерк тайноведения (GA 13), 1910 [www.bdn-steiner.ru/modules.php?name=Steiner&go=page&pid=13 ]  (рус.) [www.anthroweb.info/ga13_geheimwissenschaft.html ]  (нем.) [wn.rsarchive.org/Books/GA013/English/AP1972/GA013_index.html ]  (англ.)
Четыре драмы-мистерии (GA 14), 1910—1913 [wiki.anthroposophie.net/GA_14 ]  (нем.) [wn.rsarchive.org/Books/GA014/English/APC1925/GA014_index.html ]  (англ.)
Духовное водительство человека и человечества (GA 15), 1911 [www.bdn-steiner.ru/modules.php?name=Steiner&go=page&pid=15 ]  (рус.) [www.anthroweb.info/ga15_geistige_fuehrung.html ]  (нем.) [wn.rsarchive.org/Books/GA015/English/AP1992/GA015_index.html ]  (англ.)
Путь к самопознанию человека. В восьми медитациях (GA 16), 1912 [www.bdn-steiner.ru/modules.php?name=Steiner&go=page&pid=16 ]  (рус.) [www.anthroweb.info/ga16_weg_zur_selbsterkenntnis.html ]  (нем.) [wn.rsarchive.org/Books/GA016/English/AP1956/GA016_index.html ]  (англ.)
Порог духовного мира. Афористические рассуждения (GA 17), 1913 [www.bdn-steiner.ru/modules.php?name=Steiner&go=page&pid=17 ]  (рус.) [www.anthroweb.info/ga17_die_schwelle.html ]  (нем.) [wn.rsarchive.org/Books/GA017/English/GPP1922/GA017_index.html ]  (англ.)
Загадки философии (GA 18), 1914 [www.anthroweb.info/ga18_raetsel_der_philosophie.html ]  (нем.) [wn.rsarchive.org/Books/GA018/English/AP1973/GA018_index.html ]  (англ.)
Духовный склад Гёте сквозь призму сказки о зелёной змее и Лилии (GA 22), 1918 [www.bdn-steiner.ru/modules.php?name=Steiner&go=page&pid=2201 ]  (рус.) [www.anthroweb.info/ga22_goethes_geistesart.html ]  (нем.) [wn.rsarchive.org/Books/GA022/English/APC1925/GA022_index.html ]  (англ.)
Сущность социального вопроса... (GA 23), 1919 [www.bdn-steiner.ru/modules.php?name=Steiner&go=page&pid=23 ]  (рус.) [www.anthroweb.info/ga23_kernpunkte.html ]  (нем.) [wn.rsarchive.org/Books/GA023/English/SCR2001/GA023_index.html ]  (англ.)
Космология, религия и философия (GA 25), 1922 [www.bdn-steiner.ru/modules.php?name=Steiner&go=page&pid=25 ]  (рус.) [www.anthroweb.info/ga25_kosmologie.html ]  (нем.) [wn.rsarchive.org/Books/GA025/English/RPC1943/GA025_index.html ]  (англ.)
Тезисы антропософии. Антропософский путь познания... (GA 26), 1924—1925 [www.bdn-steiner.ru/modules.php?name=Steiner&go=page&pid=26 ]  (рус.) [www.anthroweb.info/ga26_leitsaetze.html ]  (нем.) [wn.rsarchive.org/Books/GA026/English/RSP1973/GA026_index.html ]  (англ.)
Основы расширения искусства врачевания (совместно с Итой Вегман) (GA 27), 1925 [www.bdn-steiner.ru/modules.php?name=Steiner&go=page&pid=27 ]  (рус.) [www.anthroweb.info/ga27_erweiterung_der_heilkunst.html ]  (нем.) [wn.rsarchive.org/Books/GA027/English/RSP1983/GA027_index.html ]  (англ.)
Мой жизненный путь. (GA 28), 1925 [www.bdn-steiner.ru/modules.php?name=Steiner&go=page&pid=28 ]  (рус.) [www.anthroweb.info/ga28_mein_lebensgang.html ]  (нем.) [wn.rsarchive.org/Books/GA028/TSoML/GA028_index.html ]  (англ.)

См. также

Напишите отзыв о статье "Штейнер, Рудольф"

Комментарии

  1. Как следует из сохранившейся собственноручной записки Рудольфа Штейнера, он родился 25 февраля. 27 февраля он был крещен, и этот день стал числиться днем его рождения. (Хемлебен, 2004. — С. 209).
  2. Посещая Эдуарда Шюре в эльзаском селении Барр, Рудольф Штейнер написал (по просьбе Шюре) автобиографический набросок, известный как «Баррский документ». Только благодаря этому документу и стало известно о связи Штейнера с этим «Мастером». Баррский документ можно найти в GA 262, с. 7-21. (Katz E. The Mission of Rudolf Steiner. — 2004).

Примечания

  1. Александр Конвиссер, «И всё-таки: Штейнер или Штайнер?» [www.anthroposophy.ru/index.php?go=Pages&in=view&id=27 «Рудольф Штейнер был по происхождению австриец, а в Австрии в разговорной речи дифтонг ei звучит не столь отчетливо, как „ай“, как это имеет место в Германии… По свидетельству А. Д. Лебедева, знавшего Рудольфа Штейнера еще в годы своего студенчества в Карлсруэ (1906—1910), Штейнер сам представлялся „на австрийский манер“ — как „Штейнер“ (сообщено В. А. Богословским)»."]
  2. во многих русскоязычных печатных изданиях
  3. Казачков С. В. [iph.ras.ru/elib/3461.html Штейнер Рудольф] // Новая философская энциклопедия / Ин-т философии РАН; Нац. обществ.-науч. фонд; Предс. научно-ред. совета В. С. Стёпин, заместители предс.: А. А. Гусейнов, Г. Ю. Семигин, уч. секр. А. П. Огурцов. — 2-е изд., испр. и допол. — М.: Мысль, 2010. — ISBN 978-5-244-01115-9.
  4. [books.google.ru/books?id=T8RwAAAAMAAJ&q=штейнер+мистик+века&dq=штейнер+мистик+века& Элизабет Вандерхилл, «Мистики XX века. Энциклопедия», «Локид, Миф», 1996]
  5. 1 2 Антропософия // Ангола — Барзас. — М. : Советская энциклопедия, 1970. — (Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров ; 1969—1978, т. 2).</span>
  6. Грицанов А. А. [terme.ru/dictionary/175/word/antroposofija Анропософия] // Новейший философский словарь / Сост. А. А. Грицанов. — М.: Изд. В. М. Скакун, 1998. — 896 с. — ISBN 985-6235-17-0.
  7. Гутов Е. В. [terme.ru/dictionary/183/word/antroposofija Антропософия] // Философская энциклопедия / Под общ. ред. В. Е. Кемерова. — М.: Панпринт, 1998. — 1065 с. — ISBN 3-932173-35-X.
  8. [www.efremova.info/word/antroposofija.html#.VmoM09KLTcs Антропософия] // Ефремова Т. Ф. Новый словарь русского языка. Толково-словообразовательный: Св. 136000 словарных статей, около 250000 семантических единиц : В 2 т.. — М.: Рус. яз., 2000. — (Библиотека словарей русского языка). — ISBN 5-200-02800-0.
  9. [www.bdn-steiner.ru/cat/Ga_Rus/001.doc Штейнер Р. Естественно-научные труды Гете (GA 1), 1883—1897]
  10. 1 2 3 4 5 6 7 8 McDermott R. A. Rudolf Steiner and Anthroposophy // Faivre and Needleman, Modern Esoteric Spirituality. — New York: Crossroad, 1992. — Chapter 10. — ISBN 0-8245-1444-0.
  11. [www.bdn-steiner.ru/cat/Ga_Rus/001.doc Штейнер Р. Естественно-научные труды Гете (GA 1), 1883—1897]. — C. 86.
  12. Хемлебен, 2004, с. 13.
  13. [www.bdn-steiner.ru/modules.php?name=Ga_Rus#28 Штейнер Р. Мой жизненный путь (GA 28), 1925]. — Гл. 3.
  14. Rudolf Steiner / Marie Steiner-von Sivers: Briefwechsel und Dokumente 1901—1925 (GA 262). — 2002.
  15. [www.bdn-steiner.ru/modules.php?name=Ga_Rus#28 Штейнер Р. Мой жизненный путь (GA 28), 1925]. — Гл. 18.
  16. 1 2 3 4 5 6 7 8 Lachman G. Rudolf Steiner: An Introduction to His Life and Work. — New York: Tarcher/Penguin, 2007. — ISBN 978-1-58542-543-3.
  17. Лазарев-Парголовский В. Циркософия .СПб, ФиЦ ,2012 . ISBN 978-5-600-00015-5
  18. См. Латьенс М. Жизнь и смерть Кришнамурти. — М: КМК, 1993. — ISBN 1-2004-12-01-3 (ошибоч.).
  19. Kiersch J. A History of the School of Spiritual Science. — E. Sussex: Temple Lodge, 2006. — P. xiii. — ISBN 978-1-902636-80-1.
  20. [www.goetheanum.org/300.html?L=1 Школа духовной науки на сайте Гётеанума].  (англ.)
  21. 1 2 Werner U. Anthroposophen in der Zeit des Nationalsozialismus. — München: Oldenbourg, 1999. — ISBN 978-3-486-56362-7.
  22. [wn.rsarchive.org/Lectures/InnerAspect/InnAsp_index.html Steiner R. Inner Aspect of the Social Question (GA 193), 1919], p. xiv; см. также Lindenberg С. Rudolf Steiner: Eine Biographie, pp. 769-70.
  23. «Riot at Munich Lecture», New York Times, 17 May 1922.
  24. Steiner M. Introduction // Steiner R. Turning Points in Spiritual History. — Dornach, 1926.
  25. [www.anthroweb.info/dokumente.html#c3625 Wiesberger H. Die Krise der Anthroposophischen Gesellschaft 1923].
  26. 1 2 3 4 5 Schneider P. Einführung in die Waldorfpädagogik. — Klett-Cotta, 1982. — ISBN 3-608-93006-X.
  27. Bockemühl J. Toward a phenomenology of the etheric world. — SteinerBooks, 1985.
  28. [www.bdn-steiner.ru/cat/Ga_Rus/026.doc Штейнер Р. Тезисы антропософии… (GA 26), 1924—1925]. — С. 2.
  29. 1 2 Goulet P. Les Temps Modernes? // L’Architecture D’Aujourd’hui. — 1982, December. — Pp. 8—17.
  30. [orgprints.org/18835/1/Paull2011OxfordEJES.pdf Paull J. Rudolf Steiner and the Oxford Conference: The Birth of Waldorf Education in Britain] // European Journal of Educational Studies. — 2011. — № 3 (1).
  31. 1 2 3 4 McDermott R. A. The Essential Steiner. — San Francisco: Harper, 1984. — ISBN 0-06-065345-0.
  32. Rinder L. [antroposofi.org/blackboard/steineressay.html Rudolf Steiner: An Aesthetic Perspective].
  33. [sites.utoronto.ca/tsq/01/chekhovwest.shtml Byckling L. Michael Chekhov as Actor, Teacher and Director in the West.] // Toronto Slavic Quarterly. — 2002. — № 1.
  34. 1 2 Hemleben J. Rudolf Steiner: A documentary biography. — Henry Goulden Ltd, 1975. — pp. 37-49 и pp. 96-100. — ISBN 0-904822-02-8. См. также нем. изд.: Rowohlt Verlag, 1990. — ISBN 3-499-50079-5.
  35. Storr A. Feet of Clay. — New York: Simon and Schuster, 1996.
  36. Штейнер Р. Истина и наука. Пролог к «Философии свободы» (GA 3). — 1892.
  37. [www.bdn-steiner.ru/modules.php?name=Ga_Rus#28 Штейнер Р. Мой жизненный путь (GA 28), 1925]. — Гл. 26.
  38. Хемлебен, 2004, с. 177.
  39. Цвейг С. Статьи. Эссе. Вчерашний мир. Воспоминания европейца. — М: Радуга, 1987. — 448 с.
  40. Vögele. Der andere Rudolf Steiner, 2005, S. 303.
  41. Winterstein А. Der Rattenfänger — Anlässlich der Tagung des Anthroposophenkongresses // Neue Freie Presse. — 1922. — Wien. — № 20. См. также Vögele. Der andere Rudolf Steiner, 2005, S. 271f.
  42. Keilhau W. // Samtiden. — 1926. — Oslo. — № 37. См. также: Vögele. Der andere Rudolf Steiner, 2005, S. 257.
  43. Vögele. Der andere Rudolf Steiner, 2005, S. 199f.
  44. Augenzeugenberichte von Franz Halla / Mitteilungen aus der anthroposophischen Arbeit in Deutschland. — 1955. — № 32. — S. 74f.
  45. Toepell R. Brief an Herbert Hennig, 20 Mai 1955. — Rudolf Steiner Archiv. См. также Vögele. Der andere Rudolf Steiner, 2005, S. 199f.
  46. Janouch G. Gespräche mit Kafka. Erweiterte Ausgabe. — 1968, S. 191—193; См. также: Vögele. Der andere Rudolf Steiner, 2005, S. 186.
  47. Kafka F. Tagebücher in der Fassung der Handschrift — 1990. — S. 30-35. См. также: Vögele. Der andere Rudolf Steiner, 2005, S. 186ff—191f.
  48. Ball H. Briefe 1911—1927. — 1957. — S. 143. См. также: Vögele. Der andere Rudolf Steiner, 2005, S. 261.
  49. Hesse H. Brief an Otto Hartmann, 22 März 1935. См. также: Vögele. Der andere Rudolf Steiner, 2005, S. 243.
  50. Schweitzer A. Werke aus dem Nachlaß. Vorträge, Vorlesungen, Aufsätze. — 2003. — S. 229—231. См. также: Vögele. Der andere Rudolf Steiner, 2005, S. 157.
  51. Bauer M. Christian Morgensterns Leben und Werk. — 1933.
  52. Kugler W. Feindbild Steiner. — 2001. — S. 59f.
  53. 1 2 Цитируется по Хемлебен, Й. Рудольф Штайнер. Биографический очерк, 2004
  54. [tomsk.jagannath.ru/users_files/books/DjouI.pdf Щуцкий Ю. К. Китайская классическая "Книга перемен". — М: Восточная литература, 1997. — С. ??.]
  55. Шиянов М. Чехов — последователь Рудольфа Штейнера.
  56. Хемлебен, 2004, с. 227.
  57. [magazines.russ.ru/nlo/2001/51/maidel.html Майдель Р. «Спешу спокойно»: К истории оккультных увлечений Эллиса].
  58. Badewien J. Antijudaismus bei Rudolf Steiner?, [groups.uni-paderborn.de/berufspaedagogik/lehrstuhl/forum-thesen-badewien.html Thesenpapier]. — 2002.
  59. Штейнер Р. Теософия. Введение в сверхчувственное познание мира и назначение человека. — М: Амрита-Русь, 2011. — С. 123. — ISBN 978-5-413-00279-7.
  60. Там же. С. 66.
  61. Zinser H. Rudolf Steiners «Geheim- und Geisteswissenschaft» als moderne Esoterik, [www2.hu-berlin.de/gkgeschlecht/downloads/veranstalt/2006/Zinser%20Vortrag%20HU%20210706.pdf Vortragsmanuskript]. — 2006. — S. 7.
  62. Штейнер Р. «Из летописи мира (акаша-хроники)»
  63. Badewien J. Faszination Akasha-Chronik. Eine kritische Einführung in die Geisteswelt der Anthroposophie, [www2.hu-berlin.de/gkgeschlecht/downloads/veranstalt/2006/Badewien%20Vortrag%20HU%20210706.pdf Vortragsmanuskript]. — Humboldt-Universität zu Berlin. — S. 13.
  64. Хемлебен, 2004, с. 208.
  65. </ol>

Литература

  • Хемлебен, Й. Рудольф Штайнер. Биографический очерк. — М: Издательство имени Н. И. Новикова, 2004. — ISBN 5-87991-004-0..
  • Штейнер Р. Мой жизненный путь. — М: Evidentis, 2002. — ISBN 5-94610-012-2.
  • Штейнер Р. Философия свободы. Основные черты одного современного мировоззрения. — Ереван: Ной, 1993. — ISBN 5-8079-0263-7.
  • McDermott R. A. Rudolf Steiner and Anthroposophy // Faivre and Needleman, Modern Esoteric Spirituality. — New York: Crossroad, 1992. — ISBN 0-8245-1444-0.
  • Lachman G. Rudolf Steiner: An Introduction to His Life and Work. — New York: Tarcher/Penguin, 2007. — ISBN 1-58542-543-5.
  • Schneider P. Einführung in die Waldorfpädagogik. — Stuttgart: Klett-Cotta, 1997. — ISBN 978-3-608-93006-1.
  • Vögele W. G. Der andere Rudolf Steiner. Augenzeugenberichte, Interviews, Karikaturen. — Dornach: Pforte, 2005. — ISBN 3-85636-158-8..

Дальнейшее чтение

  • Белый А. Рудольф Штейнер и Гете в мировоззрении современности. Воспоминания о Штейнере — М: Республика, 2000. — ISBN 5-250-02736-9.
  • Волошина М. Зелёная змея. История одной жизни. — М: Энигма, 1993. — ISBN 5-85747-001-3.
  • Риттельмайер Ф. Встречи с Рудольфом Штайнером. — М: Энигма, 2011. — ISBN 978-5-94698-092-0.
  • Тургенева А. Воспоминание о Рудольфе Штейнере и строительстве первого Гётеанума. — М: Новалис, 2002. — ISBN 5-86951-031-7.
  • Прокофьев С. О. Рудольф Штайнер и краеугольные мистерии нашего времени. — Ереван : Ной, 1992. — 537 с. — ISBN 5-8079-0267-X.
  • Линденберг К. Рудольф Штейнер. — М: Парсифаль, 1995. — 224 стр. — ISBN 5-85251-021-1.
  • Swassjan K. Rudolf Steiner. Ein Kommender. Verlag am Goetheanum, Dornach 2005, ISBN 3-7235-1259-3.
  • Selg P. Rudolf Steiner. 1861—1925: Lebens- und Werkgeschichte. 3 Bände. — Arlesheim: Verlag des Ita Wegman Instituts, 2012. — ISBN 978-3-905919-27-1.

Ссылки

Общая информация
Сочинения
В Викитеке есть тексты по теме
Штейнер, Рудольф
В Викицитатнике есть страница по теме
Рудольф Штейнер
  • [www.bdn-steiner.ru/modules.php?name=Ga_content&go=page&pid=701 Краткий каталог GA (собрания сочинений)].
  • [www.bdn-steiner.ru/modules.php?name=Ga_Rus Русский архив GA].
  • [www.lib.ru/URIKOVA/STEINER/ Штейнер, Рудольф] в библиотеке Максима Мошкова.
  • [www.rudolf-steiner.ru/ Библиотека антропософского движения].
  • [www.rsarchive.com/ The Rudolf Steiner Online Archive]. Оригиналы и английские переводы работ Штейнера.
  • [www.rudolf-steiner.com/ Официальный сайт архива Рудольфа Штейнера]  (нем.).
  • [www.anthroposophie.net/ru/ Избранные тексты Рудольфа Штайнера и о Р. Штайнере, переведённые на русский язык] / Anthroposophie.net
  • [rudolf-steiner-handbuch.de/ Рудольф Штайнер руководство (PDF, немецкий и английский языки)]
Статьи о Рудольфе Штейнере
  • Зильберберг И. И. [www.bdn-steiner.ru/modules.php?name=Books&go=page&pid=1301 Рудольф Штейнер — жизнь, учение, деятельность].
  • Тищенко-Романченко П. [ng.ru/people/2005-09-21/5_pevec.html Певец Атлантиды и Лемурии].
  • Конвиссер А. [www.anthroposophy.ru/index.php?go=Pages&in=view&id=27 И всё-таки: Штейнер или Штайнер?].

Отрывок, характеризующий Штейнер, Рудольф


– Ну что, мила? Нет, брат, розовая моя прелесть, и Дуняшей зовут… – Но, взглянув на лицо Ростова, Ильин замолк. Он видел, что его герой и командир находился совсем в другом строе мыслей.
Ростов злобно оглянулся на Ильина и, не отвечая ему, быстрыми шагами направился к деревне.
– Я им покажу, я им задам, разбойникам! – говорил он про себя.
Алпатыч плывущим шагом, чтобы только не бежать, рысью едва догнал Ростова.
– Какое решение изволили принять? – сказал он, догнав его.
Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.
– Я им дам воинскую команду… Я их попротивоборствую, – бессмысленно приговаривал Николай, задыхаясь от неразумной животной злобы и потребности излить эту злобу. Не соображая того, что будет делать, бессознательно, быстрым, решительным шагом он подвигался к толпе. И чем ближе он подвигался к ней, тем больше чувствовал Алпатыч, что неблагоразумный поступок его может произвести хорошие результаты. То же чувствовали и мужики толпы, глядя на его быструю и твердую походку и решительное, нахмуренное лицо.
После того как гусары въехали в деревню и Ростов прошел к княжне, в толпе произошло замешательство и раздор. Некоторые мужики стали говорить, что эти приехавшие были русские и как бы они не обиделись тем, что не выпускают барышню. Дрон был того же мнения; но как только он выразил его, так Карп и другие мужики напали на бывшего старосту.
– Ты мир то поедом ел сколько годов? – кричал на него Карп. – Тебе все одно! Ты кубышку выроешь, увезешь, тебе что, разори наши дома али нет?
– Сказано, порядок чтоб был, не езди никто из домов, чтобы ни синь пороха не вывозить, – вот она и вся! – кричал другой.
– Очередь на твоего сына была, а ты небось гладуха своего пожалел, – вдруг быстро заговорил маленький старичок, нападая на Дрона, – а моего Ваньку забрил. Эх, умирать будем!
– То то умирать будем!
– Я от миру не отказчик, – говорил Дрон.
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.
– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.


Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.


– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.


После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..


Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.
Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла.
На другой вопрос: как даны были Бородинское и предшествующее ему Шевардинское сражения – существует точно так же весьма определенное и всем известное, совершенно ложное представление. Все историки описывают дело следующим образом:
Русская армия будто бы в отступлении своем от Смоленска отыскивала себе наилучшую позицию для генерального сражения, и таковая позиция была найдена будто бы у Бородина.
Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.
Русские не только не укрепляли позицию Бородинского поля влево под прямым углом от дороги (то есть места, на котором произошло сражение), но и никогда до 25 го августа 1812 года не думали о том, чтобы сражение могло произойти на этом месте. Этому служит доказательством, во первых, то, что не только 25 го не было на этом месте укреплений, но что, начатые 25 го числа, они не были кончены и 26 го; во вторых, доказательством служит положение Шевардинского редута: Шевардинский редут, впереди той позиции, на которой принято сражение, не имеет никакого смысла. Для чего был сильнее всех других пунктов укреплен этот редут? И для чего, защищая его 24 го числа до поздней ночи, были истощены все усилия и потеряно шесть тысяч человек? Для наблюдения за неприятелем достаточно было казачьего разъезда. В третьих, доказательством того, что позиция, на которой произошло сражение, не была предвидена и что Шевардинский редут не был передовым пунктом этой позиции, служит то, что Барклай де Толли и Багратион до 25 го числа находились в убеждении, что Шевардинский редут есть левый фланг позиции и что сам Кутузов в донесении своем, писанном сгоряча после сражения, называет Шевардинский редут левым флангом позиции. Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно, для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано то несправедливое и странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга) и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно неожиданном и почти не укрепленном месте.
Дело же, очевидно, было так: позиция была избрана по реке Колоче, пересекающей большую дорогу не под прямым, а под острым углом, так что левый фланг был в Шевардине, правый около селения Нового и центр в Бородине, при слиянии рек Колочи и Во йны. Позиция эта, под прикрытием реки Колочи, для армии, имеющей целью остановить неприятеля, движущегося по Смоленской дороге к Москве, очевидна для всякого, кто посмотрит на Бородинское поле, забыв о том, как произошло сражение.
Наполеон, выехав 24 го к Валуеву, не увидал (как говорится в историях) позицию русских от Утицы к Бородину (он не мог увидать эту позицию, потому что ее не было) и не увидал передового поста русской армии, а наткнулся в преследовании русского арьергарда на левый фланг позиции русских, на Шевардинский редут, и неожиданно для русских перевел войска через Колочу. И русские, не успев вступить в генеральное сражение, отступили своим левым крылом из позиции, которую они намеревались занять, и заняли новую позицию, которая была не предвидена и не укреплена. Перейдя на левую сторону Колочи, влево от дороги, Наполеон передвинул все будущее сражение справа налево (со стороны русских) и перенес его в поле между Утицей, Семеновским и Бородиным (в это поле, не имеющее в себе ничего более выгодного для позиции, чем всякое другое поле в России), и на этом поле произошло все сражение 26 го числа. В грубой форме план предполагаемого сражения и происшедшего сражения будет следующий:

Ежели бы Наполеон не выехал вечером 24 го числа на Колочу и не велел бы тотчас же вечером атаковать редут, а начал бы атаку на другой день утром, то никто бы не усомнился в том, что Шевардинский редут был левый фланг нашей позиции; и сражение произошло бы так, как мы его ожидали. В таком случае мы, вероятно, еще упорнее бы защищали Шевардинский редут, наш левый фланг; атаковали бы Наполеона в центре или справа, и 24 го произошло бы генеральное сражение на той позиции, которая была укреплена и предвидена. Но так как атака на наш левый фланг произошла вечером, вслед за отступлением нашего арьергарда, то есть непосредственно после сражения при Гридневой, и так как русские военачальники не хотели или не успели начать тогда же 24 го вечером генерального сражения, то первое и главное действие Бородинского сражения было проиграно еще 24 го числа и, очевидно, вело к проигрышу и того, которое было дано 26 го числа.
После потери Шевардинского редута к утру 25 го числа мы оказались без позиции на левом фланге и были поставлены в необходимость отогнуть наше левое крыло и поспешно укреплять его где ни попало.
Но мало того, что 26 го августа русские войска стояли только под защитой слабых, неконченных укреплений, – невыгода этого положения увеличилась еще тем, что русские военачальники, не признав вполне совершившегося факта (потери позиции на левом фланге и перенесения всего будущего поля сражения справа налево), оставались в своей растянутой позиции от села Нового до Утицы и вследствие того должны были передвигать свои войска во время сражения справа налево. Таким образом, во все время сражения русские имели против всей французской армии, направленной на наше левое крыло, вдвое слабейшие силы. (Действия Понятовского против Утицы и Уварова на правом фланге французов составляли отдельные от хода сражения действия.)
Итак, Бородинское сражение произошло совсем не так, как (стараясь скрыть ошибки наших военачальников и вследствие того умаляя славу русского войска и народа) описывают его. Бородинское сражение не произошло на избранной и укрепленной позиции с несколько только слабейшими со стороны русских силами, а Бородинское сражение, вследствие потери Шевардинского редута, принято было русскими на открытой, почти не укрепленной местности с вдвое слабейшими силами против французов, то есть в таких условиях, в которых не только немыслимо было драться десять часов и сделать сражение нерешительным, но немыслимо было удержать в продолжение трех часов армию от совершенного разгрома и бегства.


25 го утром Пьер выезжал из Можайска. На спуске с огромной крутой и кривой горы, ведущей из города, мимо стоящего на горе направо собора, в котором шла служба и благовестили, Пьер вылез из экипажа и пошел пешком. За ним спускался на горе какой то конный полк с песельниками впереди. Навстречу ему поднимался поезд телег с раненными во вчерашнем деле. Возчики мужики, крича на лошадей и хлеща их кнутами, перебегали с одной стороны на другую. Телеги, на которых лежали и сидели по три и по четыре солдата раненых, прыгали по набросанным в виде мостовой камням на крутом подъеме. Раненые, обвязанные тряпками, бледные, с поджатыми губами и нахмуренными бровями, держась за грядки, прыгали и толкались в телегах. Все почти с наивным детским любопытством смотрели на белую шляпу и зеленый фрак Пьера.
Кучер Пьера сердито кричал на обоз раненых, чтобы они держали к одной. Кавалерийский полк с песнями, спускаясь с горы, надвинулся на дрожки Пьера и стеснил дорогу. Пьер остановился, прижавшись к краю скопанной в горе дороги. Из за откоса горы солнце не доставало в углубление дороги, тут было холодно, сыро; над головой Пьера было яркое августовское утро, и весело разносился трезвон. Одна подвода с ранеными остановилась у края дороги подле самого Пьера. Возчик в лаптях, запыхавшись, подбежал к своей телеге, подсунул камень под задние нешиненые колеса и стал оправлять шлею на своей ставшей лошаденке.
Один раненый старый солдат с подвязанной рукой, шедший за телегой, взялся за нее здоровой рукой и оглянулся на Пьера.
– Что ж, землячок, тут положат нас, что ль? Али до Москвы? – сказал он.
Пьер так задумался, что не расслышал вопроса. Он смотрел то на кавалерийский, повстречавшийся теперь с поездом раненых полк, то на ту телегу, у которой он стоял и на которой сидели двое раненых и лежал один, и ему казалось, что тут, в них, заключается разрешение занимавшего его вопроса. Один из сидевших на телеге солдат был, вероятно, ранен в щеку. Вся голова его была обвязана тряпками, и одна щека раздулась с детскую голову. Рот и нос у него были на сторону. Этот солдат глядел на собор и крестился. Другой, молодой мальчик, рекрут, белокурый и белый, как бы совершенно без крови в тонком лице, с остановившейся доброй улыбкой смотрел на Пьера; третий лежал ничком, и лица его не было видно. Кавалеристы песельники проходили над самой телегой.
– Ах запропала… да ежова голова…
– Да на чужой стороне живучи… – выделывали они плясовую солдатскую песню. Как бы вторя им, но в другом роде веселья, перебивались в вышине металлические звуки трезвона. И, еще в другом роде веселья, обливали вершину противоположного откоса жаркие лучи солнца. Но под откосом, у телеги с ранеными, подле запыхавшейся лошаденки, у которой стоял Пьер, было сыро, пасмурно и грустно.
Солдат с распухшей щекой сердито глядел на песельников кавалеристов.
– Ох, щегольки! – проговорил он укоризненно.
– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.
Дорога расчистилась, и Пьер сошел под гору и поехал дальше.
Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.